Мой океан, мой друг, царь карты мира, изначально
К которому я выбегал, взирая вдаль, как ввысь,
Был в этот раз каким-то настороженно-печальным,
Как если бы шептал мне: «Отойди!.. Посторонись!..
Пока что я реву в своём тысячелетнем ложе,
Касаюсь я покорно твоих стоптанных подошв,
Но времена грядущие настолько непохожи
На тот привычный древний мир, в котором ты живёшь!
Не говорят ли меж людей, что реки стали уже,
Что с белоснежных гор куда-то подевался снег,
Слыхал о том, как море пересохло от удушья?
А помнишь облик Нидерландов в брейгелевский век?
Ведь на коньках катались по голландским переулкам!
Дремали реки подо льдом три месяца подряд…
Никто не вспоминает, что в холодном Петербурге –
И то сугробы были выше сорок лет назад?
А я тебе скажу. Я всё скажу. Я много знаю.
Поведаю шипеньем. Что услышишь, то - твоё.
Попробуй приглядеться, как Земля тихонько тает,
Как приближает с каждым днём возмездие своё!
Смотри, как эти почки удивлённо распустились,
Не выспавшись, разбуженные раньше, чем всегда.
Ещё светило низко, ночи не укоротились,
А вместо снега по камням бежит, журчит вода.
Так знай – она, стекая, скоро чашу переполнит,
И чаша станет выползать из тесных берегов.
Надолго, ох, надолго человечество запомнит
Год, изменивший мир сильней, чем тысячи веков!
Не знаю, сколько выживет, какая часть потонет,
Не знаю я, почувствует ли кто свою вину,
Но точно каждый взвоет, сцепит зубы и застонет,
И каждый от отчаянья захочет грызть луну.
У моря старичок один заметит изумлённо,
Проживший в этой местности десятков восемь лет,
Что стал его залив каким-то слишком удлинённым,
И островка-скалы на горизонте словно нет.
Песчаный пляж ушёл на дно, а море нервно плещет
У самых сосен. Путь к нему чуть покороче стал.
Бедняга перекрестится: «Хоть бы он не был вещим!»
Но вдруг поймёт, что он не спит! И рухнет наповал.
Корабль не сможет отыскать знакомый мыс причала,
И не увидит он в ночи прибрежные огни
(Там вместо улиц над водой антенны лишь торчали,
Да через несколько недель исчезнут и они),
Беспомощно качаясь, поплывут автомобили
В открытые просторы волн, а из-под их колёс
Струиться будут мутные потоки, вместо пыли.
В одном из них, к окну прижавшись, лаять будет пёс.
Затопит всех бездомных, мирно дремлющих в метро,
Кто посильней, покрепче – уползёт с семьёю в горы,
На суше сразу станет неразборчиво-пестро,
Гораздо больше хижин, чем комфортных коридоров.
Повсюду будет слышен непрерывный крик с экрана,
Конгрессы, заседания, ток-шоу без конца.
Здесь станут скорбно поминать исчезнувшие страны.
Мужи церквей ответственность повалят на творца…
А между тем наступит небывалая жара,
Прицепится несметное количество болезней,
И за обычною водой, теряясь в этой бездне,
Придётся людям очереди занимать с утра.
Все женщины оденутся в платочки, как старухи,
Мужчины станут сильными, таская валуны,
И будут темой для бесед кочующие слухи
О потонувшей суше у ещё одной страны.
В холмистых городах пока останутся маршрутки,
Продолжит кто-то пользоваться сетью Интернет,
Где в электронных письмах станет лишь писать, как жутко,
Что кончилась история, и будущего нет.
Поэтому спасайся! Не гляди так восхищённо!
Поэтому беги, как можно выше от меня!
Я – не пожар, который под водой шипит зловонно!
Вода неотвратимее, опаснее огня!
Прощайся с обречённым Копенгагеном, Болоньей,
Стокгольмом, Осло, Каннами…» - вдруг показалось мне,
Что отстраняет он меня прибоем, как ладонью,
Пытаясь убедить в своих словах и их цене.
Повеял ветерок, чуть-чуть обратно отгоняя,
Разбилась и запенилась у самых ног волна,
Вдруг, чем-то перепуганная, стая серых чаек
Взвилась, на фоне солнечных лучей едва видна.
И как-то дико медленно я шёл в тот день обратно
Вдоль домиков игрушечных, вдоль рисовых полей,
Пока не начали скакать перед глазами пятна.
Они сплетались в траурные ленты всё ясней,
Шаманили, шаманили, узоры рисовали,
Потом в печальные изображения слились.
Я ощутил себя в документальном кинозале,
Где обретают смысл слова «Беги… Посторонись…»
Как страшно было понимать, что зверские виденья
С своею неприкрашенностью, бьющей напролом, -
Отнюдь не прихотливая игра воображенья,
А Ужас, до которого мы скоро доживём.
Япония. май 2005г. Начало поэмы №3 "Удушье" (Ор.38)