Шопен. Реквием.
Меня ещё не было, но Музыка была,
ожидая меня терпеливо и страстно.
Меня ещё не было, а Она уже звала,
и стремился я к Ней бестелесно,
безгласно.
Слабый дух мой, ещё не возникший, витал,
предвещённый Всевышним и Им освящённый.
Я был миру обещан, и мир меня ждал.
А я Музыку ждал, Ей навек посвящённый.
И когда наконец снизошла благодать,
как горячий самум, как морозная вьюга,
на отца моего и на юную мать,
заключая их властно в объятья друг друга,
то в желанный, восторженный радостный миг,
сотрясавший в безумном экстазе влюблённых,
я, единственный, тут же счастливо проник
в словно роза расцветшее мамино лоно.
И вся Музыка бывших и будущих дней,
всех божественных вальсов, мазурок, гармоний
в этот сладостный миг воплотилась во мне,
то есть в этом влетающем в жизнь эмбрионе.
И затем, обретая безмерную власть,
вырывалась, плескалась беззвучной волною,
и не знала тогда моя милая мать,
что сама она – МУЗЫКА, полная мною.
Всё вершилось.
И Музыки страстный угар
возвышал, опьянял.
Жизнь цвела и крутилась.
Но не мог я понять, кто мне дал этот дар,
чья она, эта нежная страшная милость.
Потому что внезапно нежданный мотив,
то ли грешного, то ли безгрешного лада,
мрачно вырвался, сумрачно душу смутив,
словно голос взыскующий Рая иль Ада.
И мой вечный соперник пророчил:
- О, да! Этот реквием точно дарует бессмертье.
Но бессмертье твое, Фредерик, навсегда
будет связано только со смертью…
со Смертью!
Все, кто в жизни вообще-то не знал о тебе,
вдруг познают в тоске, рвущей сердце и нервы,
отраженье твое в каждой горькой судьбе
этим в е ч н ы м твоим
п о х о р о н н ы м шедевром!..
Что ж, я всё это понял, и понял давно.
И уже ничего не исправить… не деться…
Всё, что в жизни вершится, то Свыше дано,
никому не дано от него отвертеться.
Всё пройдёт , превращаясь в беспамятный тлен,
отпоют и отплачут ушедших на тризне.
Но отныне и присно пребудет Шопен
завершать чьи-то жизни
р ы д а н ь е м о Жизни.