Построй свою Берлинскую стену,
а я – назло тебе – её изрежу,
изрисую граффити.
Рука трясется, как у пограничника,
который в первый самый раз
прицелился
в живого человека.
А раньше были люди мертвые,
или картонные.
Они, конечно, не умели возражать,
только бежать – на Запад,
как и мы с тобой бежали.
Порознь.
Все стало чёрно-белым,
как в том фильме.
И пограничник плачет,
глядя в небо.
Он там, где надо было,
не был;
он обращается за утешением,
но вместо теплоты - очередной приказ.
«Давай, стреляй же прямо в нас!»
Но он – как истукан,
стоит, не движется,
считает облака.
Моя рука тянулась,
и сквозь стену,
зачем-то тронула его плечо.
Как, верно, горячо
касаться плеч
живых людей.
Давай объявим голодовку
и перестанем видеть сны.
Бросай винтовку,
убегай на Запад,
и я – с тобой.
За нами следом бросились войска,
агенты, резиденты,
ООН, НКВД, Штази,
преступники, интеллигенты.
А мы?
Что – мы? Мы были наяву.
Или, наверное, пригрезились
самой стене Берлинской.
Которую построил ты.