наш каракал в Грохольском переулке
шершавой лапою шуршал
и чавкал мягкой булкой;
сервал молчал,
присев на теплое крыльцо,
и, пряча нежное лицо
за длинным хвОстом,
всё размышлял о том,
как жить непросто
в условиях засилия микунов;
микун - единственный, заметим,
а не стайный, думал втуне:
зачем проклятые людишки
используют меня -
вообще-то это слишком! -
как кисточку для туши
и макают
меня всего в чернильницу,
в то время как
достаточно бы было
макнуть лишь уши