На авеню Бим-Бом Штрассе с утра шел дождь. Хозяин заштатного кафе под громким названием "Траттория" сидел за начищенный до блеска стойкой под красное дерево, зевая смотрел, как струи, ровным строем, словно солдаты на параде, маршировали под окнами.
Посетителей не было.
"Да кого черт понесет в такую погоду, чтобы выпить чашечку кофе?" - вяло думал дон Розеншульц. Он уже хотел было встать из за своей начищенный до блеска барной стойки, имитирированной под красное дерево, что являлось его особой гордостью, закрыть окна ставнями и уйти наконец в свою уютную квартирку, расположенную за стеной кафе, достать из холодильника бутылочку старого доброго Бурбонова, и усесться за уже ставшее привычным дело. Он давно начал писать мемуары . Воспоминания... Сначала ему казалось, что это глупо и никому не нужно. Особенно ему самому, но потом, мало по малу его это захватило, да так, что он уже и не представлял, как раньше без этого жил. Мало того, его начала тяготить его работа в кафе, которая отнимала слишком много времени. Так вот, только дон Розеншульц собрался закрыть кафе, и только хотел закрыть окна ставнями, как звякнул колокольчик входной двери. Вначале в кафе зашла респектабельного вида собака, а за ней, наступающая себе на ноги ,личность неопределенного возраста и положения, в длинном, промокшие насквозь плаще . Пара уселась за столик и попросила меню . Дон Розеншульц чертыхнулся про себя, взял со стойки меню и положил перед посетителями. Собака, откинувшись на спинку стула, и заложив ногу на ногу( язык не поднимается сказать-лапу) достала из кармана, сшитого явно отличным мастером своего дела, пиджака, лорнет, и стала тщательно изучать меню. После довольно продолжительного времени, когда хозяин кафе уже начал закипать как чайник на плите, и мысленно насылать на голову проклятья и этой мерзкой погоде, и этому, забытому богом городу, и этой чертовой собаки вместе с ее спутником, который неподвижно сидел склонившись нал столом, не замечая, как с его носа, прямо на белую скатерть стекает вода, которая уже образовала довольно большое, расплывчатое пятно.
Наконец, собака заказала себе рюмку коньку 1956 года, кофе, и для спутника жареную курицу.
Причем, коньяк собака потребовала подать немедленно .
Хозяин, стиснув зубы, отправился за стойку. Разумеется, никакого коньяка 56 года в захудалой кафешке гордо именуемой "Траттория" в природе не существовало .
"Больно то она разбирается, эта псина"- подумал хозяин заведения, и налил что есть - заурядный, что то между бренди и плохим коньяком, напиток, и понес собаке.
Та сидела все так же, откинувшись на спинку стула и заложив ногу на ногу. Увидев подходящего трактирщика, собака достала из серебряного инкрустированного вензелями портсигара тонкую коричневого цвета сигарету и щёлкнула пальцами. Щелчок был таким громким, что трактирщик едва не выронил рюмку с коньяком.
Придя в себя, дон Розеншульц, дрожащей рукой поднес к сигарете собаки горящую зажигалку и поставил перед ней рюмку коньяку. Собака долго смотрела на коньяк, задумчиво курила, потом взяла рюмку, посмотрела на просвет, понюхала, и вылила содержимое на голову своего спутника. Тот даже не пошевелился. Он все так же сидел над столом, и по носу его стекала вода прямо на скатерть .
,- Принесите кофе,- потребовала собака, все тем же спокойным и слегка надменным голосом, что неизменно отличает особ знатного рода от прочего народонаселения, - ваш коньяк никуда не годится. Надеюсь, хоть кофе здесь умеют готовить.
Дон Розеншульц, внутренне кипя от негодования, но по природным качествам сохраняя вежливый, и даже слегка подобострастный вид, удалился за блестящую красным лаком стойку, включил кофемашину, и гремя рычагами и чашками, принялся готовить кофе.
"Что за странные типы! - думал он, и ругал себя за то, что не закрыл кафе на минуту раньше.
Как бы было хорошо, сидеть сейчас в своей уютной комнатке, потягивать виски, слушать как стучит за окном бесконечный дождь и писать свои мемуары. На минуту закрыв глаз
а, вспоминать самые яркие, и не очень яркие, но бесконечно дорогие моменты своей, как он полагал, невероятно интересной и насыщенной жизни. Каждый вспоминающийся момент был бесконечно дорог ему, и он больше всего на свете хотел засвидетельствовать этот момент на бумаге, дополняя и чуть приукрашивая, тем самым придавая произведению литературную окраску. Он давно хотел этим заняться, ещё будучи молодым.
Он всегда считал, что его жизнь особенная, не похожая на жизни остальных людей. Но всегда не хватало времени . В молодости он имел довольно приятную наружность, и вовсю пользовался этим обстоятельством. Это- то обстоятельство и вынудило его жениться слишком рано, но, как хорошо воспитанный молодой человек из порядочной семьи...
Первенец его родился недоношенным и умер не дождавшись своего первого причастия . Потом случились ещё два мальчика и одна девочка. А затем жена его закрутила с каким то заезжим комедиантом, и укатила с ним на встречу безудержному счастью, оставив на дона Розеншульца детей и доставшееся ему в качестве свадебного приданого, кафе. Тогда оно было ещё хуже чем теперь. Хотя...
Кофе, наконец, сварился . Бодрый, веселящий запах ударил трактирщика в нос, и он очнулся .
В кафе было так тихо, что дону Розеншульцу показалось, что он один, что эта странная парочка или ушла, или ему все это приснилось.
Но, обернувшись лицом к залу он тут же наткнулся на пристальный, немигающий взгляд собаки. Трактирщику сделалось не по себе, но он все таки взял чашку, и на ватных ногах понес ее к столику.
-Ваш кофе, - сказал дон Розеншульц, стараясь придать своему голосу слегка отстраненно-аристократичкский тон. Что бы эта собака там не мнила о себе, она все же собака.
Но, как бы он не старался сохранять хладнокровие, рука его все таки дрогнула, и капелька кофе пролилась на скатерть. Дон Розеншульц внутренне сжался ожидая реакции собаки, но она, вопреки ожиданиям никак не отреагировала на эту досадную оплошность. Мало того, она тут же взяла чашку и, не обнюхивая и не присматриваясь, сразу же вылила кофе на голову своего безучастно ко всему, спутника.
Тот даже не вздрогнул. Он все так же сидел нагнув голову над столом, уставившись неподвижным взглядом ничего не выражающих глаз в расплывшееся под его носом пятно. Правда пятно это уже приобрело коричневые оттенки от вылитого на голову несчастного коньяка, и стекающего по кончику носа кофе.
И дон Розеншульц взорвался
- Послушайте, - вскричал он, - что же вы делаете! Зачем вы так издеваетесь над этим несчастным человеком?! Как смеете вы, собака, так поступать со своим хозяином?! Ведь это ваш хозяин? Вы ведь пришли с ним, значит он ваш хозяин. Собака не может просто так придти в кафе, курить сигареты, делать заказы, если у нее нет хозяина!!! А вы, вместо того, что бы с благодарностью , осторожно, я подчёркиваю, - осторожно, брать угощения с его рук и знать свое место. Вы, вместо этого, расселись здесь как настоящий аристократ, да ещё у вас хватает наглости высмеивать мой коньяк, командовать мною. И ещё издеваетесь над всем человечеством в моем лице, и в лице вашего хозяина. Который даже словом не пресек ваши грубые и недопустимые действия, а напротив, заботится о вас лучше чем о самом себе!
Дон Розеншульц кричал и кричал все больше распаляясь, не имея никакой возможности остановиться. Выливая всю свою досаду и на этот зарядивший с утра и до позднего вечера дождь,
и на этих странных посетителей, мешающих ему наконец заняться своим любимым делом, заставляющим его подниматься каждое утро с постели, идти в это ненавистное кафе, за окном которого всегда идёт дождь, лишь только для того, чтобы вечером, плеснув в стакан старого доброго Бурбона, засесть за милые его сердцу мемуары.
Крики дона Розеншульца отскакивали от стен и били его по лицу, отчего лицо его стало красным, как жарящаяся на плите курица. И вот когда особо сильная концентрация ненависти, отскочила от стены и так ударила его, что он чуть не свалился в нокаут, дон Розеншульц схватился за сердце, и внезапно замолчал.
Несколько минут в зале кафе ещё слышался звон разволновавшихся на стойке бокалов, ещё яростно жужжал потолочный вентилятор, заходя в пике, но потом все стихло, и в кафе наступила гробовая тишина.
За столиком ничего не изменилось. Странный человек все так же сидел уткнувшись глазами в одну точку, а собака все в той же позе, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку стула пристально смотрела на дона Розеншульца, который глубоко дыша глотал воздух, как будто желая заглотить весь, чтобы эти чёртовы посетители задохнулись и сдохли от удушья .
Так продолжалось довольное долгое время. Дон Розеншульц хотел уж было набраться смелости и выставить посетителей за дверь, как вдруг прозвучал странно спокойный, и даже какой то потеплевший голос собаки,
- Скажите, милейший, какой сейчас год?
- 1960- сразу отреагировал дон Розеншульц, хотя минуту назад твердо решил не проронить больше ни слова.
Посмотрев в лицо собаки он заметил странно блеснувшие глаза, хотя в мимике ее в общем целом ничего не изменилось.
- Ошибаетесь, милейший, сейчас 94год, октябрь месяц
- Да как такое возможно- вскричал дон Розеншульц, - я точно допускаю, что вы ошибаетесь. Впрочем, учитыая то, что вы собака... Впрочем, не обижайтесь. Смею вас уверить, что вы превзошли всех собак и по манерам , и тем более по интеллекту, но все же....
- Да нет, сударь, это вы ошибаетесь, хоть мне конечно и приятно услышать от вас столь лестную оценку , сейчас 1994год, и это так же точно, как то, что я сейчас сижу в этом кафе.
- милый человек,! Простите, даже и не знаю
как к вам обращаться!
Я чертовски устал от вас и ваших разговоров, я устал от этого чертоаого дождя, и этого проклятого богом города, и прошу вас убраться из моего кафе, которое уже давно должно быть закрыто. Но, ради всех святых, перед тем как уйти, я прошу вас пройти в мою комнату, чтобы убедиться в моей правоте.
Там, на стене, висит отрывной календарь. Каждый вечер, перед тем как лечь в постель, я подхожу к нему и отрываю очередной листок. Всего лишь пару шагов вон до той двери, и вы сами сможете воочую убедиться в моей правоте. Я бы оставил этот вопрос без ответа, но наглое заявление какой-то собаки... Да, да, собаки! Просто подмывает меня ткнуть вас вашим чутким носом в мою правоту!
- К чему мне вторгаться в ваше личное пространство? Я и так знаю какой теперь год, без ваших доказательств. Вот, можете убедиться, - сказала собака, и сунула под нос дона Розеншульца какое то удостоверение. Вынув из кармашка жилета очки, дон Розеншульц, надел их на нос и принялся читать. Удостоверение удостоверяло, что выдано господину Джеку Псарджеймсу, шерифу округа Меринойс, президентом Белого дома Псоем третьим. Ниже стояла довольно неразборчивая подпись и печать.
На которой четко было отпечатано - 15 мая 1994года.
Обрушилась глубокая пауза. Нарушаемая только непрерывно падающими каплями дождя.
Наконец дон Розеншульц разразился гомерическим хохотом. Он смеялся так долго и так оглушительно, что возникло опасение, что дон Розеншульц, или захлебнется собственным смехом, или его хватит удар .
- Я ппонял! - выдавил из себя дон Розеншульц, давясь смехом и с трудом выкашливая из себя слова, - я понял! Вы меня разыграли. О, вы отменно умеете разыгрывать! У вас бесспорный дар. Я ведь почти поверил, старый я идиот! Псой Третий! Шериф Джек! Ха ха ха ха ха!!! Ловко! Ничего не скажешь, вы здорово меня провели. Никогда бы не поверил, что меня ТАК можно провести.
Он ещё долго бы захлёбываться словами изумления и восторга, долго бы ещё срывался на уже не гомерический а истерический хохот, больше а похожий на рыдания, потому что из глаз дона Розеншульца потоком текли слезы, если бы не наткнулся на спокойный и изучающий взгляд собаки.
И опять по спине дона Розеншульца прокатилась волна жара, а сердце жалобно защемило.
" Черт возьми! Когда же эта парочка наконец уберется. "
Вечер был испорчен. Тридцать лет, каждый вечер дон Розеншульц садился за свои мемуары. Тридцать лет, как один день. И вот сегодня, из за своей нерасторопности, из за того, что он не закрыл кафе минутой раньше ... Проклятье!
Дон Розеншульц так расстроился, что не расслышал, что сказала ему собака
- Что, простите ? я не расслышал что вы сказали?- спросил дон Розеншульц собаку.
- Извольте принести наш заказ .
Время подходит - загадочно ответила собака.
"Курица!" - вспомнил дон Розеншульц. Курица давно уже томилась на плите источая умопомрачительные запахи, к которым уже примешался запашок гари.
Дон Розеншульц поспешил на кухню, опасаясь что курица пригорит, и посетители испортившие его вечер, уйдут не заплатив, ссылаясь на плохое качество продуктов .
Опасения дона Розеншульца оказались напрасными. Курица хоть немного пригорела снизу, но это только добавила ей пикантности.
"Слава богу"- Думал дон Розеншульц, укладывая курицу на тарелку и украшая блюдо зеленью и свежими овощами.
Накинув белоснежное полотенце на руку , как полагается в приличном заведении и взяв тарелку с курицей дон Розеншульц вышел в зал.
В зале ничего не изменилось. Собака все так же сидела откинувшись на спинку стула и заложив ногу на ногу. А ее спутник , уткнувшись носом в засохшее пятно на скатерти.
Дон Розеншульц подошел к столику и торжественно поставил блюдо с источающий ароматы курицей перед собакой.
Он был уверен, что собака , как всегда, вывалит содержимое тарелки на голову своего спутника, но произошло неожиданное.
Когда запах дымящейся курицы заполонил все пространство кафе, ноздри, неподвижно просидевшего весь вечер странного человека в плаще, встрепенулись , остекленевшие глаза, уставившиеся на пятно накапавшее с его носа, вспыхнули каким то дьявольским светом. Секунду он ещё сидел молча, а потом, странно дёрнув шеей, как будто стряхивая с себя что то ненавистное, вскочил на ноги, и со звериным рыком бросился на
аппетитно поблескивающую курицу. Бедняжка, если бы ей на миг удалось воскреснуть, то она тот час пожалела бы об этом, потому что такого варварского , такого дикого, мучения не смогло бы выдержать ни одно когда либо существовавшее на этой земле существо. Странный человек,(язык не поворачивается назвать его человеком) рыча и оскаляясь с треском ломало зубами кости несчастной жертвы.
Зрелище было столь мерзким, а звуки столь отвратительны, что в глазах у дона Розеншульца потемнело, в голове зазвенело, и он лишился чувств.
Мэру города Джефри Джефферсону наконец повезло .
Во первых в том, что два года назад, после долгой борьбы и неслыханных капиталовложений,
он, наконец, был выбран(большинством голосов. Бог мой, чего ему это стоило) мэром города Друстенсвилл.
В во-вторых, что собственно вытекает из первой причины его везения, он наконец, получил субсидии на строительство развлекательного центра, что имеет две положительные черты.
Первая, - он сможет вернуть потраченные на выборы деньги и приумножить их . Вторая,- развлекательный центр привлечет к городу человеческие ресурсы, включая туристов и переселенцев, что опять таки поможет ему приумножить приумноженное до скончания века последнего из своего рода.
Он уже давно наметил план строительства, выбрал подходящий, давно пустующий район, очень удачно расположенный, и давно им облюбованный.
Осталось только снести пару-тройку домов, и начать осуществлять мечту его жизни.
На место будущего строительства была откомандирована группа подрывников, чтобы заложить взрывчатку, и разнести этот чертов район, это темное пятно на лице города в тар та ра ры.
Когда пара рабочих зашла в бывшее кафе с выбитыми стеклами и полусохранившейся
вывеской, на которой с трудом, но все таки можно было прочитать " Траттория", они увидели перед собой мрачное, обвещанное паутиной помещение.
Мебель, разбитую и перевёрнутую покрывал толстый слой пыли. Кое где валялись черепки разбитой посуды и кости, похожие на куриные.
Потом они заметили на стене кафе, дверь. Кто то из рабочих пнул ее ногой. Дверь со скрипом раскрылась и повисла на одной петле.
В комнате, так же покрытой слоем доисторической пыли, стояла кровать на которой валялось какое то пыльное тряпье, на стене висело зеркало и завешанная паутиной фотография. На которой был изображен наглого вида молодой человек. Внизу фотографии можно было разобрать дату - октябрь 1960 года. Но самое главное, что они увидели, был скелет, сидевший на стуле за столом. Он был одет в полуистлевший длинный серый плащ. Голова его была низко опущена над пожелтевшим от времени, но совершенно пустым тетрадным листком...