Пишется всегда легче ночью, после короткого сна. Когда тело, расправляя мышцы, будто надевает, примеряет их снова на кости. Наступает сладкая боль. Боль, которая была подарена человеку, чтобы он чувствовал, что еще жив.
Осень. Сотни красок, фраз, образов были подарены ей, несмотря на холод, слякоть, уныние. Но именно осенью ощущается, как резко стал прохладен воздух в открытом окне, горьким и лиственным, с остатками частиц травы, пыльцы, с остатками солнечного света.
Осеннее небо, как море, постоянно неспокойно. Звезды сменяют дождевые тучи с порывами ветра. На стекле появляются капли воды, а на покрашенном летнем подоконнике тонкие паутинки. От легкого дуновения они покачиваются, словно в танце: шаг вперед, шаг назад. Если протянуть ладонь и дотронуться до волокна, части нити потянутся следом, не желая расставаться, а желают забрать часть памяти. Когда паутинка из бело – серой окраски начинает пропитываться воспоминаниями, как бумага чернилами. Синими штрихами, спешащими по тонкой природной паучьей игле, стоит только закрыть глаза.
Чувствительность, 7, 5 недель и человек развит настолько, что способен чувствовать, способен при рождении прикасаться и запоминать на всю жизнь. Хотя с годами картинки стираются, но остаются мелочи.
В детстве болезни переживаются легче, тем самым, что ты веришь в чудеса. И мир кажется удивительно прост. Ты не знаешь названия веществ, но ребенку дано то, что взрослый человек отрицает: искреннее бесстрашие любви. И стоит только пропустить серебристую нить глубже, как возникают перед глазами сотни болотистых лягушат, которые толпами спешат через дорогу, не боясь колес. А на твоих руках остается клейкая смазка от их телец, которую ты обтираешь об легкую ткань. Сотни цветных стрекоз, что пьют воду со стеблей травы утром. Сотни снежинок, которые ложатся на голову, теряя форму, а с ней часть времени.
Жизнь продолжает дальше спешить, картинки сменяют друг друга, как стеклышки калейдоскопа. Веществ проникает столько, что многое уже не вспомнить. Но есть картинки, которые ты хотел бы забыть… Ты поднимаешься по лестнице, каменной, тщательно промытой. И тебе уже знакомы вещества страха, безысходности. Но ты еще не испытывал их такой силы, что в левом подреберье тупая ноющая боль, отдающая в кисть, что спина сгибается, а между бровями возникает морщинка, которая уже никогда не разгладится. И ты жалеешь, что ты не каменный, как ступени. Ведь впереди небольшая дверь, а за ней множество трубок, по которым бегут вещества жизни, но не в твои вены. Уголек в сердце начинает холодеть, а ты берешь в себя часть раздражения, хмурости и вечной тоски, поэтому под жарким солнца июля ты можешь почувствовать чужую боль, даже, если не видишь лица, но чувствуешь в руках горячий песок, который ты, пропуская в ладони, скинешь вниз. Только это не принесет облегчения, а только еще одно воспоминание, которое ты хотел бы не иметь. Но большая ель и дрожащий голос муки останутся с тобой.
Потянув ладонью дальше, нить обвивает руку кольцом, что заставляет улыбнуться. Пусть искренность теряется, но любовь остается. Когда уголек начинает трепыхаться. Только детское бесстрашие сменяется осторожностью. Накрыв чужую ладонь своей, ты начинаешь понимать, что единственное, что хотелось бы сейчас, запомнить этот момент, когда в груди остается теплота, на губах знакомый запах, а у кожи легкое прикосновение. Когда на атомном уровне ладони становятся одним целым.
Будет дождь. А с ночным дождем всегда пишется легче. Тем более, когда ты, как в детстве, разотрешь в ладони чабреца. И его терпкий, успокоительный запах, так и остается на ладони, впрочем, как и осенняя паутинка, которую не просто смыть водой.