«Ночь рождается в пене кофейных аперитивов,
Разбивается мордой о сонный бетонный мол.
Я использую столько возвратных инфинитивов,
Что мне даже «Я» ощущается как глагол.
Открывать, средоточиться, мучить стихи с хвоста,
Не протиснусь в поэзию далее проходной.
Досчитать бы овечьи прыжки до ста
И уснуть, довольствуясь рифмами и длиной.
А его поэзия больше, чем для листовок,
Он вгрызается в рифму и с мясом рвёт!
Из стандартных чугунных литых поковок
Режет кружево даже, а не куёт!
Разве нужен я в этом стройном прекрасном мире,
Беспощадность приливов уносит мою готовность
Прикасаться к скрипящей своей и помятой лире.
Что я делаю, клинья вбивая в такую ровность?...»
«Ну, а кто-то возьмёт твоё слово ночной молитвой
И составом для тайны своих сокровенных колб,
А кому-то придётся оно и занозой, и острой бритвой.
Ты – не лестница в небо, а только дорожный столб.
Кто-то понявший, долго блуждая, что он не стоек,
По твой полосатой разметке придёт больной
И увидит – ты ближе врачей и холодных коек,
Потому что ты ведаешь путь как никто иной».