Когда я вижу какую-то дату, я сразу считаю, сколько лет тогда было моему дедушке. Сейчас моему дедушке почти 90 лет, у него была невероятная жизнь, в которой сам Нептун награждал его грамотой за кругосветное путешествие, и не один раз. Не знаю, насколько его жизнь невероятна сейчас, но для меня и сейчас он — совершенно невероятен.
Дедушка подарил мне детство. Именно он подарил мне походы в кино, поездки на утренних трамваях за 7 рублей, сладости в тайне от бабушки, свои огромные кожаные перчатки, когда у меня мёрзли руки. Именно он был тем человеком-чудом в моем детстве, кто по пути на «Дрын-дрын» — так я называла карусель, которая издавала характерный звук при движении — брал меня на руки и переносил через зебру, потому что боялся за меня. Он кружил меня на руках так сильно, что с моих ног слетали ботинки, и потом он, смеясь, бежал за ними. И бабушка, конечно, об этом тоже не знала. Именно с ним мы каждый раз, когда отправлялись за картошкой (точнее, когда нас отправляла бабушка), исследовали волшебный мир гаража: старые игрушки, ковры, провода, ведра с краской, пыльные джунгли одеял, что накрывали ящики и один розовый велосипед. Именно благодаря ему я знаю, где находится какое море и что оно омывает, где какой находится порт, и как работают большие корабли, ведь мой дедушка — капитан. Мой дедушка может, посмотрев на звёзды, определить где он, сколько времени и какой сегодня день (по крайней мере, в детстве он часто показывал мне это, когда мы стояли на балконе и в тайне от бабушки открывали деревянные окна, чтобы увидеть небо).
Дедушка подарил мне то, что называют сказкой.
Дедушка даже однажды пытался мне обьяснить математику. Никто до него не пытался. Что ж, стоит закончить на том, что он пытался.
У дедушки много-много самых разных и красивых галстуков, и в детстве, когда я плакала, он либо показывал мне свои галстуки, либо таинственную для меня до сих пор в мои 20 с лишним бутылку водки со змеей внутри, либо «кино». «Кино» — это снятое его же руками на старенькую камеру Sony наше с братом раннее детство. Если бы не он, этого бы тоже не было.
Если бы не он, я бы не ходила ни в «садик с качелями», ни в «скучный садик без качелей», я бы не ходила никуда, потому что только ему было интересно со мной. И я уверена, что именно он это сейчас читает, потому что ему интересно и сейчас. Дедушка всегда умел говорить со мной, и, наверное, до очень долгого времени я ни с кем так говорить и не могла. Я говорю так не потому что появился лучший собеседник, чем мой дедушка, а потому что теперь я очень-очень далеко от дома, и телефонные разговоры, словно отпугивая слова, не дают нам возможности растянуть на всю стену карту мира, где ещё обведён красным маркером СССР, и слушать о том, где он был в нем и за его пределами и что видел. Мы не можем теперь пойти на набережную и у моря есть сахарную вату (конечно же, в тайне от бабушки), не можем кидать больше в море блинчики — у дедушки всегда, казалось, получался их целый миллион и куда-то бесконечно далеко. Мы не можем даже сходить за булкой и саечкой для бабушки.
Я это пишу, потому что пару дней назад в чай наливала сливки и вспомнила, как однажды дедушка пришёл домой: лицо красное, кожаная куртка (в которой он, судя по тому, как статно она выглядит, и обходил на пароходах весь свет несколько раз) такая ледяная, «фуражка» вся в снегу, а в руках «мешок» — дедушка не любит выбрасывать нужные вещи и все пластиковые пакеты аккуратно складывает в прихожей в ящик с пакетам, называя их «мешками» или же «сумками». И вот он, торопясь, проходит на кухню, зовёт меня и говорит: «Милочка, я тебе сливочки купил». И вот я пишу это с тяжелыми на глазах слезами, потому что очень скучаю, и каждая мелочь до сих пор — все ещё такое чудо, каких в общем-то и нет больше.
Я это пишу, потому что очень люблю своего дедушку — Черепанова Владимира Дмитриевича, капитана, чудо-человека и самого доброго волшебника, самого настоящего отца и единственного, на кого я хочу равняться.