LXXIII.
Во мне ты зришь заброшенную осень;
Трясутся редкие листы иль уже вовсе нет;
Где раньше птички стройно пели свою песнь,
Теперь лишь холод, запустение и смерть.
Во мне ты видишь сумерки заката,
Которое на западе вот вот исчезнет прочь,
Укрывшись с глаз долой в покое мрака,
Там где царит непроницаемая ночь.
Во мне ты видишь тот огонь прекрасный,
Раздутый на останках юности живой,
Где там же должен он угаснуть,
Навек укрывшись пеплом и золой.
Ты стал сильнее зная, что осталось ждать,
С чем попрощаешься, а что не потерять.
LXXIII.
That time of year thou mayst in me behold
When yellow leaves, or none, or few, do hang
Upon those boughs which shake against the cold,
Bare ruined choirs, where late the sweet birds sang.
In me thou see'st the twilight of such day
As after sunset fadeth in the west;
Which by and by black night doth take away,
Death's second self, that seals up all in rest.
In me thou see'st the glowing of such fire,
That on the ashes of his youth doth lie,
As the death-bed, whereon it must expire,
Consumed with that which it was nourish'd by.
This thou perceiv'st, which makes thy love more strong,
To love that well, which thou must leave ere long.