САПФИРИ́Т
Сонет о чудесах бессмертных — живо.
Блаженство истины ввергает в чудеса.
И каждому захочется застенчиво... ретиво?
Влагать слова сии в разверсты небеса.
.
ГЛАГОЛ I
Как между пропастью и небом
Сияньем бездны охлажден
Идущий в миг со слова хлебом;
И тут же вечностью ращен.
Преображен обильным злаком
В полях бескрайних и поклон
Душе его всесилья знаком;
В очах бессмертия закон.
Безудержные опахала истин светлых
Хлад бездны повергают ниц
Пред ним — числом несметным мертвых лиц.
И жаром духа в лицах тех несчетных,
Печали кровельщик и радости маляр,
Идет вне времени; Он очень бездной стар.
***
Копилось слово; будто каплей вешней
Оно стекло и собралось на глади дум.
И потрясая изумруд огня слепой клешней,
Всестрастие хладное слышит неба шум.
Подъята голова зарею слепоты и гам
Напутствием чудесным будет кровлей
Душе, которая готова дать мирам
Хоть «сотни тыщ» изъязвленных любовей.
Нет счета принципам в которых он пророк.
И бог и разметальщик сразу сутей.
Но взгляд его нутра глазницами глубок.
Затменье — как шутиха смысла. Яркость.
Он движется, расставив руки злей
Костями мертвыми врастая в ярость.
***
Предвечное глубо́ко; как не-мысль.
И не найти его в потугах смысла.
Все рождено как вещее, как соль.
Как ждущие порыва страсти чресла.
Умам не хватит времени понять
Как горяча печать лепного суть не-тла,
А духа, что душе своей подстать
Всезнанием благим, что вера не мертва.
И возвеличены творенья муки навсегда.
Никто, ничто, не скажет, что напрасно.
И светит бездне солнце мира ясно.
И каждому идущему путями слова награда
Истина, что более чудес всех верных.
Поскольку суть души, увы, порока жмых и скверна.
ГЛАГОЛ II
Кичливой поступью в сени деньской
Свершается намеренье любви?
Нет, только Бог размеренной рукой
Утрет слезу, омоет прах в крови.
И вознесет на трон небес, где явь;
Облобызает сутью перемен.
И двинет ввысь натруженную бровь:
То уже ты, заложник злых измен.
Себя представить богом ли? Отнюдь.
Зачем вдыхать свой смрад, от страха злой.
И помышляя в небесах отъявленной рукой.
И видя в облаках застенчивый свой путь.
Глаза смутятся, объимая тлен как данность.
И вот уже душой: очередная странность.
***
То мысли о покое, сущем вздохе.
Наполнено стезею во груди сипенье.
То старость? Нет. Всего лишь часа охи.
То может быть вообще опять рожденье.
Но если только жил. Конечно. В благо.
Прекрасностью творя секунду, верой.
В уме блуждала непрестанно чувства сага.
Была любовь то? Право, и не первой.
Колдующий мотив себе на память,
Чтоб не забыть, ведь есть резон молчания,
Берется обрывать власа, моля страдания.
Его на сем совсем не удержать;
Он будет верою несомый плыть в предчувствия.
Вот жизнь: благая суть чрезмерного напутствия.
***
Но если только будешь «богом страсти».
А так... идут часы, свершаются лета.
Где бог, где срам, осведомлен отчасти.
Не спутав заодно где правда, где мечта.
Во снах шутя над миром, опадает осенью.
Влача заботу и секрет ночи — разверзнет очи.
Моргая в темноту, сверкая проседью
Во лунном отсвете, и жмурясь что есть мочи.
На человеке есть печать лепного тла.
Душа как панцирь грез, но суть нетленна?
Она измучено и странно откровенна.
Но та печать прозрением светла.
На ней пути Господни, да? Неимоверно.
Все спутано и отдано судьбе, наверно.
ГЛАГОЛ III
Копытом в грудь бессмертье бьет:
Вставай, пора. Ищи рассвет!
Глазам открыться тут черед,
Ведь дух уж бодр, сну привет!
Но копошится время тлёй,
Беззвучно стон любви полнит.
Привиделось: на век с семьей.
Или века... но гром зудит.
С небес который пыль встряхнет.
И молнии войдут во свет свой.
Дыша прохладою во зной.
И время ликом сущим ждет?
То облака как грудь дыханья!
На них глубоки начертанья.
***
Все посмотрел. Решил не спать уж.
В окно не суховей скребется.
А будет точно вышний душ.
Во клетке каждой отзовется.
Сырою негой. Капли — бомбы.
И каждая как сто морей.
И так падет, на память чтобы.
И помнишь всю ее — скорей.
Ведь ибо жить потребно часом,
Минутой, мигом, дабы быть.
Всечасно зов души вершить.
Или судьбы. Могильным гласом?
О, что за мысли. Встань, прозри!
Иль просто зенки в утро три.
***
«Любила я», — она пришла.
Бесчувственной тут быть стараясь.
Но как бы не была — мила.
Во сновидениях купаясь.
Моих? И не моих. Ее.
Когда еще мы были вместе?
То просто образ, ё-мое.
В смешливом чувствований тесте.
Рука зашла, затылок теша.
По волосам взметнула всласть.
Ах ты, благая часа власть!
То с фото: в молодости теща,
Позирует легко и пылко.
(Валялась где еще бутылка).
***
Дух дачный сердце все полнит.
А может и не все, лишь краем.
Я сам собою узнаваем,
Встаю и вижу: дом штормит.
Стучат по стеклам хмуро ветки.
Природа вся взметнула прыть.
И чтоб меня не позабыть,
Как будто держит в дома клетке.
Мелькнувший образ тает уж.
Жена любила мать безмерно.
Но что тут знать? Лишь мыслей сушь.
Восстанет облаком печаль.
Предчувствие судьбы? Наверно...
Лишь только слов сокрытых жаль.
***
Покойный отдых, сон невесел.
Что снилось? Вроде... пропасть сна.
И жизнь — напутствия вина?
И вновь на ложе грузно сел.
Кого хоронишь? Самобытность?
Она живая, и с душой!
Но будто мямлишь сам с собой.
Про то, что в ней бывает скрытность.
Напутствие вина. За слово.
Что было сказано не в склад.
А будто даже невпопад.
И мягко обладонил голову.
Но жизнь — река. Течет влечением.
И бесконечным...