Я знаю, когда-то здесь не было теплого света...

Соня Гордер
Я знаю, когда-то здесь не было теплого света,
витражных стеклышек, болтливых чаек,
а ласковые воды не имели того чистого оттенка,
который даже серая пылинка ныне излучает.
Лесные птицы оглушали стонами страданий,
бились в агонии, рвали сердца друг друга острыми когтями.
Люди не ведали ни одного обличья красоты.
Единственным искусством, что они познали,
было искусство всеобъемлющего разложения,
в котором медленно и мерно прорастали
ростки темной болезни и скорейшей гибели.
Но вот одной беззвездной лунной ночью
в безликий мрак обреченной обители
вошел человек, совсем не знакомый
ни одному из ее жителей.
Бледнолицый мальчик в грязной сорочке,
переплетенный нитью воспаленных ран,
с живой уверенностью на измученном лице,
с обрезком дикой розы в крохотных руках.
Все видели расслабленность в его шагах,
довольство и еще не ведомый им свет в его улыбке.
Он на глазах у всех добрался до журчащего ручья
и бережно оставил розу на высоком каменистом стыке.
Теперь известно, эти отдаленные края
совсем не знали ни о пестрых травах,
ни уж тем более об удивительных цветах.
«Поверьте, ваш черед скоро настанет.
Кто вернет к жизни эту розу да будет властен и богат», —
произнес детский голос и смолк навсегда.
Сперва люди азартно пробовали наугад —
кто опускал в ручей, кто врывал в землю,
но роза оставалась сморщена, суха
и не могла ожить всецело.
И вот однажды к ней позвали пастуха,
который сам не знал, как быть с странным растением.
Но подходя все ближе, видя ее в первый раз...
никто не мог скрыть удивленья,
смотря за поведением пастушьих глаз.
Они источали поистине страшное
и завораживающее... сияние.
«Ты так ужасно недостойна нас», —
вдруг произнес он тихо и отчаянно.
И роза ожила.
Тогда и остальные бесчисленные сотни глаз
зажглись ярчайшим пламенем.
Они узнали, что это. Всего лишь красота.
То сущность любой вещи или его части.
Понятие из легких и необременительных.
Но то было тогда.
Теперь она все больше поглощает,
легко, просто, разительно,
пустые и тщедушные сердца.
Их гной станет лишь почвой для цветения, а раны заживут.
Пожалуй, навсегда.