И царство небесное не примет сердце моё,
оно чернее черноты, залито светом,
я волен вопреки чужим запретам
бежать на остриё.
Боюсь, что перемен не выдержит Всевышний,
отправится отшельником бродить в лесу,
я обязательно его там навещу
и расскажу ему, как спеют вишни.
Как вечером на спевке тлеют крыши,
и вдоль дорог все жадно квасят квас,
как на работе злой начальник дышит
сотрудникам в анфас.
Как днём бездумно жарким и солёным
в ладонях тает призрачный пломбир,
качается очередное порно,
летит в корзину мир.
Как утром в панибратстве все трезвеют,
и пахнет изо рта, и дым ещё стоит,
на кухонном столе моём лежит Россия
и остриём своим разделывает хлеб.
Как воины клевещут на паст симпл,
правительство зализывает сеть,
я — мальчик, что давно уже мужчина:
могу иметь, могу и не иметь.
И возраст мой уже не вероломен,
мне нечего от матери скрывать.
Простите мне невероятнейшую скромность:
когда же лучше помирать?
Быть может, сбой в системе или лучше —
оставить всё кому-нибудь на чай?
Скорее я проеду рай
на чёртовом плацкарте душном.
Ах, старина. Твои бы мне причуды,
не выносить из дома всякий сор,
не падать в грязь лицом и верить в Будду,
вести извечный разговор.
Вкушать все яства на престоле,
и песнями застольными гутарить до утра.
Я обязательно запощу сториз,
как с Богом пил вино до дна.
И лайки я сорву, как яблоко Эдема,
и языки лжецов скручу в бараний рог.
Небесное царство откроет мне двери,
но не пустит меня за порог.
И век бродить мне одному по свету,
забытым, сонным и чужим.
Останусь вопреки запретам
Собой самим.
Селфи
Июль, 6'19
Слова — Adam Kesher