Девочка Соня живет в панельной пятиэтажке на последнем этаже в квартире N 37. Она жила здесь всегда. И в те далекие-предалекие времена, когда с мамой или бабушкой она выходила гулять в парк с 3-х колесным велосипедом, а зимой с санками и лопаткой, а потом, держась за надежную теплую руку, долго и медленно поднималась по лестнице назад в эту квартиру. И после, когда все под тем же присмотром и заботой возвращалась из садика, стараясь уже самостоятельно шагать по высоким ступеням, все выше и выше, ближе и ближе, она она опять приходила домой, в ту же самую квартиру. И вот теперь много-много лет спустя, когда заканчиваются занятия в школе, после уроков и небольшой прогулки во дворе, одна или с подружками вместе с веселым смехом и топотом, она снова взбегает на пятый этаж по лестнице, ведущей в ее квартиру, квартиру номер тридцать семь. Выходит, что и родилась она здесь же в этой квартире. Хотя этого Соня почему-то не помнит.
Но вот что, а вернее кого она хорошо и надолго запомнила, так это Витю или Виктора, как называла его бабушка. Никогда Соня ни вслух, ни, тем более, про себя не называла его- дядя Витя. Он жил этажем ниже в тридцать четвертой квартире и был человеком неприятным. Соня не знала и никогда не думала о том, сколько ему лет. Детям это ни к чему. Для нее он был просто старый дядька, невысокий, но широкий и грузный, который и ходил всегда в таких же коротких, широких и грузных штанах. Но неприятность его заключалась в другом. Почти всегда возле его двери стоял очень пухлый и потому не завязанный пакет с мусором. Вите было лень выносить мусор в стоящий для этого бак во дворе и пакет мог вонять на весь подъезд не один день. Видимо, когда наполнялся следующий такой пакет, Витя или его жена все же их выбрасывали. И тогда все живущие в подъезде могли в буквальном смысле вздохнуть свободно, хотя и не надолго, до следующего пакета. Когда у кого-то из жителей кончалось терпение, то по пути он уносил с собой зловонный мешок и выбрасывал на
улицу. Витю это вполне устраивало. Конечно, жильцы делали ему замечания, пытались поговорить, но Витя никак на это не реагировал. Он делал вид, что ничего не замечает и наглел все больше. Кроме бытовых отходов Витя стал вытаскивать на лестницу много другого барахла: какие-то старые доски с торчащими ржавыми кривыми гвоздями, полуразвалившиеся тумбочки, другой ненужный хлам. Однажды он выволок старый весь в трещинах и ржавчине унитаз с бачком, спустил его на пол-этажа вниз и там оставил на всеобщее обозрение и радость. Пару недель унитаз простоял на проходе, создавая большие нудобства для всех жильцов. Когда Витя, наконец, понял,
что раритет мешает и ему самому, он все-таки убрал его. Но оплошность свою осознал и ошибки больше не повторил. В другой раз, когда ему пришло в голову установить себе новую ванну, он сделал все по уму. Чем-то умаслив сантехников, он уговорил их
выставить свою тяжеленную чугунную ванну не ниже, а выше своей квартиры на пол-этажа. Теперь ржавая битая ванна целиком принадлежала жителям пятого этажа, в их числе и Соне. А Витя мог спокойно про нее забыть. Он и забыл. Жуткая ванна простояла на площадке между этажами всю зиму.
Все это детские глаза Сони, конечно же, примечали, а комментарии мамы и бабушки помогали понимать и запоминать увиденное. Иногда Витя проходил по лестнице пьяный. Тогда он задевал встречных остроумными, как ему казалось, высказываниями и замечаниями, которые на самом деле являлись грубым и непристойным хамством. В такие дни от него гулко несло отвратительно мерзким духом. "Опять сосед-то Виктор ацетона своего нахлебался", говорила бабушка Таня. Соня никогда не пробовала не то что хлебать, а даже просто пить ацетон, но она хорошо запомнила этот тяжелый запах
с той поры, когда мама покрасила батарею на кухне.
Но самым ужасным было то, что у Виктора была собака. Нет, не собака
Баскервилей. Это был всего лишь небольшой, очень милый и шустрый фокстерьер по кличке Пират. Он обладал курчаво-каракулевой шкуркой, белой в крупных рыжих пятнах, озорно торчащим веселым хвостиком и очень грустными, застенчивыми глазами. Словом эдакая лапочка-овечка, скромняга и симпотяга. То, что фоксы не просто любители, но настоящие мастера на всякого рода подлые проделки и мелкие пакости отмечал еще Джером К Джером и нсомненно был прав. Но этот песик, честно отрабатывал не только за свою породу, но и за имя, то есть за все пиратско-флибустьерское братство. Плюс к тому пес еще и перенял нрав своего хозяина. Получился Пират Викторович. Когда его на поводке выводили на прогулку, он
деловито, нетерпеливо ворча, тащил своего хозяина- вниз по ступеням с упрямством бурлака, который тянет груженую неповоротливую баржу- вверх против течения. При
возвращении все происходило ровно наоборот. Теперь уже Витя тянул Пирата за поводок вверх, а пес изо всех сил упирался всеми своими четырьмя ведущими лапами и почти ложился брюхом на ступени лестницы, сопротивляясь восхождению. При этом закусывал поводок в зубах и, злобно рыча, с остервенением рвал его из стороны в сторону. В такой тяжелой борьбе подъем по лестнице проходил очень медленно, а обойти их было невозможно. Приходилось ждать пока они доберутся до лестничной площадки. Вот тут-то и начиналось самое главное. Поединок хозяина и пса был пиратской хитростью, сплошным блефом и лицемерием. Целью этого спектакля было создание вокруг общей нервозной обстановки и проволочка времени. Чем дольше злобный фокстерьер бесчинствовал, тем больше людей должно было пройти рядом, стараясь сделать это на площадке подъезда. Дергая и натягивая поводок, пес в это время косил глаза, выбирая подходящий случай для подлого нападения. Кого-то он пропускал без боя, но улучив свой момент, выпускал поводок и делал молниеносный выпад, чтобы цапнуть за ногу и тут же отскочить назад. Когда укушенный человек вскрикивал и начинал ругаться, Виктор умиротворяющим тоном говорил:"Не бойтесь, он не укусит". "Да как же не укусит, когда уже укусил!"- возмущался потерпевший. "Да, бросьте, он просто играет",- отвечал тот. "Да, я просто играю",- подгавкивал пес и хулиганы быстро удалялись. Кусал Пират за лодыжку мастерски- очень больно, но несильно, следов не оставлял. Но если мимо проходили дети без сопровождения взрослых, проклятый Пират уже не лицемерил, а прямо бросался вперед и лаем загонял ребенка в угол. Тут уже начинал лицемерить Витя: он делал вид, что с трудом удерживает пса на поводке, а сам исподтишка подтравливал его, давая агрессору
возможность нанести укус. Нередко кончалось слезами. Но поскольку ни следов укуса, ни порваной одежды не было, то дело дальше не шло. Такие игры доставляли обоим садистам большое удовольствие и даже наслаждение. "Скучно, господа, жить на этом свете!"- думал пес засыпая. А Витя, кажется, ни о чем не думал, не приучен.
Соне тоже не раз доставалось от бандитов. Дважды она жаловалась на это маме. Бабушка ходила к соседу скандалить. Укусы вроде бы прекратились, но травля нет. Больше она никому не жаловалась, только всячески старалась избегать неприятных встреч. Все это не могло проходить даром, но оставляло в душе девочки саднящие болезненные рубцы. Со временем еще только приближаясь к квартире номер тридцать четыре, она начала испытывать неприязнь и страх, потом обиду и злость. А позднее появилось и более сильное чувство, названия которому она еще не знала. Но новое чувство и без всякого названия неуклонно крепло и разрасталось, пока, не выросло в ненависть, которая настоятельно требовала выхода, пока, наконец, не нашла его в желании мстить. Это было детское, слабое, беспощное желание, но оно давало хоть какой-то выход для такого сильного чувства ребенка. И теперь, проходя мимо ненавистной двери, когда поблизости никого не было, Соня каждый раз с силой била сверху вниз по ручке дверного замка. В ответ замок резко и громко клацал, Соня стремительно убегала прочь, но сердечко ее еще долго продолжало так же резко и
оглушительно стучать. Однажды на ее удар дверь открылась и кто-то выглянул, но Соня была уже далеко. После этого случая она стучала по ручке только днем, в рабочее время, когда в квартире никого не было.
Как-то в субботу Соня проснулась в девять часов, ее никто не будил. Она зашла на кухню, где бабушка готовила завтрак.
- А где мама? - Спросила Соня.
- Она на работе сегодня. Умывайся, будем завтракать, - сказала бабушка, помешивая ложкой в кастрюльке. Значит сегодня рабочая суббота, подумала Соня, такое уже бывало. Зато мне в школу не надо. Сейчас мы с бабушкой позавтракаем и я пойду гулять. Через полчаса она уже выходила из квартиры. Спускаясь к четвертому этажу, она еще издали устремила свой взгляд на ручку двери под цифрами 3 и 4, потом вдруг улыбнулась и безо всякого страха, размахнувшись, от души шмякнула кулачком по этой ручке. Замок внушительно щелкнул, как затвор автомата в кино про войну, а Соня не оборачиваясь пошла вниз. Там во дворе уже наверняка гуляет кто- нибудь из девочек.
По пятницам Виктор всегда возвращался домой позже обычного, несмотря на короткий рабочий день. Потому что, после работы они с мужиками заходили на рынок, где допоздна была открыта закусочная, забегаловка с разливом, и где они душевно отмечали всесоюзный праздник- день шофера. Считалось, что именно в пятницу после долгой трудовой недели водитель имел полное римское право отдохнуть и расслабиться. Ведь завтра выходной, не надо с утра садиться за руль, а стало быть не нужно и "продуваться" у врача, а потому можно себе немножечко позволить. Или даже слегка побольше, чем немножечко, можно и по чуть-чуть втереть. Виктор со
своей компанией неукоснительно соблюдали этот древний пятничный обычай, как "святой", хотя никто из них никогда не работал водителем. И не только они, таких водителей здесь был полон зал. Для Виктора сегодня был тот самый случай, когда можно и побольше и подольше. Жена Нина еще утром уехала к матери в Бронницы и обещала вернуться только в воскресенье ближе к вечеру. Так что пилить его будет некому. Разве что Пират покусает. Но нет, не посмеет, Пират его боится. Поэтому, добравшись все-таки до дому, Виктор сначала привычно на скорую лапу прогулял Пирата (или Пират Виктора, неизвестно), а после, сидя за ужином перед телевизором добавил еще чуть-чуть и не заметил, как уснул прямо в кресле. Глаза открылись только среди ночи на противный кислотный сигнал телевизора, когда закончилась последняя передача. Не просыпаясь, он разделся, рухнул на диван, вырубил телек и тут же вырубился сам.
Проснулся он не по-субботнему рано. Во рту было сухо, горько и невкусно. Он достал из холодильника банку нинкиных соленых огурцов, налил неполный стакан рассола и взахлеб выпил. Уфф! За окном тут же сделалось светлее. Теперь можно и умыться. Фуу! А тут уже и Пират дергает и тянет за штанину. Щас, балбес, погоди же, щас пойдем!
Вернувшись, он насыпал собаке корму и снова уселся у телевизора. Перед ним на журнальном столике в сковородке стояла шипящая яичница с колбасой, огурчики-помидорчики и початая бутылка беленькой. Налив себе стопку, Витя выпил и надолго зажмурил глаза. А когда открыл, солнце уже робко заглядывало в окно из-за высоких кленов и лип напротив. Все путем! Как же хорошо, что Нинки нет! Щас бы сверлила глазюками, как бормашинами, в самую печень! Он налил себе вторую стопку, поднял, выждал секунду-другую...и лихо кинул ее в рот. И в это мгновенье жестко и агрессивно клацнул замок входной двери. Молниеносно пронзила мысль- Нинка! Раньше вернулась! Гортань судорожно дрогнула, спастический вдох и водка вошла в дыхательное горло. Невыносимая боль от ожога слизистой. Лицо моментально налилось кровью, брызнули слезы. Горло стиснули стальные тиски. Попытался дышать- бесполезно! Ни звук, ни кашель, ни выдох невозможен. Получился только еще один короткий вдох и он лишь глубже загнал отраву. Виктор слабо засипел и повалился на пол. Нездоровое сердце ударило и остановилось...
Дело по факту смерти гражданина Виктора N закрыто не было. Его никто не открывал. Была выписана только справка о смерти данного гражданина. Месть состоялась. И никогда больше девочка Соня не прикоснулась к роковой двери.
Серебряный бор. Сентябрь 2019