Город, в котором я помню себя в пять лет, –
новая Атлантида, последний Китеж.
Толща воды, а под ней – ювенильный свет
да нереид кессонных придонный кипиш.
Так далеко, что рискую наверх не всплыть,
старой пластинки треснутое контральто,
сны, где вовсю разбежишься – и можно взмыть
и семенить по воздуху над асфальтом.
Мама жива, улыбается мне с лыжни,
чай и блины на празднике в зимнем парке.
Ёлка, ангина, допей молоко, усни,
влажные простыни, лоб, словно печка, жаркий.
Клейкая ветка, шары и флажок в руке,
чтобы пройти в колонне со всей страною.
Те первомаи в немыслимом далеке
стали уже мифическими, как Троя.
Город, в котором под тоннами долгих вод
время моё дороже пиратских кладов,
мне тополиные шифры весною шлет
или сигналит азбукой снегопадов.
Может, однажды закончится жизни квест
домом, где радиола всё крутит меццо,
и я останусь в несбыточнейшем из мест,
там, на одной шестой, конгруэнтной детству.