По мотивам опоздавшего письма.
...
Я злился на нее, потому что хотел, чтоб она говорила правду, но она молчала.
Было видно, что в ней сидит недовольство мной, моим образом жизни или еще чем-то во мне. Это чувство, как мне виделось, иронично скрывалось ею, как бы сдавливалось, пряталось поблескивая в глазах терпением.
Мне не нравилось, что она меня боится, ведь мы же на равных. Быт тут совершенно не при чем. Для меня всегда мое было нашим. Думала ли она так же, я не знал, ведь мне казалось, что моя позиция очевидна. К тому же, быт - это такая мелочь по сравнению с доверием, которое росло и крепло между нами столько лет. Теперь эта драгоценность разъедалась, стремительно разрушалась возводящейся стеной молчаливого недовольства.
Почему я не спросил о происходящем? Потому что я был уверен, что она сильнее,то есть разумнее в вопросах чувствительных разговоров, что скажет обо всем сама, обязательно скажет, если дорожит отношениями.
Пожалуй, к тому же мне было страшно, что после подобного разговора не выживет наш мир; хотя, если еще глубже заглянуть в себя, я боялся, что не выживет, мое самолюбие, но тогда мне казалось, что не выживу я сам.
Я страшился того, что этот конфликт перекроет мой разум, а критика уничтожит мое самообладание, что выйду из себя, и наше общее пространство исчезнет;
что поднимая разговор я возможно не справлюсь с чувствами и просто напросто уничтожу наши отношения, потеряю. ее.
Это казалось немыслимым, ведь я любил ее, она была моим самым близким человеком...после себя, пожалуй.
Ведь душу свою за ближнего отдать идеи не приходило ...я ждал, что ближний первым отдаст свою душу за меня, первым покажет мне пример тог, как это надо делать.
Хотя, оглядываясь назад, я понимаю, что к тому времени примеров уже было достаточно.
Что я сделал, в итоге? Я начал разговор и вынес вердикт: наше доверие умерло и видимо, нам не удастся продолжить отношения без него.
Внутри я ждал, что она меня переубедит, что расспросит в стиле "что не так", что скажет о том, что можно еще попробовать, придумает что-то...
Но она только прямо смотрела на меня, слезы катились по ее родному лицу. Я никогда прежде не чувствовал себя таким чудовищем, да и слез ее не видел.
Она молчала, так и не высказав чем была недовольна. Я поблагодарил ее за все доброе и предложил разъехаться.
Когда она пришла за остатками вещей, то до последнего ее шага я надеялся, что вот-вот она возмутится происходящему расставанию и заявит что-то вроде: "так нельзя", "не могу", "это немыслимо" и "лучше не расставаться", "хочет остаться".
Я, разумеется не сразу, но скажу что тоже этого хочу и счастлив.. и кошмар закончится.
Но, вот она поблагодарила меня и стала уходить вниз по лестничной клетке.
Злость от того, что она меня оставляет пронзила все мое тело. Разрушительная сила овладевшая мной и готовая в любую секунду разнести в пыль все вокруг, еле еле сдерживалась рассудком. Одна обиженная фраза вырвалась невольно ей в след,она подразумевала упрек за жестокое оставлении меня одного.
Как только я получил результат своего озвученного ранее приговора, то осознал, что так же просто мог озвучить мои чувства.
Позже я принес ей извинения, она сказала, что простила. Хотя прежнего доверия я уже не чувствовал. Возможно от того, что после произошедшего пошатнулся в доверии к себе.
Я вынес приговор руководствуясь идеей, что близкие друг другу люди обязаны говорить правду, какая бы болезненная она не была. И до сих пор так думаю, ведь близость и доверие души к душе иначе невозможны.
Но правда и в том, что по-настоящему близкий человек на моем месте переступит через страх, чтоб сказать о том, что чувствует сам, попросит опровергнуть или объяснить домыслы.
Иногда стоять за любимых - это смелость искренне беседовать с ними и искренне задавать сложные вопросы. Ведь, в конце концов, страх получить удар по самолюбию не сопоставим с гибелью живой благодатной ткани, прорастающей между любящими людьми.