Когда Джейн встала перед зеркалом,
она вдруг заметила,
что уже давно
превратилась в часы.
В такие старомодные,
электронные часы -
ночью они освещают комнату
призрачно-зелёным,
затмевая фосфор звёздочек на потолке,
и громко пищат по утрам.
Джейн всмотрелась себе в лицо -
циферблат показывал двадцать два.
Было время,
когда цифры не пугали двузначностью:
тогда вообще казалось, что двузначности
не существует,
особенно - в словах.
Тогда казалось,
что жизнь после девяти - миф:
досмотрев
"Спокойной ночи, малыши!",
Дженни засыпает.
Просыпается Джен.
Джен, Джен, Джен:
один звон,
один слог,
один поцелуй языка с нёбом.
Высокая и стройная -
она бегала быстрее всех в старшей школе,
и даже пару раз бывала на сборах,
где в раздевалке,
пристроившиеся справа от неё подруги
рисовали стрелки на глазах
и пугали,
дескать,
в двенадцатом - конец света,
а Джен тихонько смеялась -
должно быть,
подозревала,
кем является на самом деле,
и точно знала,
что за двенадцатью последует тринадцать.
Секунду,
которая сменила один на два,
Джейн не заметила,
хотя и предвкушала её лет с пятнадцати.
Он был угрюм и горбился
от постоянного сидения за микроскопом -
удивительно, что он вообще заметил нечто,
не требующее увеличения.
Впрочем, страсть к микромиру
всё равно одержала верх -
и года не прошло,
как он нашёл себе
намного,
намного моложе,
оставив Джейн пугаться её двузначного числа.
И неопределённости.
Реклама дезодорантов убедила её,
что в сутках -
двадцать четыре часа,
и что будет с Джейн после двадцати трёх,
известно
лишь часовщику.
Но,
по крайней мере,
можно не бояться сойти с ума -
ведь в электронных часах
не бывает кукушки.
05.08.2019