Завис я на весь выходной
в среде трудового народа –
в пивбаре,
точнее, в пивной,
нырнув туда с чёрного хода.
И так уже был я хорош,
да там ещё принял немало,
поскольку классический ёрш
тоску разгонял слишком вяло.
Казалось, что жизни конец
и нет ни дороги, ни тропки.
«Я – грузчик,
а ты молодец!» –
как гром, рокотнуло в подсобке.
Вот так вот меня оценил
мужик, отмотавший два срока.
Он жизнь свою крепко любил,
хоть мстила она так жестоко.
Твердил, никого не виня:
«Жизнь - это не пьянка с получки,
а бьёт,
значит любит меня
и сделать пытается лучше.
Покойные мать и отец
любили меня...
и лупили.
Я – грузчик,
а ты – молодец, -
не в славе пока что,
но в силе.
И это не пьяный угар:
я трезвый почти что, как видишь,
и мазу держу за базар,
и сам отвечаю за кипиш.
Другого Есенина нет.
И хоть остальных я не хаю,
но ты – настоящий поэт,
я это нутром понимаю.
И те твои строчки,
и те
средь самых любимых и милых:
на зоне
в казённом клифте
у самого сердца носил их.
Случайную книжку твою
при шмонах берёг, как богатство.
О, Господи!
Даже в раю
я буду во всём сомневаться.
В одном лишь сомнения нет,
пускай не простит меня Боже,
но ты – настоящий поэт,
почти что такой,
как Серёжа…»
Я эти слова не забыл,
всего повидавши немало, -
я даже и грузчиком был,
когда меня жизнь прижимала.
Живу,
уже силы храня,
хотя ещё вовсе не старый.
И вы не грузите меня
своею порожнею тарой.
Поэзии чистый венец
и прозы житейская смута…
«Я – грузчик,
а ты – молодец!» –
успеть мне сказать бы кому-то.