Зелёный пёс кусает остроумную деву за алые голени, клыки и когти - новый психопомп, зелёный преданый трикстер,
что хочет девочек голеньких;
Велесъ хлоп лбом, сноб рвёт тромб, клоп и гроб;
вещий сон, вещий ксёндз, раздетый мальчик и скотий бог.
Скотий Бог.
Лён.
Зелёные собаки и изумрудные соколы, я разрешил им клевать,
потому что у них есть клюв, которым можно разве, что клюнуть и плюнуть,
что-то тонет в нашей крови, в сладких пряниках,
которые вырезают из своих желудков багровое повидло и глаза - детки, глаза - кнопки;
стыдно не знать, что каждый конь укрыт зелёным рядном,
а под каждым домом, под каждым окном, сидит Велесъ и плачет,
крупными каплями и сыростью дождевой;
приносит в гортани огонь и чудо, и детей, и пахучее сено и не разрешает
трогать свечу, которая греет ребят укутанных её теплотой,
мама дождалась пшеничных лепёшек, отцовские зёрна прорастут в матери животе и мы родимся из мяса и тёплой крови, раздерём её как одеяло и стенки сливовых сердец расшибём;
собака, подымающая свою грубую шею, блюет шерстью,
то чёрной, то золотой, веди поводырь среди вечных лесов, полей и лугов,
отпусти листья в полёте, деревянные руки умирают от жалости,
скотий бог забивает гвозди и щепки в очередной людской гроб,
сладости крови, сладости мяса и крепости тугого вина,
не его вина, что ты своими лодыжками доски грустно скрёб,
и надеялся,
на спасение.
Пахотная земля, как каннибал истинный и осенний, кидает зимних детей кусками в свой рот, переваривая тонкие кости, кидая кости, срезая углы,
плугами судьбы,
земля стонет
словно от хорошего секса и утробного пения,
икона обожжённая следами трения чужой руки и ноги, измазанная маслом и жиром дворовой скотины, в чьих животных умах я знаю каждый изгиб,
рогами родили - рогами убили, закололи ножами двоюродные братки,
они хуже собак, хуже коровы, их суки плачут потому что их половое богатство, лишь сломанные доски и спермы комки,
любовь их - лишенные смысла и такта скачки,
я слежу ибо мои глаза вечны, синие светящиеся ночью ларьки,
скотий бог играет грудьми этих сук, в плетущиеся снежки.
Вместо слов, лишь тупое сопение и нескончаемые зевки.
Стремление? Все лечится верёвками и временем.
Гарм - пришёл и он лает, так сильно, так грубо, но так нежно,
ласкает уши жуками воя и лая,
которые лезут сквозь дыры света и жёлтые ноздри,
на холке уселась девочка томная и дурная,
что своим смехом открывает миры и снимает чужие штаны;
покажи кого мы должны накормить,
эти рты так противны, эти открытые рты,
пожирательница ольстерского цикла , собака от Бога, волк от Дьявола,
каждую осень пасти рванные руками резко сминая,
посылает в мой разум земляные малообжитые сны;
дурная и озорная, игрушка мистерий и мистики, что в каждом снопе и пахнущем севером листике, ищет и ищет, стратегию как искупаться в грязи и крови, но остаться девственно чистой, любви исчезающий ломтик, маленькая заноза, искра внутричерепная и её соски искупаны в масле и словно сосны тянутся вверх к глубинам вечной луны,
она скиталец по мирам и наше первое жилище, без неё ты тонущий в своих криках и страхе, ты бездомный и нищий;
прости, но мы тобой пленены.
Белёсый внук, серый правнук, Волосова бородка, бесхвостый пёс,
зелёный пёс из зелёных нитей рождён и соткан,
среди морей воды и трав, детских друзей,
что рождены без матери и отца,
рождены солёными, вымоченными в воде и крепкой водке,
среди своих ничтожных жизней и дней резко зарезанных, как свиней,
среди дней ничтожно коротких,
вырос великан, который привык к большой сладкой груди
и вечно наполняющейся стопке,
соткан мужик, соткана женщина,
соткан внук,
пью кисель кровавой зимы из криво-разрезанной глотки,
тонкоголосая собака, которая родилась из живота мёртвого марта,
мы вместе выбирали между и между,
крестились деревом,
гудели громкими ульями,
съедали пищу земными лапами,
несли крест и носили тонкие доски,
о весне, что нам казалась громоздкой,
трясли грудью и били жен своей головой,
видели шипение ручьёв соли перед собой,
смущались от вековечных врагов и любимых,
биение слушали, а братьев засыпали могилой,
плели себе эти кровати, укрывали тёплой водой,
мыслили о сцеплении с чем-то так любимым и милым,
мстили змеям, жукам, пчёлам, но не котам и не псам,
стесняли свою любимую своими слезами и её болезнями,
хрипели тёплым телом на криво поставленной лестнице,
хвалили и глумились, над братиками и милыми сёстрами,
рождали курение в местах запрета и холодных подъездах,
бурлили потоком зла, от того что лучше нас пасынок тёткин,
отдалялись от родителей, украли воспоминая и детства нотки.
Но.
Мы все идиоты.
Существование - лишь некий парабиоз.