В детстве меня любила мама
Как начнёт любить, аж залюбит:
То закормит кашею манной,
То другим упражненьем в каком-нибудь блюде.
Говорила мне: «Надо съедать витамины!
И к математике быть любезней.»
А мне хотелось с подружкой Ниной
Заняться тем, что всего бесполезней:
В резинку прыгать, плевать с балкона,
Выиграть что-нибудь в лотерею…
Но школа /с куда-то/ английским уклоном
Делала быстро меня старее.
Потом появился тот самый парень,
Который у всех появляется резко,
Вместе с прыщами, которые парят,
Пока представляешь себя невестой…
Первой любви превращенье в «писаку»
Меня накрыло, как раз, в пубертате:
Я завела свой дневник и собаку,
Чтобы гулять с ней всегда некстати
(С ней отпускали легко и просто,
А без неё - тяжелей, прикиньте!)
И сразу стало меньше вопросов
По анатомии, так как винтик -
Недостающий, - был найден тут же:
Взяла собаку и быстро - к парню!
Пофигу слякоть, зима и лужи
(И парень в этом был - солидарный),
Но гуляли недолго с псиной:
Съехал вьюнош в район подальше,
На метро не доедешь – длинный
Путь для пса в человечьей каше…
Кончилось детство на этом как-то,
Сразу взрослением жёстко прижало:
Завёлся халат и два скучных тапка,
В руках появилась ножка бокала,
Вдруг замечталось уехать в Непал
(Санскрит в голове моей залипал,
везде разливался Ом,
и я - в нём).
В реале же - вкалывала на гречу...
Что оставалось?! Только читать!
Говорят, топили книгами печи,
Когда духовная нищета
Ещё не была известна, как плесень,
Блокада войны лишь сгибала души…
Согласна, пред смертью Толстой чудесен-
Греть одну шестую от суши…
Когда же в тапках мне не сиделось,
Куда-то ехалось тот же час
Всей башней - вот тебе обалделость:
От познаний мирских ключат
Открывались любые двери!
Закрывались любые тоже!
и так далее…
Смысл похерив,
Вряд ли чёт допишу позже...
*foto Grand Central Terminal, NYC, 1990 © Richard Sandler