1.
Принцепсу править и радоваться, а нам
Славить его правление сотню лет.
Здесь тишина, несмотря на привычный гам —
Это такой народец, что спасу нет:
Каждый второй провидец, и каждый — царь,
Хоть и скрывает венчик, ввиду креста…
Помню, что-то такое случалось встарь,
И, словно пуганый ворон, боюсь куста…
Править таким народом — лихой удел,
Но прокуратор Альбин, пусть мне и не друг,
Взялся за дело с толком и преуспел —
Флагрум и драхма залечат любой недуг.
Впрочем, недуг ли преданность одному
Вечному богу без имени и лица?..
Мы-то ведь преданы Риму и самому
Цезарю-императору. До конца.
Да, не во гнев будь сказано, тот телок,
Что был тобою прислан для жертвы в Храм,
Вдруг оказался с изъяном. Закон их строг,
И дар твой не был причислен к иным дарам…
Но нет в том предательства и оскорбленья нет,
Правда, мне их закон, что сирийцу лес…
Так ведь и у народов, несущих свет,
Правило есть про dura lex sed lex!
И снова прошу позволенья вернуться в Рим —
Я прозябаю в провинции сорок лет!
Кажется даже, сделался здесь своим
И принимаю, как должное, здешний бред.
В кровь мне Иерусалим пустил свой яд…
Руку — только б о нем позабыть — отдам!
Впрочем, цезарь, на все — воля твоя.
Servus. Слава тебе и другим богам!
2.
Ave. По воле цезаря шлю ответ.
Цезарь был рад услышать про тишь да гладь.
Я же, хоть знаю тебя пять десятков лет
Рад, что и ты, наконец, научился лгать…
Ишь, тишина… В Иудее, и — тишина!
Нету, мой милый, под пеплом томится жар!
Кстати, о жарке! Та жертва принесена
Должна быть во избежание божьих кар.
Ты остаешься в провинции. Нам нужны
Лишние уши и честный (О, боги!) взгляд.
Цезарь, себя не щадя для родной страны,
Мнит, что и каждый собою жертвовать рад.
Амфору шлю в возмещенье твоих потерь —
Лей за здоровье принцепса до краев.
А твоему здоровью, уж ты поверь,
Будет полезней воздух чужих краев…
Птицы, бесстрашно скрывшиеся в кустах,
В полдень охоты имеют случайный шанс…
Рим изменился, мой мальчик, и на местах
Рима, возможно, больше, чем здесь у нас.
Мы заигрались, и первый — наш Кифаред,
О, с этих игр и меня пробивает дрожь —
Старого фавна!.. И, да, про сенильный бред:
Юния нынче с рыбою… Ты поймешь.
Подпись, прости, не ставлю, как и печать —
Руки свело хирагрой, живу сквозь боль.
Или захочет кто-нибудь почитать —
Вот, шалунишка! — старческую эпистоль…
Друг, оставайся с миром. Пусть и чужим,
Истины в нем не менее, чем в моем…
Впрочем, гори он огнем, твой Иерусалим.
А что до Рима… И Рим — пусть горит огнем.