Плачет форточка — скрип отдается
во всем поднебесье,
плачет девочка — крик слышат только
соседи и мать,
даже девочка слышит сквозь крик
скрип и песню,
песню форточки,
что захотела летать.
И крошится стекло,
и о сдвоенный крест переплета
треплет форточку ветер
и в разные стороны рвет.
Так трепало меня в ощущении вечном
полета.
И взлетел бы, да крест,
что на ржавой петле, не дает.
Отогнулся крючок, и веревка «внатяг»
отвязалась,
как бандиты, по комнатам рыщут в углах
сквозняки.
Всю, с любовью хранимую
в вечных реликвиях старость,
погрузили в прицепы и вывезли грузовики.
На сплошном сквозняке, где смешенье
воздушных потоков,
где служенье за страх и какой-никакой
провиант.
Кто я? В сущности — голь,
ничего не имевшая, только
шоколадную ржавчину на огрубевших петлях.
В привокзальной гостинице
или посольстве столицы,
и в больнице, и где-то в далекой,
далекой избе.
Кто-то скажет: «Мне душно», —
и вылетит форточка-птица,
но прочна будет спица, чтоб выпорхнуть
и не разбиться,
но прочна будет спица
в ее музыкальной петле.