От автора.
Долго я думал, взвешивал и сомневался – писать ли мне этот рассказ или же оставить его на полке, что в моей голове. Но время шло, руки чесались, а разум взывал к справедливому решению. И в один зимний обычный день я понял, что созрел, я мысленно сказал себе – «я готов», уверенно нацепил и потом так же уверенно застегнул лямки своего шлема и взял штурвал на написание, то есть принялся обдумывать рассказ.
Вообще, скажу честно, держать все в своей голове так долго, вынашивать идею, а главное верить в будущее своего «дитя» - психологически тяжелая штука. Сознательно ты этого не понимаешь, это приходит к тебе тогда, когда ты ставишь финальную точку, кладешь ручку на стол и идешь ставить чайник, предварительно задумав, сколько ложек сахара ты туда положишь. Скажу по себе, не знаю что конкретно, но что-то внутри меня рвалось наружу, показывая всеми силами свою нужность появится, и закрепиться на листах отсыревшей бумаги.
****
Итак, это было летом. Да, помню как сейчас, на улице был прекрасный июльско-августовский вечер. Вообще этим летом Петербург превратился в настоящую солнечную Барселону, только чуть-чуть севернее. Так вот недели три, а может больше, в городе стояла страшная жара, и уже уставшие от этой жары петербуржцы, а мы люди быстро переменчивые, ждали скорее того дня, когда над небом сгустятся тучи и на землю прольется дождь, в наши уставшие лица подует прохладный ветерок, и все вернется на круги своя, а жаркое лето поймет, что ошиблась городом, возьмет свои вещички, запакует чемодан, купит билет в Барселону и в «очень комфортабельном» салоне Аэрофлота улетит домой. Конечно, погода не услышала нас и как законченная эгоистка играла по своим правилам, угождая только себе. В этот день, вечер был на удивление теплее обычного и мы не хотели расходиться по душным квартирам, поэтому приняли решение гулять до полуночи.
Мы с моим другом Даней (он - прекрасный музыкант и отличный поэт) сидели у могилы Виктора Цоя и слушали то ли «Звезду по имени Солнце», то ли «Дерево», уже и не припомню. К счастью, так получилось, что мы живем в двух минутах от Богословского кладбища, а именно там похоронен последний герой, бессмертный и бессменный рок-идол нашей страны, если что, то все это я конечно про Цоя. Так вот, поскольку мы жили по соседству, то часто навещали Витю в теплые летние деньки, и этот день не был для нас исключением, но надолго засел в нашей памяти.
Мы допили наше с Даней пиво, по громче включили песни Цоя, так чтобы и он услышал, и остались на кладбище одни. Наступила полночь. В отдалении проезжали поезда, мы отчетливо слышали, как трясутся вагоны и скрепят рельсы под натиском большого локомотива; гудели машины, поблескивая вдалеке своими фарами, а мы сидели и наблюдали, как город готовился ко сну, все быстрее и быстрее утихая. Сидя на скамейке, я ощутил полную тишину, и, убедившись, что кроме нас тут больше никого нет начал разговор о том, что как было бы здорово, если бы Цой сейчас был рядом, и сидел бы напротив нас. Солнце уходило на заслуженный покой, и гордая и важная Луна сменяла ее на посту, а мы продолжали любоваться и восторгаться кладбищенскими мотивами и дремлющим городом. Хмель ударил в голову, а на алее, которая ведет к Вите, мы увидели силуэт человека, который неспешно двигался в нашу сторону. И в этом силуэте, в этой спокойной, неспешной походке, в этом вдумчивом теле я разглядел Цоя, он долго шел к нам, наслаждаясь прекрасной полночью. Даня сказал, что я сбредил, это обычный мужик, которому, видимо, не спится, и ничего общего с Витей у них нет и быть не может.
Но чем ближе он подходил, тем больше Даня верил моим словам, отбрасывая все дурные мысли, которые его посещали ранее. Будучи очарованными этим таинственным человеком, мы не заметили, как он уселся напротив нас, даже не взглянув нам в глаза. На улице было настолько темно, а мы нисколько не сомневались в своей правде, что действительно поверили будто бы этот мужчина - Виктор Цой, думаю, пиво внесло немалую лепту в эту историю. Из телефона Дани звучали Витины песни, а мы пристально, с большим интересом стали поглядывать на него, временами перешептываясь и подбрасывая дров в историю. Мы сидели молча минут 20, но нам показалось, что прошло мгновение, настолько магически чистый воздух царил вокруг. Не знаю, как Даня, но я очень сильно хотел поверить, что парень, сидевший напротив нас – Цой, и на несколько секунд я действительно поверил, не посчитайте меня сумасшедшим. До этого мимолетного момента я отрицал чудо, был довольно прагматичным и не верил в подобного рода истории. Но здесь, сейчас, в это мгновение, все изменилось, я придумал сказку, в которую поверил и захотел стать ее частью. Тогда я осознал, что чудо возможно, если оно живет внутри тебя, если ты сам его создаешь и веришь, твердо веришь в свое чудо. Молчание тогда было нашим языком, оно говорило за нас. Но вдруг Даня прервал наш молчаливый диалог, зашуршав в своем кармане, он искал сигареты, ему сильно захотелось закурить. Скорее всего, он о чем-то размышлял и где-то застопорился, с ним часто такое бывает, а сигарета служит ему поршнем, двигает его тягучую мысль вперед, к финишу, а может и к новому старту, кто его знает.
Неторопливо положив сигарету в рот, он достал из другого кармана зажигалку, собрался прикурить, а парень, который «Цой», сидел напротив нас и невзначай дополнял своим присутствием. Помню как сейчас, нога на ногу, высоко поднятый подбородок, голова в профиль и челюсть навыкат. Услышав какое-то шуршание в нашей стороне, он окинул нас взглядом, заметил пачку сигарет, лежавшую в метре от Дани, и попросил угостить его одной сигареткой и дать огня. Как ни странно, но тогда, в этой просьбе, я увидел обычного пьяного парня, который чем-то напоминал битника. В его глазах я рассмотрел разочарование и тоску, тоску по ушедшему времени.
Этот «Цой» был тем, кто не смог приспособиться к крутым переменам девяностых и жил в своем ярком романтическом рок-прошлом. Мы сразу поняли, что наша правда – лишь сказка и ничего более. Закурив, парень начал рассказывать про квартирник Цоя, про то, что лично видел его, жал ему руку и вообще крутился в рок-движухе восьмидесятых. Сейчас я понимаю, даже если тогда он врал нам, то это была хорошая ложь, ложь во благо, ведь в тот момент мы поверили ему и были удивлены тому, что он рассказывал. Мы были приятно рады, так же приятно, если бы перед нами был Цой. Наш пьяный романтик не смог быть готов к суровой, тяжелой, лживой и циничной реальности девяностых, но он не пал верой и правдой, он не отвернулся от Цоя и его убеждений, наоборот, его вера окрепла, а сам он не забронзовел под тяжестью сгущающихся туч.
Мы нехотя покидали аллею, и молча направлялись к выходу, силуэт спящего парня на скамейке становился все темнее и темнее, а потом и вовсе исчез, вдалеке осталась лишь одна темнота. Мы с Даней уже давно ушли с кладбища, но еще долго приходили в себя. То, что было тогда не случайно, мы оставшиеся там одни не случайны, парень этот не случаен, все, что было там не случайно. Все это было чудесной и волшебной случайностью. Именно тогда во мне умер примитивный прагматик-юноша. Чудеса есть, они среди нас, просто надо повнимательнее присмотреться и вы их найдете. Спасибо Цой. Звезда по имени Солнце.