ПИСЬМО БРАТУ
Помнишь, как мы завтракали на Ай-Петри
за два года до твоей смерти?
Если, конечно, память может жить без головного убора.
Если ты не помнишь, то я за тебя помню:
память о тебе может сойти,
но если загробный мир существует,
то лишь благодаря тому,
что ты меня вспоминаешь.
Сейчас обращаюсь к тебе вот по какому поводу.
Сейчас обращаюсь к тебе вот по какому случаю.
Сейчас обращаюсь к тебе, чтобы припомнить
сухое татарское утро, экскурсию в Бахчисарай,
закрытый на ремонт ханский дворец и стихи Пушкина,
мерцающие слюдой кварцевых изразцов
над миской рассыпающегося фонтана,
и гидшу с глазами перепуганной серны,
которой ты предлагал наличными
10, 20, 30 000 у е за старый, скрипучий, черносливовый
платяной шкаф хана Гирея
и как последняя возмущалась и щебетала,
что сделка невозможна, что сделать этого никак нельзя
а ты всё смеялся и приказывал охранникам
принесли из машины денег ещё и ещё?
Помнишь, как мы пили терпкий травяной чай
на белой террасе горной гостиницы,
где облака без конца множились
и воздух пах можжевеловым раем?
Покупка шкафа меня не прельщала
и ты тут же забыл и гидшу, и приключение.
Память об этом не приближает меня к тебе,
но на всякий случай я держу двери жизни открытыми,
хотя знаю, что ты не снизойдешь
до старинных приемов приведений.
Страшнее всего, что отныне ты живёшь во мне
и я должен беречь свою жизнь.
Мой бренный состав, единственный, может быть,
залог твоего идеального бытия:
когда я скончаюсь, оно окончится тоже.
Увы, я обречен с нищенской страстью
пользоваться земной жизнью,
чтобы себе самому договорить тебя
и затем положиться на своё же
трусливое многоточие.