На тёмных снах, на пробужденьях зрячих,
судьба, судьба, крепка твоя печать,
но на лице, которое не спрячешь
ты не смогла страданье написать.
И нет раба в твоей унылой пытке,
покуда воля тяжкая дана
всё заслонить гордынею улыбки
и смуту жизни испивать до дна.
До пустоты, до гибельного донца,
что почернее чёрной полосы...
Пускай глаза наплачутся от солнца,
чтоб о себе не обронить слезы.
Пока искрят каменья дум тяжёлых,
воскурим стих, пуская сладкий дым.
Пойдём туда, где любят нас весёлых,
и за любовь весельем воздадим.
И если жизнь свою не переделать
земным усильем бедного творца,
пускай встаёт над сумрачным уделом
хотя бы вызов светлого лица.
* * *
Ни слёз, ни радостей уже не жду задёшево -
всё смертной платою надсаживает грудь.
Не говори мне ни плохого, ни хорошего
и не придумывай себя, а просто - будь.
Пускай весь мир ютится в телефонном зуммере -
как ни распался мир, но это обоймём.
Услышим - вздрогнем... Что ранимей сумерек
и нашей бытности меж ночью и меж днём!
Уже не солнечно, но и не смерклось нА сердце,
и в пору слышать бы часов старинных бой.
Уже ты юной не завидуешь красавице,
всё несказАннее становишься собой.
И, может быть, ничто не будет воздано -
лишь на земле мелькает благодать,
и не умею без тебя я, как без воздуха,
ни горько жить, ни сладко умирать.