Потому их жизнь - сплошная спешка,
Так ручей к реке спешит весною.
Что им смерть? - всего судьбы усмешка,
Что - то отвлеченно - наносное.
Зарывают только оболочку,
Бывшую души живой обитель.
И на этом рано ставить точку,
Живы все - и пахарь, и воитель.
Где мы обретались до рожденья?
Вот вопрос, что не дает покоя.
Пью - как лошадь, до изнеможенья,
Взяв стакан дрожащею рукою.
Раньше нас ведь не было на свете,
Мы в нетях каких - то пребывали.
У кого - то вновь родятся дети,
Помнящие прошлое едва - ли.
...Выполз я на лоджию, страдая -
Мне опохмеляться бесполезно.
Чу! - проснулась матушка седая:
-" Ты куда в такую рань, болезный?"
-"Я, сегодня, типа, улетаю.
Вишь, подали личную карету.
Скоро в небе пасмурном растают,
Ноты недопетого куплета."
Ша! - Крутиться в этой ипостаси,
Хватит лопать пагубное зелье,
Ша! - Месить бездонные оврази
Липкого,жестокого похмелья.
Я себе не нажил состоянья,
Не построил дома рядом с Волгой.
Были неподъемны расстоянья,
И была дорога слишком долгой.
Мне в дороге этой, на заторах,
Всякие встречались имяреки.
Были и такие, у которых,
Вспять текли заиленные реки.
Врозь, а позже парочкой, подружки,
На двоих делить пытаясь ложе,
Вспарывали ножичком подушки,
Друг на друга очень не похожи.
Та кричала: - "Сгинь отсюда,шлюха!
Я его делить с тобой не буду!"
А другая, собиралась с духом,
Что бы вновь со мной предаться блуду.
И, что характерно, обе пили -
Правда не хронически, не тяжко,
Но посуду тем не менее, били -
От души, особенно Наташка.
Песня "Натали" не долго длилась
Из Иглесиасова ремейка,
И тоска в глазах ее томилась,
Тлела, как окурок под скамейкой.
Не сложилось, не срослось, не вышло.
Водка - вечно пьяная возница,
Запрягла меня в воловье дышло,
И пошла влачиться колесница.
По не торной и кривой дороге,
Съеденной осенними дождями,
Я катил, все проиграв в итоге,
И теперь в депрессии, как в яме.
Я не знал, куда идти по - жизни,
И по ней вела меня бутылка.
Становясь с годами все капризней,
Стала печень мусорной копилкой.
Я не верил разным шарлатанам,
Коих расплодилось, аки грязи.
Мол, откроют трезвые врата нам,
Мол, навек забудем о заразе.
Как - то раз меня уговорили -
Я пошел, и тупо укололся.
Что вы, доброхоты, натворили?
Я неделю с трезвостью боролся.
После этой гнусной процедуры,
Выпал я в классический осадок,
И одних бутылок с денатурой,
Вылакал не пару,а с десяток.
Кончилось все это паранойей,
Койкой в наркологии лечебной.
Лечащей врачихе - пара, но ей,
Этикет препятствовал врачебный.
Запах злой витал у нас в палате.
Высушены рты, глаза туманны,
Медсестру в засаленном халате
Об уколе молят наркоманы.
В голове соседа стон хорала,
Третью ночь уже не утихает.
Память мне исподнее стирала,
Кто - то там, за окнами, бухает.
Стонет: -"Заглушите перезвоны...
Убедите служек аргументом..."
За окном огни дрожат неонны -
Там ночной ларек с ассортиментом.
Тяжела, строга и неприступна
Арматурой забранная рама.
Во запара, во попали крупно
В жуть анабазино - тетурама.
У стены холодной, на каталке,
Парень боль баюкает сто рожью.
Одеяла не дали,хабалки,
Вот и бьет его колючей дрожью.
Он недавно из реанимации,
В сумеречном тлеющий сознании.
Часто подвергаемый стагнации,
Бродит в лабиринтах мироздания.
Он, не приходя в себя, скончался,
Так и не прозрев на оба глаза.
Где, в какие двери он стучался,
Жертва прометиловой заразы?
Дама любит Брамса и Шагала,
У нее свой бизнес есть и "Лансер".
Ей обидно - раз не угадала,
Вот и загремела в вендиспансер.
А поодаль, девочки по - проще.
Гомонят, слетевшись легкой стайкой.
А одна свой смех в груди полощет,
И с опальным Че мне машет майкой.
Здесь все рядом,просто и понятно.
Это место городских мутантов.
Дурка,кождиспанеер, и приватно -
Этот наш приют комедиантов.
"Все проходит" - перстень Соломонов,
Был ему подарен в утешенье.
Нас,как красноносых покемонов,
Радует любое подношенье.
Лишь бы только весело горело,
И язык щипало воспаленный.
Двести грамм махнуть - большое дело!
Мы народ по - жизни закаленный.
Классно чукчам - нет у них фермента
Гидро де какой то там геназы,
Принял стопку, и ушел моментом,
Но завис в зависимости сразу.
Ладно, все, опустим эту тему -
Всем она оскомину набила.
Я не Морра, не ботаник Хемуль,
Жизнь меня в иное торопила.
Тлеет череда тысячелетий
В артефактах легендарных Майя.
Мы их потерявшиеся дети,
Бродим в темноте, не понимая:
Для чего нас держат в этом мире?
Для чего плодим себе подобных?
Носят аватаров, словно гири,
Наши жены в коконах утробных.
Мы рассада, не венец творенья,
Только знать об этом не хочу я.
Что, сорняк - полынь или сирень я,
В лабиринтах памяти кочуя.
Вижу в красках импрессионистов,
В стиле восхитительного Клода,
Где листва играет, как мониста,
Россыпи нездешнего народа.
Кто они, хранящие молчанье,
С полными застывшей укоризны,
Тусклыми, потухшими очами,
Как у возвращающихся с тризны?
Среди них знакомые есть лица,
С кем когда - то было по дороге.
Это - как с утра не похмелиться,
Или приговор услышать строгий.
Так невыносимо было больно,
Мукой не физической, - моральной.
Я во сне дорогой брел окольной,
Зажигаясь сущностью астральной.
И звучит во мне больно и странно,
Белый шум без аккомпанимента.
Под него разбившаяся Анна
Покидала чертовый Сорренто.
Это то ли плачет сирый ветер,
В полночь распахнувший мне окошко,
То ли неродившиеся дети,
То ли неприкаянная кошка.
Ладно, без меня теперь говейте.
Там, куда лечу, не наливают.
Только через чур, прошу, не пейте.
Случаи - то разные бывают.