Сердце – не карта города,
но обида стекает в люки.
Я просто безликий люмпен –
пустой пузырь,
что рвется с бутылки
брюта.
Тихо несу кривой скелет,
прикрепив к нему серые брюки!
Homo homini lupus est.
Вряд ли спасет человека крест,
если внутри не осталось
мест,
я верю, глухой услышит
ласковый шёпот
небес.
Человек – труслив,
Возьми, например, меня.
Мама, я столько промямлил
молитв
в черном лесу
средь белого дня,
а черного леса нет,
да и не было никогда!
Я просто пустой поэт,
или во мне вода?
Если вода – хорошо,
значит жизнь зародится в ней,
значит никто ещё
не нашёл
жемчуга на песчаном дне.
Если же пуст я совсем,
как взгляд,
коим смотрю на жизнь я
в корень,
отец мой, вряд ли ты будешь рад,
ибо сын твой
забытый ронин.
Я бы, правда, хотел нести
бесконечно-верную службу:
службу
длиною в стих,
а стих – сквозь вековую стужу
памяти,
но я утратил веру в оружие –
ружьё оставил
на паперти…
Мой путь так небрежно
выстлан
лоскутами дырявой
скатерти…
Во мне гуляют злые ветра –
треплют раскидистые
колосья,
каждый день, как закон,
с утра
вызреваю
от чёрной
злости…
Сердце – не карта города, но
по венам дорог стучат вагоны
я смотрю на пейзаж
в окно,
там вижу себя
с тузом бубновым
(между лопаток)
в рубахе
изодранной.
Если сам для себя я – раб, то...
зря распинаюсь
перед иконами.
Если сам для себя
я – раб, то
всю жизнь бы свободой грезил.
Но получив ее, как святой
Грааль –
был бы распорот
тысячью
лезвий.