***
В игре с фортуной вышли в ноль,
судьба над пропастью зависла.
Но, по привычке, вновь и вновь
мы ищем в ней обрывки смысла.
Небесной музыке сродни,
они упрямо междустрочны.
А мы, пролистывая дни,
внимательно читаем ночи.
И до рассвета вдаль бредут
стада бесчисленных овечек.
Напрасен наш мартышкин труд.
Ещё не вечер, ой, не вечер.
От заката до рассвета
Исход заката. Огоньки вдали
в чернильных сумерках вот-вот истлеют.
Всё хладнокровней небо, всё тусклее.
У пристани качает корабли
волна речная. Тополя шумят
о чём-то вовсе не переводимом.
И тени чаек так неотвратимо
на влажный берег падают плашмя.
А мы всю ночь сидим на берегу
реки времён – на камешке заветном,
и в этой мгле, чужой и беспросветной,
я свет твоей улыбки берегу.
Серебряное пёрышко впотьмах
поддразнивает мрак мерцаньем лёгким.
И золотая россыпь звёзд далёких
подсвечивает каждый новый взмах
твоих ресниц. Ни чернь ночной воды,
ни всхлипы ветра нас не омрачают.
Светаем, под собой времён не чая,
ни тьмы не признавая, ни беды.
О-сень
Постой под ясенем, как на пороге рая,
и в шелесте протяжное: я – сень… –
услышишь. И старинное: «бер-сень» –
шепнёт крыжовник, душу раскрывая.
Кивнёшь в ответ и невзначай поправишь
вуаль осенней сеточки теней,
и мир вокруг, пусть это всё – игра лишь,
роднее станет, хоть куда – родней?
А, сердце, словно некогда Ясон,
махнёт сквозь времена по морю неба.
Но чей-то взор, умнее, чем у нерпы,
пронзит тебя признанием: я – сон
о берегах, где листопадов чудо
врачует души трепетом осин
и где не страшен поцелуй Иуды.
О, сень ажурной осени. О, синь.