К середине восьмидесятых годов, когда я взялся за докторскую диссертацию по теме межнациональных и федеративных отношений, советское обществоведение пребывало в благодушном настроении. Процесс интернационализации всех сторон общественной жизни зашёл настолько далеко, что возникновение межэтнических противоречий и конфликтов казалось невозможным. В этой связи национальный вопрос в СССР был объявлен решённым «полностью и окончательно». Это были теоретические заблуждения, имевшие далеко идущие практические последствия.
В своей диссертации я не собирался воевать с официальной идеологией, свою задачу я сформулировал более скромно. Меня интересовали прежде всего не достижения, явные или мифические, а «слабые места» национальной политики. В том числе те, которые имели тенденцию к переходу в конфликтные ситуации. Вовремя увидеть их, оперативно и адекватно среагировать – в этом я видел смысл руководящей роли партии, которая собралась «совершенствовать» социализм.
Реализация моего замысла встретила сопротивление уже на стадии сбора материала. Выяснилось, что источников по интересующему меня вопросу в открытом доступе нет. Центральные политические и научные журналы обходили его стороной. Так же мало чем могли помочь журналы и газеты союзных республик, которые я стал выписывать. Лишь изредка в материалах пленумов ЦК республиканских компартий, наряду с успехами, упоминались просчёты в области национальной политики. Это касалось таких болезненных тем, как подготовка кадров, изучение национального и русского языков, националистические проявления. Последние подавались, как правило, под прикрытием разного рода эвфемизмов: их квалифицировали как «хулиганские действия», «антиобщественные проявления», «массовые безпорядки», «бесчинства» и т.п. Пролить свет на эти эксцессы в каждом конкретном случае могди бы архивы, но доступ к интересующим меня документам исследователям был закрыт.
Я вынужден был обратиться к другим источникам. При внимательном изучении статистические данные переписей населения, экономические и социальные показатели, социологические исследования и т.п. способны восполнить недостающую информацию, а иногда и стать основным доказательством для учёного. В моём случае можно даже говорить о смещении акцента исследования. Как ни странно, самым «слабым звеном» национальной политики КПСС мне стало представляться – из целого перечня актуальних проблем – не соблюдение прав этнических меньшинств, а социальное, политическое и культурное положение русских. Не только учёные, но и практические работники старательно избегали касаться вопроса взаимоотношений между абсолютным национальным большинством населения (русскими) и всеми другими нациями и народами СССР.
Причина этой боязни, как я понял, крылась в том, что подъём национальных меньшинств после революции 1917 года большевики осуществляли за счёт использования комплексного потенциала самой крупной нации, взвалив на русский народ все материальные и интеллектуальные тяготы в построении нового общества. Это называлось «ликвидацией фактического национального неравенства». Вот несколько общеизвестных фактов, иллюстрирующих сказанное.
Когда, после окончания Гражданской войны, началось восстановление промышленности, из центральных губерний России в национальные районы были направлены подготовленные рабочие и инженерные кадры, с ними перебазировались целые фабрики и заводы. Только в Дагестан в 1921 году «переехали» шерстоткацкая фабрика, консервный завод из Урюпинска и обувная фабрика из Москвы; в Туркестан – текстильная фабрика из Иваново-Вознесенска и т.д. Москва оказывала национальным окраинам и немалую финансовую и материальную помощь. В том же 1921 году РСФСР направила в Дагестан 2859 сельскохозяйственных машин; Туркестан получил 4,5 млн. пудов хлеба, а на восстановление ирригационных систем – 9 млн. золотых рублей; 1 млн. рублей из фондов Наркомата земледелия РСФСР был выделен Татарской республике на закупку скота.
Эта политика, позже ставшая именоваться политикой «выравнивания»уровней социально-экономического развития советских республик», продолжалась все последующие годы. Cоветское правительство учредило и дотационный фонд для развития союзных республик. Фонд этот рассекретили лишь в 1991-м году после доклада премьера Ивана Силаева президенту Борису Ельцину. Когда расходы из него пересчитали по валютному курсу 1990 года (1 доллар США стоил 63 копейки), выяснилось, что ежегодно союзным республикам направлялось 76,5 млрд долларов. Формировался этот секретный фонд исключительно за счет РСФСР: из каждых трех заработанных рублей Российская Федерация лишь два оставляла себе. И почти семь десятилетий каждый гражданин республики отдавал своим братьям по Союзу ежегодно 209 рублей – больше своей среднемесячной зарплаты…
В итоге национальные меньшинства в СССР шагнули от нищеты и бедности, цивилизационной неразвитости в исторический этап цивилизационного развития, а Российская Федерация за это же время в силу такой политики скатилась пусть не в нищету и бедность, но, во всяком случае, – в сравнительно менее развитое состояние по сравнению с бывшими национальными окраинами. Что фиксировали официальные статданные. Так, по уровню образования населения РСФСР в 1982 году оказалась только на девятом месте – после Украины, Узбекистана, Казахстана, Грузии, Азербайджана, Киргизии, Армении и Туркменистана. По темпам роста национального дохода РСФСР оставалась двенадцатой среди пятнадцати союзных республик. Советское правительство до самой «перестройки» бдительно следило за тем, чтобы доход в нероссийских республиках рос быстрее, чем в РСФСР. Это отражалось на покупательной способности населения.
Возьмём в качестве примера главный фетиш советской эпохи дефицита – личный автомобиль. Если в РСФСР в 1985 году уровень автомобилизации составлял 44,5 автомобиля на тысячу населения (причём в основном за счет Москвы, Ленинграда и южных областей), то в Грузии этот показатель равнялся 79, а в Прибалтике 80 - 110.
Параллельно с этим процессом в республиках развивался процесс укрепления национальных элит, которые всё более и более тяготились контролем со стороны Москвы. Уже в период «позднего СССР» на местах полным ходом шла работа по созданию своей собственной версии национальной истории, которая могла стать прелюдией к независимости. Но власть как будто сама себя обманывала и успокаивала иллюзией «дружбы народов».
Во время работы над докторской диссертацией я использовал часть добытых мною по крупицам данных и основанную на этих данных аргументацию. Однако должен самокритично признать, что целостной картины по «русскому вопросу» у меня тогда ещё не сложилось. Не готов я был идти до конца и в своих рассуждениях касательно «национального эгоизма» республиканских элит, хотя выводы напрашивались сами собой. В конечном счёте диссертация хотя и была написана и рекомендована к защите, мне это не принесло морального удовлетворения.