Сказка о медвежонке Балу или Моим берегом будь...

Даниил Кушнирюк
Сказка о Медвежонке Балу или Моим берегом будь...

... Так бывает, что  природа  порой не предсказуема. В том году зима оказалась небывало затяжной. И наш герой, Медвежонок Балу, успевши только оклематься от спячки, в течении ещё нескольких недель слушал протяжную скрипку ни в какую не сдающей позиции вьюги. От недели к недели свирепствовали метели. Небесный котел хрепел и бурлил в череде сизо-цинковой альмагамы зимних туч, которые уже временили отступить, почуяв наступление теплого дыхания весенней орды...И вот наконец распластался месяц апрель ручьями бегущих талых вод в окружении берлоги Балу. -Неужели, воцарилась весна? , - лениво вылезая из своего убежища, подумал Медвежонок. А ведь действительно, как-будто вскрылись вены весны и зелень растеклась рекой по холмам, равнинам и кронам деревьев. Вся флора и фауна, точно единый механизм, ожила: травы умывались в своей росе, небо рассекали клины птиц, лес то жужжал, то шипел, то шелестел. Все радовалось и искрилось фейерверком счастья. Даже огромное солнце, одаривая щедро всех своим теплом, выглядывало через линию горизонта румянцем ребенка.
Балу, как и все, был одурманен весенней порой, но в этом году  как-будто бы сильнее. Его большие голубые глаза, подобно чистому небу, переливались гаммой положительных эмоций. Все бы хорошо, да вот только этим глазам, как  чистому небосводу, не хватало солнца, либо  чего-то ещё из ряда возвышенного, неземного... Казалось, словно  в одной шедевральной картине наблюдалось отсутствие какой-либо изюминки. Кто-то это называет любовью, а кто-то именует цветами души. Балу мог бы отыскать и то и другое, ведь был он необычным медведем: превосходил всех своих сородичей в размерах раза так в полтора, был необычайно силён, оттого, наверняка, его и называли ласкательно - "Медвежонок". Это крайне неповоротливое и неуклюжее создание частенько становилось объектом обозрения простых и не очень обывателей противоположного пола, но все для нашего персонажа было" не то и не так. " Покуда все "нормальные" медведи любили прожигать свое время и жировые складки на вечеринках, упиваясь сладким нектаром,  он любил саморазвитие и часто пребывал в гордом одиночестве на вершине холма.  Для него холмы имели особое значение. Но вот какое? Понять он пока не мог. Наблюдая за кипящей жизнью с вершины холма, он не единожды озадачивал себя множеством вопросов. Балу, как этого и ожидалось, был ярым борцом за справедливость, его озадачивало и злило равнодушие остальных обитателей леса, поэтому он часто становился защитником  своей "малой родины". Эта, и другая череда мыслей, то и дело мутили его сознание в сутолоке неясности. Находя тотчас ответы, Балу всегда на последок оставлял самое тяжёлое и неясное... На сей раз для него самым тяжким стал поиск таинства любви. Он метался, думал, размышлял, чуть ли не бился головой о ствол столетнего дуба, но ничего так и не надоумивал. Он верил в свой крест и знал, что верховными силами ему уготована отдельная, особенная участь, расклад которой ему пока был немыслим. Вот так он и провел свои весенние, а после и летние дни, ожидая чего-то... чего-то.
Прошла и летняя пора, наступила осень. Балу радовался осенним пожарам под лапами, жалел, что есть мочи, деревья, больные желтухой, и хранил в душе уже сходящую на нет, надежду обрести таинство любви. Но он то не понимал, что таинство сие не любит слов, и когда наконец он перестал ожидать формулу настоящей любви, Господь или судьба, позволили Балу познать то, что он желал. Случилось это, знаете, не как в обычной сказке, ибо необычным всегда достается подобное. Одним ранним утром, октябрьским утром, Медвежонок отправился по грибы. Было пасмурно и зябко, кругом клубился туман бинтами рваными и вдруг, наткнувшись на богатое пятно подосиновиков, Балу в коричневых, как старый платок, листьях нашел ромашку... - Боже мой, да откуда ты здесь взялась?, - в недоумении шептал себе Балу. Аккуратно выкопав ее и обобрав от гниющих листьев, Балу был ошеломлён ее красотой. -Да, как ты вообще сохранилась такой, в то время, как все  давно завяли и покорчились?,- опять-таки спрашивал себя Балу. И вправду, эта ромашка была, ежели можно сказать, эхом лета, сумевшее окротить себя от осенней старины. Жёлтая, лучисто-желтая сердцевина и молочные, до белизны нахлобученные лепестки, но уже тёмно-зеленый стебель и пожелтевшие корешки - вот она, осенняя ромашка.
Балу был не то, чтобы рад, он был в восторге. Его охватила эйфория. Он не понимал, почему так. Не понимал, почему именно она, ромашка. Не понимал, почему именно сегодня, сейчас и пасмурным утром. Он ничего не понимал, но почему-то спешил домой, к себе, в родную берлогу. Эти огромные лапы, впервые с какой-то хирургической аккуратностью, несли выкопанную в глубинке леса ромашку. Забежав по-лисьи в свою медвежью конуру, Балу тот час же положил Ромашку в некое подобие сосуда, наполнив заранее его до половины водой. - Теперь стакан наполовину полон. Да... Какая красота. Балу не переставал  наслаждаться красотой своей находки. Он, словно растворялся в ней, искал отголоски той новой, радостной жизни. Балу знал, чувствовал, что скоро она должна наступить, ворваться в его обыденность, перевернуть все, и установить свои, новые порядки. Балу ждал этих перемен, как ждут радуги на небосводе после затяжного дождя.
Тем временем Ромашка тоже преображалась. Балу пересадил ее в новый горшок, белый, огранненный желтой, узорчатой каймой, что еще ярче подчеркивало красоту Ромашки.  Она зажила новой жизнью:  забыла о печали и летней засухе, страх перед предстоящим зимними морозами отступал, и она заметно хорошела в тепле медвежьей берлоге - забота Балу шла на пользу.  У каждого из них тихо и размерно текла собственная жизнь, но немыслимо было теперь, чтобы их существование было раздельно друг от друга. Нет, оно переплелось крепким канатом и уже ничто не могло разорвать их связь.
Кто знает, как прошла бы эта зима для Балу, если бы не Ромашка. Кто знает, чем бы завершилось  осень для Ромашки, если бы не её новый друг... Но Балу не клонило в сон, она отогнала привычную для этого времени дрему, а  Ромашка, противясь законам природы, цвела и осенью, и зимой, цвела круглый год. Берлога Балу светилась, но не потому что отсвечивалась белезна недавно выпавшего снега, а потому что эти двое излучали счастливое сияние.  В их душе настал покой, они нашли свою пристань, свой берег. Они нашли друг друга и в этом было нечто неземное, как того и хотел Балу, нечто возвышенное и таинственное.  Они нашли друг друга,  и в этом было счастье. Счастье - в любви.