Наталья Сафронова
ЛЕЙТЕНАНТ
По материалам интернет-пространства
До чего влюбиться хотелось, даже не выскажу! И страшно, война все-таки, стреляют каждый день, и устаешь так, что не передать словами, а вот ложишься спать и думаешь:
- Где же он? Где же он, тот, от которого глаз не отведу?
Казалось, вот как только он появится, и все будет по-другому, иначе. Не так страшно. Потому что можно будет бояться не только за себя. И не столько за себя, сколько за него. И будет радостно оттого, что есть за кого бояться. И появится высота. Я не знала этого, просто предчувствовала.
А потом он появился. Пришло пополнение мальчишек, и среди них лейтенант, только после курсов. И у сердца стало тепло-тепло, и я поняла: дождалась. Теперь есть, ради кого жить. А он на меня и не смотрит, только о том, чтобы с командирством своим справиться, думает. И когда начался бой, лейтенант поднялся: «Вперед! За Родину!» А бойцы все лежат. Лейтенант опять: «Вперед!», а солдаты лежат. И тут я поднялась с ним рядом, и шапку сняла, чтобы все увидели, что девчонка встала. И они все встали, и пошли в бой.
И так я навсегда рядом с ним и осталась. Кого бы ни выносила из боя, все-то его видела. Кого бы ни обшептывала: «Потерпи, миленький!», все-то ему шептала. А он и потом не замечал, как я к нему отношусь, я старалась не показывать.
А однажды его и вправду ранило. Бьет миномет, вижу – упал. Я к нему бегу. Думаю – живой ли? Только бы успеть! Кто-то толкнул меня: лежи, дура чертова! Я поползла. В лицо заглянула: живой! В плечо его ранили. Перевязала, тащу, а он сознание потерял от боли. Не помогает мне, и от этого тяжело тащить. Прилегла передохнуть, слышу, стонет кто-то. Оглянулась, смотрю, рядом еще один раненый, без ног, истекает кровью. Я своего лейтенанта в воронку скатила, потащила безногого. Потом вернулась за лейтенантом, так перетаскивала их по очереди. И вдруг, когда я подальше от боя отползла, дыма стало поменьше, разглядела, что безногий – немец. Я ахнула: там лейтенант мой мучается, а я немца спасаю! Оставила я его, поползла за своим лейтенантом. Вынесла его, а сама все про немца думаю: как он там? Не умер ли? Тоже ведь человек. Вернулась за немцем. Так обоих и сдала в госпиталь.
Лейтенант из госпиталя вернулся, подарил мне шоколадку. В благодарность за спасение. А больше это ничего не значило. Но мне ничего и не надо было. Главное, живой!
А потом я не уберегла своего лейтенанта. Немцы нас обстреливали, и его убило. Я к нему кинулась, а он был уже мертвый. Сразу умер. Его надо было быстро похоронить, потому что обстрел продолжался. Он лежал на плащ-палатке, а мы выбирали место для могилы. Выбрали старые березы. Рядом с самой большой решили похоронить. Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут деревня кончается, тут развилка… Но как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит? Стали прощаться… Мне говорят: «Ты – первая!» И я вдруг поняла, что как я ни прятала чувство, все знают о моей любви. И я подумала: «А может, и он тоже знал?» Я смотрела на него, смотрела, как будто он живой и сейчас скажет: «Да знаю я все! И ты мне тоже очень нравишься! Просто война сейчас, не до глупостей, родину защищать надо!» И я подумала: «Какой же ты дурак!» Он лежит на плащ-палатке, а я смотрю на него, смотрю… и радуюсь, что он знал о моей любви… Значит, все не зря. Я наклонилась к нему и поцеловала. В первый раз, никогда до этого ни с кем не целовалась.