Белое золото твоих жадных губ
Оставляет ожоги на их смуглых шеях.
Хотя мне всё равно, я просто твой шут.
Ты всех их бросаешь, болтаться на рее.
Чёрная сталь их прохладного жала
Таяла в саване твоих обещаний
И вечно прося, им всегда было мало
Один за другим они прогорали.
Посмотри в них вчера-они могли бы нам спеть:
Стальным каблуком по дрожащим ресницам.
Теперь они жаждут тебя, словно смерть
И им всё равно кто убит, кто убийца.
Теперь им не больно, не страшно, не стыдно
Всё это осталось в твоей тёплой постели.
Ты всех их убила, едва полюбив
Милая, юная скромница Мэри.
Где твои письма, где твои слёзы ?
Где твоя страсть на щерблёном клинке ?
Да, я не буду... уже слишком поздно,
Но если ты можешь верни их себе !
Я видел глаза, что горели тобою
Их пламенный, честный, страстный накал,
И как они меркли за твоей пустотою,
И как я их сам потом закрывал.
Я знаю, бывает, ты плачешь ночами
Я слышу твой каждый израненный всхлип.
О каждом кто с ними, о каждом кто с нами,
О каждом кто был ради смеха убит.
Но твоя твоя сталь всегда возле горла,
И мне остаётся лишь подпевать.
Лелеять любить твою детскую гордость,
И убивать, опять убивать.
Но подожди, мои руки дрожат,
И я больше не в силах унять эту дрожь,
Где живёт ненависть уживётся и страсть.
Я верный, надёжный, отточенный нож.
И мы снова умрём, и снова воскреснем
Злоба умеет иногда возрождать,
Но лишь для того, что б себя ненавидя
Лишь убивать, опять убивать.
Да, мы будем смеятся, выжигая себя
Наполняя других своим мёртвым огнём.
Посмотри как на рее хохочет петля,
Посмотри как уверенно мы к ней идём.
Когда он пришёл, он плакал, шепча
Что каждую ночь его нож просит крови,
Что он больше не может, он боится себя
И мыслей о маме, сестрёнке и доме.
Зато каждый удар по лицу сапогом
Наполнял твою комнату очищающим звуком.
Ты отрезала маму, сестрёнку и дом
Вместе с надеждой и его левым ухом.
На следующий день он заглянул мне в глаза
И ты не поверишь, но мне было страшно:
Что теперь дом, мама, сестра ?
Бездушный, прямой кусок стали звенящей.
Спой-ка мне Мэри, спой-ка сама!
Ты может быть помнишь, ещё в хоре церковном,
Та чистая девочка, сложив ручки у лба,
Пела о чём-то светлом и новом.
Да, я молчу! К чему эти сопли ?
Когда наша песня звенит на клинке-
Белые волосы, истошные вопли.
Сколько же крови в солёной воде ...
А взгляд мой всё чаще тянется к небу
Пытаясь найти там частицу себя.
Ведь где-то мой дом, и сестра моя где-то,
Но тихо, угрюмо, хохочет петля.
Бедные дети мёртвых идей,
Чувствуя смерть на кончиках пальцев,
Чувствуя хохот собственных дней
Чувствуя страх начинают смеяться.
Трепет их душ, убитых во сне
И их пробуждение в танце багровом -
Дрожью рычащей в лицо тишине
Детской молитве оскаленным словом.
И белое лезвие пронзает их грудь
Приказом немым вперёд прорываться
За собой оставляя окровавленный путь,
Мукам чужим широко улыбаться.
Милая Мэри, закрой мне глаза .
Вся моя грудь нараспашку открыта.
Я - старое лезвие тупого ножа,
Вся моя сталь стёрта и сбита.