В густом дыму, в заброшенном краю,
Где шумных окриков бушующие звуки,
Я сам не свой, подвыпивший стою,
И тереблю разнузданные руки
Товарища. Ну что ж ты Алексей?
Уж одурманенный от водки и веселья.
Средь этой непотребной кучи всей,
Ты лишь один не приглашён на новоселье.
На этот раз, гуляет этот сброд,
В ночном трактире с шаржевым названьем.
В углу пропойца открывает рот
И давится своим воспоминаньем.
Впирает свой осоловелый взгляд
В остатки недоеденной закуски,
А рядом человеческие сгустки,
Минорное надрывно голосят.
И славят жизнь в её гнилом размахе,
В словах сбиваясь, про себя бурча,
А тот весёлый, в клетчатой рубахе,
Удавится позднее сгоряча.
Такая жизнь до тошноты наивна,
Я умиляюсь это лицезреть.
И девушка, что выглядит невинно,
Мне будет в ухо сладко что-то петь.
Им надо петь и мне они поют,
Брызжа фонтаном глаз, лоснящуюся мутность,
Дыша с трудом, как будто жадно пьют,
Уже забытую, потерянную юность.