По веленью души, подчиняясь уму,
а, скорей, суете и привычке,
всё бегу. А куда? Я и сам не пойму,
и тащу за собой, через свет, через тьму,
оптимизм – отсыревшие спички.
Где, когда и зачем побратались мы с ним?
Он, должно быть, – ущербность, с рожденья.
И, хоть проку немного, реален, не мним,
осеняет собою летящие дни
и упрямо твердит о продленье.
Он, не то, чтобы туп. Не тупее меня.
И не так уж наивен, похоже.
Но активен и бодр, с зарождением дня,
будто есть от напастей, пускай не броня,
так, хотя бы, кольчужка для кожи.
Прикрываясь кольчугой, в дороге, от бед,
мы пытаемся с курса не сбиться.
На отчаянье нами наложен запрет,
нас из чащи упрямо выводят на свет
близких наших бесценные лица…