Открыл окно, дышу, лениво размышляю
(квадратный двор домов от края и до края
пронзает визг детей, которому не верю)
и воскрешаю мысли прошлую потерю.
Все дело в грусти. Грусть не пашет и не сеет,
и даже говорить как будто не умеет –
глядит на лес, на степь, на реку по-другому,
покоя не дает грустящему любому.
Все видит он не так, как это видят люди,
и предлагает им задуматься о чуде,
о чуде, что не всё смешно в подлунном мире,
где только дважды два для всех всегда четыре.