ОНИ КОВАЛИ ПОБЕДУ
Повесть
Автор Константин Симонов.
Продолжение 2 повести.
Продолжение 1 http://www.stihi.ru/2019/09/03/3666
ПЕХОТИНЦЫ
«Чтобы провести время, Савельев решил пожевать сухарь. Но только тут он вспомнил, что свой вещевой мешок бросил, не доходя до окопов. Он попросил разрешения у Егорычева, вылез из окопа и пошёл туда, где, по его расчётам, лежал вещевой мешок. Впереди виднелась фигура Юдина, но Савельев не окликнул его. Что он мог ему ещё сказать? Минут через пять он отыскал свой мешок и пошёл обратно.
Вдруг он увидел то, что наблюдатель, сидевший в окопе ниже его, увидел на несколько секунд позже. Впереди, левее леска, лежащего на горизонте, шли немецкие танки, штук десять или двенадцать. Увидев танки, хотя они ещё не стреляли, Савельев захотел поскорее добежать до окопа и спрыгнуть вниз. Не успел он это сделать, как танки открыли огонь, – не по нему, конечно, но Савельеву казалось, что именно по нему. Запыхавшись, он спрыгнул в окоп, где Егорычев уже приказывал готовить гранаты.
Боец Андреев, долговязый бронебойщик из их взвода, пристраивал в окопе поудобнее свою большую «дегтярёвку». Савельев отстегнул от пояса и положил перед собой на бруствер противотанковую гранату; она была у него только одна, вторую он дней пять назад, погорячившись, кинул в немецкий танк, когда тот был ещё метров за сто от него. И, конечно, граната разорвалась совсем попусту, не причинив танку никакого вреда. В тот раз, заметив оплошность Савельева, Егорычев отругал его, да Савельеву и самому было неловко, потому что выходило, будто он струсил, а про себя он знал, что на самом деле не струсил, а только погорячился. И сейчас, отстёгивая от пояса гранату, он решил, что, если танк пойдёт в его сторону, он бросит гранату только тогда, когда танк будет совсем близко.
Но танки шли куда-то левее и дальше. Только два танка, самые крайние, отделились и, казалось, шли именно на них.
– Главное – сиди и жди, – сказал, проходя мимо, старший лейтенант Савин, который обходил окопы и всем так говорил. – Сиди и жди и бросай вслед ему, когда он пройдёт. Будешь сидеть спокойно, ничем он тебя не возьмёт.
Он прошёл дальше, и Савельев слышал, как он теми же словами наставлял другого бойца.
Немецкие танки стреляли непрерывно на ходу. То над головой, то слева свистели их снаряды. Савельев слегка приподнялся над окопом. Один танк шёл слева, другой – прямо на него. Савельев опять нырнул в окоп. И хотя танк, который шел слева, был больше – это был «тигр», – а тот, который шёл на Савельева, – обыкновенный средний танк, но потому, что он был ближе, Савельеву показалось, что он самый большой. Он приподнял с бруствера гранату и прикинул её на руке. Граната была тяжёлая, и от этого ему стало как-то спокойнее. В это время сбоку стал стрелять бронебойщик Андреев.
Когда Савельев выглянул ещё раз, танк был уже в двадцати шагах. Едва успел он укрыться на дне окопа, как танк прогрохотал над самой его головой, на него пахнуло сверху чужим запахом, гарью и дымом и посыпалась с краев окопа земля. Савельев прижал к себе гранату, как будто боялся, что её отнимут.
Танк перевалил через окоп. Савельев вскочил, подтянулся на руках, лёг животом на край окопа, потом выскочил совсем и бросил гранату вслед танку, целясь под гусеницу. Он бросил гранату со всей силой и, не удержавшись, упал вперёд на землю. А затем, зажмурясь, повернулся и спрыгнул в окоп. Лёжа в окопе, он всё ещё слышал рёв танка и подумал, что, наверное, промахнулся. Тогда его охватило любопытство; хотя было страшно, он приподнялся и выглянул из окопа. Танк, гремя, поворачивался на одной гусенице, а вторая, как распластанная железная дорожка, волочилась за ним. Савельев понял, что попал.
В этот момент над его головой просвистели один за другим два снаряда.
Едва Савельев снова укрылся в окопе, как раздался оглушительный взрыв.
– Смотри, горит! – крикнул Андреев, который, поднявшись в окопе, поворачивал свою бронебойку в ту сторону, где находился танк. – Горит! – крикнул он ещё раз.
Савельев, приподнявшись над окопом, увидел, что танк вспыхнул и весь загорелся.
Другие танки были далеко влево; один горел, остальные шли, но в эту минуту Савельев не мог бы сказать, вперёд ли они идут или назад. Когда он бросал гранату и когда взорвался танк, всё в голове у него спуталось.
– Ты ему гусеницу подбил, – сказал почему-то шёпотом Андреев. – Он остановился, а она как вмажет ему!
Савельев понял, что Андреев имеет в виду противотанковую пушку. Остальные танки ушли совсем куда-то влево и скрылись из виду. По окопам стали сильно бить немецкие миномёты.
Так продолжалось часа полтора и наконец прекратилось. В окоп пришёл старший лейтенант Савин вместе с капитаном Матвеевым, командиром батальона.
– Вот он подбил фашистский танк, – сказал командир роты, остановившись около Савельева.
Савельев удивился его словам: он никому ещё не говорил, что подбил танк, но старший лейтенант уже знал об этом.
– Ну что же, представим, – сказал Матвеев. – Молодец! – и пожал руку Савельеву. – Как же вы его подбили?
– Он как надо мной прошёл, я выскочил и кинул ему гранату в гусеницу, – сказал Савельев.
– Молодец! – повторил Матвеев.
– Ему ещё медаль за старое причитается, – сказал старший лейтенант.
– А я принёс, – сказал капитан Матвеев. – Я вам четыре медали в роту принёс. Прикажите, чтобы бойцы пришли и командир взвода.
Старший лейтенант ушёл, а капитан, присев в окопе рядом с Савельевым, порылся в кармане своей гимнастерки, вынул несколько удостоверений с печатями и отобрал одно. Потом он вынул из другого кармана коробочку и из неё медаль. К ним подошли старший лейтенант и старшина.
Савельев поднялся и, словно он находился в строю, замер, как по команде «смирно».
– Красноармеец Савельев, – обратился к нему капитан Матвеев, – от имени Верховного Совета и командования в награду за вашу боевую доблесть вручаю вам медаль «За отвагу».
– Служу Советскому Союзу! – ответил Савельев.
Он взял медаль задрожавшими руками и чуть не уронил.
– Ну вот, – сказал капитан, то ли не зная, что ещё сказать, то ли считая дальнейшие слова ненужными. – Поздравляю и благодарю вас. Воюйте! – И он пошёл дальше по окопу, в соседний взвод.
– Слушай, старшина, – сказал Савельев, когда все остальные ушли.
– Да?
– Привинти-ка.
Егорычев достал из кармана перочинный ножик на цепочке, не торопясь открыл его, расстегнул ворот гимнастёрки Савельева, подлез рукой, проткнул повыше кармана ножом и прикрепил медаль к мокрой, потной, забрызганной грязью гимнастёрке Савельева.
– Жаль, закурить нечего по этому случаю! – сказал Егорычев.
– Ничего, и так обойдётся, – сказал Савельев.
Егорычев полез в карман, вытащил жестяной портсигар, открыл его, и Савельев увидел на дне портсигара немного табачной пыли.
– Для такого раза не пожалею, – сказал Егорычев. – На крайний случай берёг.
Они свернули по цигарке и закурили.
– Что же это, затихло? – сказал Савельев.
– Затихло, – согласился Егорычев. – А ты давай сухарей пожуй. Нужно, чтобы все поели, – я приказание отдам. А то, может быть, как раз и пойдём. – И он отошёл от Савельева.
Где-то впереди, слева, ещё сильно стреляли, а тут было тихо – то ли немцы что-нибудь готовили, то ли отошли. Савельев посидел с минуту, потом, вспомнив слова старшины, что, может быть, и правда они тронутся, вытащил из мешка сухарь и, хотя ему не хотелось есть, стал его грызть.
На самом деле происходило то, чего не знали ни Савельев, ни Егорычев.
Немцы не стреляли потому, что на левом фланге их сильно потеснили и они отошли километра на три, за небольшую заболоченную реку. В момент, когда Савельев сидел в тишине и грыз сухарь, в полку уже было дано приказание батальону двигаться вперёд и выйти к самой реке, с тем чтобы ночью форсировать ее.
Прошло пятнадцать минут, и старший лейтенант Савин поднял роту. Савельев так же, как и другие, уложил снова вещевой мешок, закинул его за плечи, вышел из окопа и зашагал. До леска дошли благополучно. Уже начинало темнеть. Когда пересекли рощицу и выходили на её опушку, Савельев увидел сначала сгоревший немецкий танк, а шагах в ста от него – наш, тоже сгоревший. Они совсем близко прошли мимо этого танка, и Савельев различил цифру «120». «Сто двадцать, сто двадцать», – подумал он. Эту цифру, казалось, он недавно видел перед собой.
И вдруг он вспомнил, как позавчера, когда они, усталые, в пятый раз поднялись и пошли вперёд, им попались стоявшие в укрытиях танки и на одном из танков была цифра «120». Юдин, у которого был злой язык, на ходу сказал танкистам, высунувшимся из люка:
– Что ж, пошли в атаку вместе?
Один из танкистов покачал головой и сказал:
– Нам сейчас не время.
– Ладно, ладно! – сердито сказал Юдин. – Вот как в город будем входить, так вы туда и въезжайте, как гордые танкисты, и пусть вам девушки цветы дарят…
Он ещё выругался тогда и пошёл дальше. Савельеву тоже показалось в ту минуту обидным, что вот они идут вперёд, а танкисты чего-то ждут.
Проходя мимо сожжённого танка, он с огорчением вспомнил об этом разговоре и подумал, что вот они живы, а сидевшие в броне танкисты, наверное, погибли в бою. А Юдин, вероятно, идёт, если уже не дошёл, в медсанбат с перебитой рукой, перехваченной поясом. «Такое дело – война, – подумал Савельев, – нельзя на ней людей обидным словом трогать. Сегодня обидишь, а завтра прощения просить поздно».
В темноте они вышли на низкую луговину, которая переходила в болото. Река была совсем близко.
Как сказал старший лейтенант Савин, нужно было к 24.00 сосредоточиться и потом форсировать реку. Савельев вместе с другими уже шёл по самому болоту, осторожно, чтобы не зашуметь, ступая в подававшуюся под ногами трясину. Он немного не дошёл до берега, как вдруг над головой его провыла первая мина и ударилась в грязь где-то далеко за ним. Потом завыла другая и ударилась ближе.
Они залегли, и Савельев стал быстро копать мокрую землю. А мины всё шлепались и шлёпались в болото то слева, то справа. Ночь была тёмная. Савельев лежал молча, ему хотелось во что бы то ни стало поскорее переправиться через реку. Под свист мин и хлюпанье воды ему приходили на память все события нынешнего дня. Он вспоминал то Юдина, который, может быть, всё ещё идёт по дороге, то сгоревший танк, экипаж которого они когда-то обидели, то распластавшуюся, как змея, гусеницу подбитого им немецкого танка. Было холодно, неуютно и очень хотелось курить. Если бы Савельеву пришло в голову считать дни, что он воюет, то он бы легко сосчитал, что как раз сегодня кончался восьмисотый день войны».
Продолжение повести в следующей публикации.