Разгорелось пожарище в скопище наших ладоней,
Обжигаясь мечтой, мы держали наш домик картонный.
Кто мизинцем держал, кто — всей линией жизни берёг,
Кто на плечи Атлантом себе возложил потолок.
И один был за всех, и все — за’ одного,
Мы создали свой мир и любили его.
У домов есть одна интересная склонность к горению,
И у замков песочных — к стремительному распылению.
Пыль сквозь пальцы и дым из разбитого мыльного шарика,
Так и наша дымилась в тандеме с чернилами фабрика.
Ртуть разводами льётся и пишет последние строки:
«Погубили меня перевёртыши и полубоги».
Гори, Башня моя Вавилонская. Взвейся же, милая.
Из тебя вылетают тома тяжеленные с силою,
Вырывая из клеток грудных в суициде страницы
И нанизывая рифму, чувства на рёбра-спицы.
А огонь переходит на них,
И кричит задохнувшийся стих,
Он по стенке сползает, слезой по щеке,
Замурованный заживо на чердаке.
Гори, Башня моя Вавилонская. Взвейся же, милая.
Архитекторы тела, души твоей, девятикрылые,
Все мечтали Икаром возвыситься к Солнцу и вниз
Сигануть, поцелуем прощальным покинув карниз.
Принимая на кожу растопленный воск,
Погоняя себя миллиардностью розг,
И все дальше-вперёд, и всё больше розг, воска, ведь спрос рос —
Им хотелось достроить спиральную лестницу в космос.
Им желалось создать мелодраму из фантика,
И нельзя осудить пыл поэта-романтика.
Архитекторы вон из своей кожи лезли,
Не остались пока лишь ходячие голые кости.
Полон дом мертвецов. Такой вам мир мерзк ли?
А его ведь любили ещё приходящие гости.
Разливался теперь воск сквозь рёбра, наружу,
Горячил всё нутро от ступней до затылка.
И себя превращали в кровавую лужу —
Могли строить, писать и любить только пылко,
Убиваясь в попытке достать до галактики,
И нельзя осудить дар поэта-романтика.
Окрылённый такой, от земли вдаль оторванный,
Своих строчек-детишек Создатель надорванный,
Так горел своей башней, что сам её и поджёг —
Вот такой он испуганный, маленький полубог.
Гори, Башня моя Вавилонская. Взвейся, родная кровь.
Мы тебя породили и создали, авторская любовь.
Мы тебя и убьём, если выше поднимемся,
На руины в круг ляжем и вместе обнимемся,
На обломках не будут наши имена —
Они тенью за нами сошли из окна.