"Дыр бул щыл
убешщур
скум
вы со бу
р л эз"
Может, выдумки это, а может, и правда немалая.
Отличить напевы бояновы
как
от трудов ученых?
Возвратился однажды домой, футуризмом умаенный,
с толчеи маяковской поэт Алексей Крученых.
Сел за письменный стол, холмом равнинным возвысясь.
Словно было ему вообще заниматься нечем,
выводило перо рассеянные экзерсисы:
не слова еще даже, а так, очертания речи.
За окошком ветер раскачивал
мутной луны маятник.
Первобытным копьем пронзила Крученых догадка:
перед ним лежали позвонки мамонта —
собирай неизвестно в каком порядке!
То ль младенец пробовал голос, то ли, шифруя тему,
соглядатай строчил депешу, то ли пришедшие с юга
степняки орали и рлэзли гурьбой на стены,
захлебываясь кровью, подбадривая друг друга.
"Дыр бул щыл", записал Крученых хрипы глоток распоротых...
Или — ветер,
который,
как вещи всуе,
относил пролетарские вопли в далекую, прошлую сторону.
Он язык не тронет, но всех нас когда-то сдует.
И чернели знаки, будто следы птичьи.
Изогнувшись служиво, лампа носом клевала.
Закатилась луна наготой девичьей
за пушистое облачное покрывало.
Очевидная всем,
понятная лишь умеющим
видеть то, что сокрыто, заключено в оболочку,
разрасталась снаружи ночь полотном Малевича —
искусством, разобранным до последней точки.