Прошло несколько лет. Петров повзрослел и вытянулся. Он по-прежнему ничего не понимал, но отличался наблюдательностью.
Он замечал, кто во что одет и обут, какая у кого прическа, хотя у мальчишек прическа была одна: под чупчик. Но у девчонок можно было видеть некоторое разнообразие: не одни только длинные косы, но и стрижки разного рода, впрочем скромные. Учителя тоже не могли поразить воображения ни стрижкой, ни одежкой.
И молодые и старые старались выглядеть строго.
Впрочем, такую ерунду любой мог заметить.
Петров же видел не только внешнюю оболочку. Он улавливал настроение человека, внешне почти не проявляемое.Он видел уголки губ, цвет лица,пористость кожи, морщины, родинки. Он отмечал походку, тембр голоса, ровность дыхания. Он чувствовал запах, исходящий от учителей и учеников: запах духов "Красная Москвы" у учительниц, запах выстиранной формы и простого мыла у учениц, запах табака, вероятно Беломора у учителей физики и химии.
Он узнавал марку женских часов "Заря" и мужских- "Победа".
Не то, чтобы Петров старался все это видеть. Не то чтобы он всматривался и внюхивался. Оно само так получалось, само виделось. И Петров понимал, что не следует ему рассказывать другим, хвастаться своей способностью. А лучше держать странное умение при себе.
Наблюдательность Петрова вполне можно было принять за рассеянность. Одноклассники и учителя так и полагали. Наиболее точно и обидно общую точку зрения выразил хулиганистый Колька Одинцов.
«Ты чего вылупился?- сказал он в один из моментов.
Надо было что-то делать. Предпринимать. И Петров занялся спортом, который, как ему казалось, вполне мог бы его наблюдательность и рассеянность замаскировать. Чтобы всяким дуракам,вроде Одинцова не повадно было.
Как всегда в новом деле, Петров проявил воодушевление и страсть.
Стрельнул у матери два рубля на гантели, десятку на секундомер и стал развивать силу и выносливость. Бегал он с бОльшим удовольствием, чем развивал силу. Но понимал, что и без силы ему не обойтись. Чтобы можно было в другой раз не проглатывать от Одинцова неприятные слова, а дать ему в нос. При мысли о том, как он даст Одинцову в нос, он еще энергичнее налегал на гантели.
А после школы он бегал. Со своим лучшим приятелем Сенькой Поповым. Тщедушным пареньком, который всегда составлял ему компанию.
Бегали они на местном стадионе. Накручивали круги вокруг футбольного поля.
Стоял сентябрь. На диво теплый и солнечный. Футболка на Петрове вся пропиталась потом. После пяти кругов он плюхнулся на лавочку рядом с другом, который, хотя и сопутствовал ему в начинании, но пассивно. Он только засекал время. А бегать сам наотрез отказывался.
"Тоже мне друг!- возмущался Петров, - сидит на скамеечке."
Сенька не спорил. Он доставал из портфеля вафельное полотенце и протягивал другу.
"Вытрись. Ты весь мокрый".
Петров вытирался. Приходил в себя. Встряхивался.И взирал на друга вполне благосклонно.
Время он показывал не лучшее. Самое можно сказать средненькое время. Блестящий секундомер указывал на то несомненным образом.
"Слабое время,- говорил Петров.
"Нормальное. Хотя можно и быстрее,- добавлял честный Сенька.
"Вот и я говорю, слабое- огорчался Петров.
Дул теплый ветерок, секундное недовольство быстро прошло.
"Давай ка споем,- предложил Петров.
"А что будем петь?"
Петров почесал голову:
" А Вот! Знаешь такую: А где мне взять такую песню. И о судьбе и о любви. И чтоб никто не догадался... Знаешь?".
"Знаю!- обрадовался Сенька.
Друзья запели. Сначала невпопад, потом все более оживляясь. И завывая.
Потом они рассмеялись. И смеялись долго и никак не могли остановиться.
"Подумают, что мы ку-ку, - говорил Сенька сквозь смех,- Или милиция заберет.
" Не заберет,- с некоторым сомнением отвечал Петров.
...Терпенье и труд- всё перетрут,- гласит русская пословица.
Всё не всё, но перетрут многое, соглашался Петров с пословицей.
Через пару месяцев он окреп и глядел увереннее.
Наблюдательность его никуда не делась. Но замаскировалась успешно.
Теперь никто не мог бы сказать про Петрова, что он вылупился.