Хуго Балль. Гранд-отель «Метафизика» (Глава 6 из «Тэндэрэнда, коий фантазмист)
Рождение дадаизма. Мульхэ-Мульхэ, квинтэссенция фантастики, рождает юного хэрра Плода высоко наверху, в том месте, что окружено Музыкой, Танцами, Сумасбродством и божественной Фамильярностью, достаточно ясно отличаясь от иных мест.
Ни на одну речь господ Клемансо и Ллойда Джорджа, ни на один ящиковыстрел Людэндорффа не возбуждались так, как на шатающуюся кучку дада-бродопророков, кои проповедовали Детскость на свой лад.
В лифте, из тюльпанов и гиацинтов, возносилась Мульхэ-Мульхэ на платформу Гранд-отеля «Метафизика». Наверху её ожидали: Церемониймайстер, приведший в порядок астрономические приборы, Осел Ликований, жадно подкрепляющийся из чана малиновым соком, и Музикон, наша милая фрау, вся из пассакалий и фуг.
Стройная нога Мульхэ-Мульхэ была обвита хризантемами, так что она могла делать лишь маленькие шажки. Розолепестковый язык выталкивался, чуть порхая над зубами. Златодождь вис у глаз, и чёрное покрывало небесного ложа, кое стояло для неё приготовлено, было в изображениях серебряных собак.
Выстроен же отель был из пористой резины. Верхние части нависали коньками крыш и кантами. Когда Мульхэ-Мульхэ была раздета, и сияние её глаз окрашивало небо — аййа, тут Осёл Ликований уже набрался. Аййа, тут закричал он вдаль внятным голосом: Willkomm. Церемониймайстер поклонился много раз дали и передвинул подзорную трубу к парапету, дабы изучать Coelestographie. Но Музикон, золотым пламенем непрестанно танцуя вокруг небесного ложа, внезапно простёрла руки, и, гляди, скрипки затенили всё в городе.
Глаза Мульхэ-Мульхэ отпламенели. Наполненность её плоти тянулась зерном, фимиамом и миртами, что даже покрывала её ложа вздымались сводами. Со всеми семенами и плодами восходил фрахт её плоти так, что треща разрывались покровы.
Тут предпринял рахитичный народ окружения всё, чтобы предотвратить рождение, угрожающее запустелой стране плодовитостью.
П.Т.Бридэт, Мертвый цветок на шляпе, вырос, трепеща, на своей деревяной ноге-культе. Ядолужа чеканилась на его щеке. Из гостиной усопших спешил он свирепо сюда, чтобы повстречаться Неслыханному разозлённым.
Был тут и Хныкатель с головооткрутом. Скомканная кожа от барабана висла у него с обеих сторон из ушей. Ленту, из Северного сияния, с Последним Сроком носил он на лбу. Тип грязепереполненных массомогильщиков, припудренный ванилью, испускающий из-под жалюзи очень отвратные миазмы, дабы спасать честь.
Был тут и Тото, не имевший кроме этого имени ничего. Его железное Адамово яблоко шнуровалось, смазано маслом, на ветру, при беге против норд-оста. Повязки Иерихона с пряжками были застёгнуты вокруг его плоти с тем, чтобы порхающие доли внутренностей не были утеряны. Марсельеза лозунгом ало лучилась с его груди.
И они окружали сады, расставляли охрану и обстреливали из фильмопушек платформу. Громыхало день и ночь. Как испытательному воздушному шару давали они восходить фиолетоволучащейся «Картофеледуше». На их световых ракетах стояло: « God save the King» или «Нам приступить молить». Но через граммофонную трубу оставили они себе всё же возможность взывать к платформе: «Страх перед Настоящим съедает нас».
Между тем наверху пробовал, всё напрасно, деловой перст Божественности юного хэрра Плода выманить из шумящей плоти Мульхэ-Мульхэ. Уже было, что тот осторожно выглядывал из вздымающихся материнских врат. Но смышлённая лисья мордашка, моргая, втягивалась снова назад, как только видела объединившихся четверых: Йоопа, Музикон, Божественность и Осла Ликований с сетями для ловли бабочек, тростями и штангами и мокрыми тряпками. И властный пот бил из раскрасневшегося тела Мульхэ-Мульхэ брызгами и струями, так что вся округа была им залита.
Тут стали нижние совсем беспомощны в решении вопроса, заржавеет их фильмоартиллерия или нет, и не знали, что им начать дОлжно: оттянуться или дальше прибывать. И привлекли «Картофеледушу» для совета и решили, нежное действо Гранд-отеля «Метафизика» отштурмовать всеми силами.
Как первого катапультой подкатили они туда Идола Моды. Это заряженная поддельными камнями и ориентальной рухлядью сверкающая пикоголова с низким лбом. И, так как от головы до стоп из деревянной лжи выточена и на груди как брелок железное сердце носит, может называться Идолом Безрадостности.
Черношеий, вздымается он, увешен колокольцами, камертоны Порока в высоко поднятых правых. Но, расписанный везде-везде знаками Каббалы и письменами Талмуда, взирает всё же добродушно зрачками детей. Шестьюстами самогнущихся рук перекручивает он Факты и Историю. А на самом нижнем позвонке хребта имеется также вскрытый жестяной ящик с взрывопузырями. И как производится смазанное, с газоиспусканием опорожнение, выпадают из него сзади генералы и бандофюреры, человекоподобны и волочась лицами по помёту.
Но на сей раз погружает ему сверху Йооп при помощи Музикон запальный шнур глубоко в желудок, и, так как там, внутри, Hespar, Salfurio, Akunit и серная кислота, взрывают они его и тем самым срывают нанесение удара.
Вторым идолом приносится Бородатый пес, дабы подлинно-рычащей пеной у пасти смыть прочь тонкие анекдоты с платформы Гранд-отеля «Метафизика». Зубилом приподнимается мостовая Религии с тем, чтобы открылись дорога и колея. Курс идиологических перестройкоакций стремительно падает. « О, низопрорыв в животность! — сокрушается Бридэт — Магических типографий Святаго Духа не достаточно больше, чтобы остановить погибель».
И уже фыркает пёс, впрягаясь в одну, катящую на колесах, Кирху, за чьими гардинами пугливые священники, прелаты, деканы и Summi Episcopi высматривают кого-то. Пятиконечные спинные позвонки волочат его шелудивую шкуру с татуировками трупп. На удирающем лбу — на троне отражение Голгофы. Откормлен сечкой от грузовых линий стоял он до того в хлеву Аллегории. А теперь катит, чтобы своим изумлением задуть звучание Музикон.
Но ярость его захлёбывается. Когда он уже дыханием может коснутся конька крыши, вдруг выгибает спину и испускает своё возмужалое семя, пахнущее жасмином и водными лилиями. Обессилив дрожит чудовище. Кладёт голову на лапы, смиренно скуля. Своим собственным же хвостом громит шатающиеся каникулярные кирхи народных опекунов, кои сюда их подтянули. И также этот штурм терпит неудачу.
И в то время, пока на воздушной платформе Золотое пламя Музикон танцует, umbala weia, приносится последний из идолов: Кукла Смерть, из штукатурки, до того долго распростёртая в автО, чтобы также в вяжущееся её втянуть. « Да здравствует Скандал!» — кричит Хныкатель при встрече. «Поэтический Друг, — то Тото, — недугом искалеченный труп у Вашей головы. Кобальтно-сини Ваши Очи, светло-охристо Ваше Чело. Несите чемодан туда. Зэла». И Бридэт: «Воистину, замолчанный Мастер, Вы пахнете неплохо для Вашего Возраста. Это принесёт варварское удовольствие. Дайте нам каждой танценогой помахать, коя была у кого-то выдернута. Дайте нам триумфальные своды воздвигнуть, где вступит Ваша стопа, пусть Вас сопровождают Благословение и Хайль!»
Тут Смерть закивала и приняла их пережитое как присягу на верность и предложила свою шею для петли, в коей к выси отправлена должна была стать. И они зацепили крюками катушки, крутанули рычаг и потянули её. Но груз был слишком тяжёл. Три четверти всей высоты, болтаясь и раскачиваясь, она всё же преодолела и оживилась уже, чтобы влезть на конёк крыши. Тут натянулись канаты туго и запели, и загудели. Тут каркнул, лопнув, трос, и с головокружительной высоты пал вниз груз на крестобравого Хныкателя, такого для себя отнюдь не предусмотревшего. Троекратноумершим и пятикратноубитым оттащили они его, завёрнув в носовой платок, в сторону от дороги и желали горячо, сдвинутые балки его затылка вернуть на место. Но тут было уже не помочь. И также Смерть разбилась вдребезги при смерти Хныкателя от Смерти.
Тут издала Мульхэ-Мульхэ внезапно двенадцать пронзительных вскриков, тяжко, один за другим. Её циркуленога задралась к краю неба. И она родила. Сначала маленького еврейчика, коий носил маленькую короночку на пурпурной голове и раскачивался сразу на пуповине и начал там заниматься гимнастикой. И Музикон смеялась, как если бы она была бы кузиной.
И сорок дней прошли, и меловой лик Мульхэ-Мульхэ стоял на парапете. Тут задрала она во второй раз циркуленогу высоко в небо. И в этот раз родила она много: Помои, Гальку, Мусор, Ил и Хлам. Это с шумом падало, брякало и катилось с парапета вниз и погребало все Желания и Трупы Подошвоходов. Тут возрадовался Йооп, а Божественность опустила сеть для ловли бабочек и удивлённо взирала.
И опять прошли сорок дней, когда Мульхэ-Мульхэ задумчиво стояла, пожирая что-то глазами. И подняла она в третий раз ногу и родила хэрра Плода, описание чего стоит на странице 28, Ars magna. Конфуций его превознёс. Сияющий кант проходит по его спине. Его отец Плимплампласко, высокий Дух, любвеупитый сверх меры и пристрастившийся к чуду.