К началу: http://stihi.ru/2019/08/19/665
У Гюнтера Хофманна было счастливое детство… Его отец – Клаус Зигфрид Хофманн – относился к третьему поколению дворецких знаменитого замка Херренкимзее — загородной резиденции баварского короля Людвига II, раскинувшейся на острове Херрен в озере Кимзе, самом крупном в Баварии, в 60 км к востоку от Мюнхена. В момент рождения Гюнтера – в 1903 году – замок формально принадлежал императорской семье, но, поскольку на нём висели огромные долги, использовался для коммерческих целей – туризма и сдачи внаём апартаментов семьям богатых аристократов, желавших провести романтический летний отдых на живописном острове, посреди одного из красивейших озер у отрогов Баварских Альп. Гюнтера с детства окружали роскошь внутренних покоев замка, огромный английский парк, поражавший воображение великолепными фонтанами, удивительными по красоте коврами цветочных клумб, идеально подстриженными газонами и уютными аллеями, в тени которых прятались многочисленные мраморные статуи королей, античных героев и мифологических богинь.
Замок часто навещали августейшие особы, иностранные послы и дипломаты, отпрыски королевских семей, финансовые воротилы и видные политики. Среди всех этих аристократов Гюнтер себя чувствовал, как рыба в воде. Хоффманы занимали скромную квартирку в левом крыле дворца, предназначенном для прислуги, но Гюнтер почти в ней не бывал – вместе с детьми других служащих замка, он носился по парку, купался в озере, удил рыбу, собирал грибы и ягоды в тенистой роще, окружавшей дворцовый комплекс. Зимой, как все дети, бегал на лыжах, катался на коньках по замёрзшему пруду и веселился вокруг огромной рождественской ёлки, которую его отец вместе с прислугой замка наряжали каждый год.
Идиллия детства закончилась, когда Гюнтеру исполнилось 11 лет: началась война. Конечно, до этого воистину райского уголка, расположенного посреди цветущей Баварии, не долетали ни выстрелы орудий, ни взрывы бомб, ни стоны раненных. Клаус Хофманн числился служащим императорской фамилии и вполне мог уклониться от фронта. Но, будучи немецким патриотом, он посчитал для себя позором трусливо отсиживаться в тихом уголке, когда решалась судьба Германии. И, крепко обняв и поцеловав жену и сына, он добровольцем отправился на призывной пункт в Мюнхене.
Вначале от отца приходили письма, в которых он скупо писал о своём фронтовом житье-бытье. Иногда в письма были вложены любительские фотографии – отец среди своих боевых товарищей в форме артиллериста, отец на церемонии вручения наград и присвоения звания капрала… Отец на фоне развалин какой-то французской деревни... Последнее письмо пришло в конце февраля 1916 года из-под Вердена… «Здесь сущий ад, дорогая» - писал он жене – «Французы постоянно атакуют. Но я верю – мы победим». Извещение о его геройской гибели и посмертном награждении Железным крестом пришло уже в ноябре 1916 года.
За годы войны замок Херренкимзее сняли с довольствия императорской семьи, и служащие постепенно стали его покидать. В некогда роскошном дворцовом комплексе царили упадок и запустение. Пока Клаус находился на фронте, его жена Линда получала небольшое пособие. Но после смерти мужа выдачу пособия прекратили – в официальном уведомлении было сказано, что ей, как вдове героя, положена пожизненная пенсия, на оформление которой, однако, может уйти несколько месяцев. Лишившись средств к существованию, Линда, взяла сына и отправилась к своему отцу во Франкфурт.
Старик снимал тесную двухкомнатную квартирку в одном из доходных домов на южной окраине города. Когда-то он жил в деревне, но, овдовев, перебрался в этот богатейший из немецких городов, крупный финансовый и промышленный центр, поскольку вероятность найти там работу была наиболее высока. И Франкфурт не обманул его надежды - несмотря на преклонный возраст, он устроился швейцаром в отделении одного из ведущих банков Германии – «Дойче Банк». Место оказалось «хлебным» - помимо скромного жалования, он частенько получал чаевые от служащих и посетителей банка. Вполне довольный своей участью, он даже стал подумывать о женитьбе на какой-нибудь вдовушке. Но началась война, и положение резко ухудшилось. Поток чаевых прекратился, постепенно урезали даже его мизерное жалованье. И в довершение ко всему, ему на голову «свалилась» потерявшая на фронте мужа младшая дочь со своим сыном-подростком… Нет, он конечно любил свою дочь и обожал внука, однако содержать их был не в состоянии…
Вскоре Линда устроилась в расположенную неподалёку прачечную. Неприспособленная к тяжёлому физическому труду, она очень быстро поняла, что долго не продержится на этой адской работе. Но другой пока не было – женщин, искавших место прислуги или кухарки в богатых домах, было невероятное количество, а «вакансий» в связи с военным положением не было.
Стояла холодная зима 1917 года. В стране начались перебои с продовольствием, ощущалась нехватка угля и дров. Прачечная практически не отапливалась – нагревалась только вода для стирки. Измученные женщины, по десять часов стоявшие чуть ли не по колено в воде, постоянно переходили от дышащих паром лоханей на морозный задний двор, где развешивали бельё, и возвращались обратно, в напоминавший преисподнюю подвал для стирки. Болезни буквально косили работниц. Вскоре слегла и Линда.
Вначале доктор диагностировал у неё острый бронхит и прописал отхаркивающие средства. Но это не помогло. Кашель становился всё более ожесточённым, резко поднялась температура. Линда часто впадала в забытье, бредила по ночам, металась в горячке… Доктор опасался, что началась пневмония и настаивал на немедленной госпитализации. Но средств на лечение в больнице у неё не было – о чём она и сообщила врачу. Тот пообещал найти ей место в бесплатной, благотворительной больнице – и быстро сдержал своё слово. Линду перевезли в небольшую больницу при каком-то католическом монастыре, но ночью произошёл отёк лёгких, и, не приходя в сознание, она умерла.
Гюнтер очень болезненно перенёс трагические перемены, произошедшие в его жизни за столь короткий срок. За три года он потерял всё – безоблачное детство, любимых родителей, надежды на будущее. В неполные 14 лет он оказался совершенно один, если не считать почти незнакомого деда, с которым они с самого начала не поладили. А после смерти матери Гюнтер, словно волчонок, забился в угол и только огрызался на все попытки деда как-то наладить с ним контакт. Дед не был злым человеком, он понимал состояние мальчика, но не знал, как ему помочь. Он молча ставил тарелку с едой перед дверью внука и, постучав в неё, и тихо удалялся.
Но постепенно лёд растаял – они начали понемногу разговаривать, а затем даже подружились. Каждый день дед уходил на службу, а мальчик прибирал в доме, ходил за покупками и даже пытался приготовить нехитрый обед. Но прокормить двоих дед был не в состоянии. Однажды рано утром, почтительно кланяясь и сняв с головы форменную фуражку, он открывал двери перед директором банка – господином Теодором-Генрихом Фридлендером. «Как дела, Дитрих?» - по своему обыкновению спросил директор. «Осмелюсь доложить, неплохо, господин директор… Вот только…» «Говори, Дитрих!» «Вы знаете, у меня ведь дочка три месяца, как умерла…» «Да, конечно, я помню это – я ведь тогда выразил тебе своё соболезнование, распорядился организовать похороны и выплатить единоразовое пособие». «Премного благодарен, господин директор! Вот только с внуком не знаю, что делать… Ему уже 14 лет исполнилось… Пристроить бы куда его…» «Хорошо, Дитрих, я подумаю».
Через неделю Гюнтер Хофманн приступил к работе курьера во франкфуртском отделении «Дойче банка»
http://stihi.ru/2019/09/16/203