Во тьме подземелья два желтых огня стремительно движутся к цели.
Взгляд в них - и ты камень уже навсегда.
Беги! Коль спасаться намерен.
Шуршит чешуя по песку и костям.
Как рад Василиск невезучим гостям.
Как он кровожаден, как быстр и страшен, как полон гремучего яда поведает вам летописец, видавший немногих, столкнувшихся с гадом. Немногих, кто мудро спасался бегом. Трусливых тогда и столь смелых потом.
Холодное сердце и сабли-клыки.
Из пасти огромной шипенье.
Блестит чешуя, словно волны реки, текущей во тьме подземелья.
Змеиный язык неизвестен ведь Вам.
Что там Василиск тихо шепчет гостям?
Он смотрит сквозь щели в гранитной стене
в мир залитый солнцем и смехом.
И что-то свистяще шипит в тишине….
И слушает гулкое эхо.
Он вечен почти – столь велик его срок. Но знает ли кто, как он здесь одинок?
Стотонного тела стальные круги способны и камень ломать.
И все для него - иль еда, иль враги. Все кто неспособен понять,
как больно ему и как жаждет забыть
он то существо, что сумел полюбить.
***
Под сводом пещеры среди катакомб застывши стоит изваянье.
Да, каменный панцирь, надежнейший гроб, покрытый следами рыданий.
Его Василиск обвивает кольцом
и пристально смотрит в родное лицо.
Ему вспоминается голоса мед,
влекущий к себе, как заклятье.
Вот парень как прежде о чем-то поет
и стены задумчиво гладит.
Он пленником змея недолго здесь был. Но Змея видать навсегда покорил.
Дарил безделушки, что радугой светят, змей парню и в прятки играл.
Бежал человек по проходам как ветер,
но Змей его враз догонял.
Не глядя в глаза и кольцом обвивая,
он слушал как парень отчаянно рыдает.
Они говорили на двух языках,
не в силах друг друга понять.
Жалел Василиск, что не может в руках любимого страстно сжимать.
Не может его целовать и ласкать,
не может ему, чего хочет так дать.
Он помнил все песни, что парень здесь пел.
И запах его, и тепло.
Он счастлив был так, как и думать не смел,
но лопнуло все как стекло.
Им главное было в глаза не смотреть. Ведь взгляд Василиска мгновенная смерть.
***
А пленник о ком-то, кто ТАМ тосковал. Не мог, не хотел забывать.
Он смерть к себе долго настойчиво звал, свободу не в силах достать.
И утром проснувшись узрел Василиск глаза голубые.
И вот - обелиск.
***
Как странно... и больно. И мокро глазам.
А рядом родное лицо.
Застыло, к его равнодушно, слезам.
И телу, что сжалось в кольцо.
Нельзя Василиску вот так умереть. А было б как просто: забвение, смерть.
***
Но капают дни словно капли в песок, за веком встает новый век.
А наш Василиск как и был – одинок.
И так же далек человек