***
Ты перешёл за окоём,
где дальше - тишина.
Теперь, где шли с тобой вдвоём,
должна идти одна.
Как ночи мертвенно тихи...
Но знаю, сквозь года
ты перейдёшь в мои стихи,
и будешь там всегда.
Приходит всё для тех, кто ждёт,
в слезах или в крови.
Когда-нибудь и смерть пройдёт,
не выдержав любви.
Жизнь не о том, чтоб миновать
нам смерч, что переждём,
а научиться танцевать
под снегом и дождём.
***
Рубашка в клеточку на вешалке висит.
Тебя она когда-то обнимала.
И каждой клеточкой во мне, что голосит,
люблю, целую, и всё мало, мало…
Я в клеточки впечатываю взор,
взамен того, который так далече...
Жизнь — клетка, скоро вырвусь на простор
и там уж обниму тебя за плечи.
Есть голос, остальное - милый — взят.
И никакой надежды и поблажки.
В шкафу, понуро сгрудившись, висят
твои осиротевшие рубашки.
***
На флюрографии - тень на ребре.
Это твой поцелуй...
Врач говорит: повторить в ноябре.
С этим не побалуй.
Тень твоей головы на плече.
Тень твоя на душе.
Я-то знаю, что это ничем
не излечить уже.
Я не натурщица Эбютерн,
что за любимым вслед,
не побоясь преисподних скверн,
выпала на тот свет.
Надо могилу в порядок привесть,
памятник водрузить.
Сколько осталось ещё — Бог весть.
Но не хочу просить
у Соглядатая снов и грёз
милости и добра,
коли с собой ты меня унёс -
часть твоего ребра.
Если твой путь суждено избыть -
я не хочу одной.
Где же ещё мне отныне быть,
как не с тобой, родной.
***
За тобой полетела бы следом я,
что же держит прочнее каната?
На кого я оставлю вселенную
и мои дорогие пенаты?
На кого — хоть порой и горчат они -
снов и слов моих нежность лебяжью,
строки в книгах, тобою зачатые,
и в конечном итоге - тебя же?
Вот и птицею здесь окольцованной
прижилась у родимого праха...
Недолюбленный, недоцелованный,
подмигни мне звездою из мрака.
***
Моя жизнь делилась на тебя без остатка -
кратность числа её… Многократность… радость…
А теперь проживаю период упадка.
Души беспризорность, лица непарадность.
И твержу как мантру: нет бессмертия, свыкнись.
Сердце как в панцире, заковано в гипсе.
На кого ты покинул, отзовись, откликнись!
Была Пенелопой, осталась Калипсо…
***
Я без тебя как северный полюс,
в горе - по горло в снегу.
Лишь беда голосит во весь голос.
Радость давно ни гу-гу.
Холод метели и холод постели,
пусто везде, не души.
Ватой ножом заполняю щели
рамы, а может души.
Смерть зазывает сладко устами,
в даль ледяную маня.
Станет ли легче когда-нибудь? Станет.
Когда не станет меня.
***
Под утро ты пришёл ко мне,
укрыл тихонько одеялом...
и это было не во сне,
меня ничуть не удивляло,
я чуяла тепло руки,
я обнималась, целовалась...
И это было вопреки
всему, что смертью называлось.
Отныне буду я в веках
любимицей, царицей бала…
Ты умер на моих руках,
как на твоих я засыпала.
Не умер, без вести пропал…
А вот и жив на самом деле.
Ты знал, когда со мною спал,
как мне не выжить в чёрном теле.
***
Вдыхаю воздух — выдыхаю боль,
а раньше только радость или нежность.
О как мы были счастливы с тобой, -
шепчу я сквозь ночей своих кромешность.
Мой ангел однокрылый не спасёт -
ему теперь такое не под силу.
Ну вот и всё… Неужто это всё?!
А сколько счастья я в себе носила!
***
«Живой о живом думает» -
так говорила мне мама.
А я всё тебя, звезду мою,
не отпускаю упрямо.
Тебе, моёму собеседнику,
я знаю, быть лучше близко -
на карточках, на кассетнике
и в почерке на записках.
Пусть кто-то решит, что трогаюсь,
сочтёт чепухой и бредом,
а я по утрам здороваюсь
с твоим на стене портретом.
Ведь ты же любовь, сокровище,
не улетай, как птица,
я не успела тобой ещё
до конца насладиться.
***
Холодно под жаркой простынёю,
мокрая подушка горяча.
Как я замерзаю быть одною,
не уснуть без твоего плеча.
Как душа заброшенная стынет,
до поры залёгшая на дно.
А тебе-то там, в твоих пустынях,
как тебе должно быть ледяно.
Ты не дышишь, но всё видишь-слышишь,
говоришь со мною до зари.
Занавеску ветерок колышет...
Скажет ли мне кто-то: отомри.
***
Бывает зимой вдруг снега растают,
а летом деревья вмиг облетают.
Где-то сместится привычный баланс -
и в мире родится невиданный шанс.
А вдруг в параллельном каком-то мире
сидишь ты в такой же нашей квартире,
смотришь с балкона на эту звезду
и ждёшь, когда ж я домой приду.
В квантовых безднах, в ином измеренье
зреет особое тайное зренье...
Может быть, им, что есть силы любя,
в далях незримых увижу тебя.
***
На слух, на память, на сердечный шёпот,
и лишь на ощупь больше не любить…
Как будто бы сквозь прорези решёток,
душою видеть, губ твоих не пить.
Но есть ведь память пальцев, крови, тела,
которые тебя не предадут,
и если б я забыть и захотела -
они мне сделать это не дадут.
Чем легче, невесомее, тем крепче…
У нашей жизни — новая глава.
А ты ночами и без губ мне шепчешь
живые сумасшедшие слова…
***
Ветер сдует случайную пыль,
жизнь предстанет чиста и прекрасна.
Пусть мне снова пригрезится быль,
где любила тебя не напрасно.
Отливали снега серебром,
обступали дубы и берёзы...
Небо сверху укроет шатром,
улыбаясь сквозь звёздные слёзы.
***
Осенние сны и туманы
плетут свою блёклую нить,
и только поэты-гурманы
способны её оценить.
Меня никому здесь не видно.
Со мною родное Ничто.
Под дождиком плакать не стыдно,
прикрывшись им словно пальто.
А ветер — невидимый дворник -
выносит небесной метлой
всё то, что пускает в нас корни
и станет позднее золой.
Но дождь, разбиваясь в упорстве
о зелень шумящей листвы,
сигналит мне азбукой морзе,
что живы все те, кто мертвы,
что это небесная манна
летит на любовь и на свет,
что выглянет вдруг из тумана
знакомый до слёз силуэт.
***
Сколько бы в себе ни выноси я,
с кем бы ни встречайся наугад -
это только лишь анестезия,
передышка перед входом в ад.
Способ договора с небесами,
как прожить в соседстве с сатаной,
с широко закрытыми глазами
и моей любовью внеземной.
Заблестит в ночи фонарь волшебный,
призраки родимые даря -
мир блаженный, сонный, совершенный…
Остальное мне до фонаря.
***
Теперь от меня ты далёко,
за тридевять вёсен и стен.
Со строк не стереть уж налёта
печальных кладбищенских тем.
Пытаясь пробиться вдогонку,
цепляясь за жизнь не шутя,
стучат и ломаются звонко
стеклянные пальцы дождя.
Цепляйся, входи, растекайся,
посланец холодных небес.
Меня покатай на Пегасе,
пройди со мной слёзный ликбез.
Надену привычно бахилы,
чтоб Лету мне вброд перейти.
Всего ничего до могилы,
но сколько преград на пути.
***
Пусть деревья нищи и голы,
но зато какие в них просветы.
Пусть полны тылы мои золы, -
ночи гибнут, породив рассветы.
Разжигаю внутренний огонь,
набиваю закрома и трюмы,
чтоб была тепла моя ладонь
и глаза не прятались, угрюмы,
чтобы напоследок обогреть,
обласкать, наполнить, насладиться...
Словно пригодится это впредь -
даже там, и в смерти пригодится.
***
Листья тихо шепчут: «неужели?...»
и прощальный свой танцуют танец.
Все слова завяли, заржавели,
только о любви моей остались.
Их ещё несказанные тонны,
и зачем беспомощно и зря я,
словно дождь по крыше, монотонно
их тебе бессонно повторяю.
Я на них встаю, как на котурны.
Капля камень продолбит, врачуя.
Все слова мертвы и пахнут дурно,
кроме тех, что о тебе шепчу я.
***
В летящих по ветру конвертцах
ответы от неба лови...
Моё беспросветное сердце,
солёное море любви.
А жизнь расползлась и раскисла,
бессилен небесный скорняк.
Сквозь заросли здравого смысла
надежд не прорвётся сорняк.
Осенняя жизнь в одиночку
в преддверии зимней тиши…
И всё же последнюю точку
ты ставить ещё не спеши.
Пусть листья опали, но корни
в земле наши переплелись.
И мне всё светлей и упорней
глядеться в надзвёздную высь.
Там облако в пепельном утре
твои повторяет черты,
и наши сплетённые кудри,
и в профиле слитые рты.
С балкона бросаю я листья,
чтоб ветер легко подхватил,
чтоб ты получил их как письма,
прочёл, улыбнулся, простил...
***
Снова кричала во сне,
как под тяжёлою кладью...
Ты бы прижал потесней,
словно ребёнка погладил.
Что-то ночами шептал -
и отступали кошмары...
Как без меня тебе там?
Нету убийственней кары...
Если б обнять что есть сил
и нашептаться до боли...
Ты бы мне всё объяснил,
ты бы единственный понял.
***
Если б ты мне себя приснил -
стало б больше на жизнь мне сил,-
не душила б как тесный ворот.
Я принять её не могу,
я поднять её не могу,
волочу как Сизиф на гору.
Я ночами гляжу во тьму,
для чего я здесь — не пойму,
ты мне снишься всё реже, реже...
Знаю: где-то ты должен быть,
где-то должен меня любить,
только где же ты, где же, где же…
Заглянула б в твои края,
взявши облако за края,
как за наше с тобой одеяло.
И сказала б: о смерти врут!
И взяла б тебя в свою грудь,
и в любовь свою одевала.
***
Пока ты там в облаках летал -
я переплавляла слова в металл,
ковала себе и тебе кольчугу,
чтоб смерть не смогла нас смолоть совсем,
чтоб встала душа и плоть надо всем,
чтоб мы, как в детстве, поверили чуду.
Пускай судьба мне объявит шах,
пусть жизнь-труба расползётся в швах,
пусть путь к тебе предстоит недолгий.
Остатки - сладки, скрепи слои,
в мозаику радости и любви
войдут нашей жизни с тобой осколки.
***
Как будто нам лето приснилось,
тепла на земле ни на грош.
А осень в лице изменилась,
«ну всё, - процедила, - хорош!»
Другим говорит с нами тоном,
и строг её нищенский стиль.
Что золотом было червонным -
сдаётся в архив и в утиль.
Всё будет — позёмки и смерчи,
и ливней колючая плеть,
но в этих потёмках и смерти
хоть что-то должно уцелеть.
От следа былого объятья,
от прежних смеющихся нас -
обрывком цветастого платья,
улыбкою в краешках глаз.
***
А я иду тебе навстречу.
Иду навстречу, но одна.
Иду всё утро, день и вечер,
а мне в ответ лишь тишина.
Я знаю, век уж мой измерен,
но я надеюсь, что продлю.
Ничто не сбудется, а верю.
Кругом обман, а я люблю.
Жизнь так печальна, безутешна,
но всё же мы её живём.
И с нами вера и надежда,
что мы одни, но мы вдвоём.
В отчаянье впадаю, в ересь,
но мимолётное ловлю.
Всё рушится, а я надеюсь.
Все умерли, а я люблю.