О богатырском коне и рушашащемся доме
Jan Kasprowicz. «O bohaterskim koniu i walаcym siе domie»
I.
Полдень
С укрытой густыми зарослями звонницы бьёт колокол.
Серой дорогой влачится грязный мужичина и шепчет «авемарию».
Тихий, холодный полдень.
В отворённое окно взор мой улетает к жёлтым полоскам созревшего овса.
Скошен он пока не весь.
Сама грусть, со всходов близящаяся к осени!
Покой прерывает тяжёлая одышка локомотива.
В белом небе зависло облако дыма.
Внезапный порыв ветра взъерошил распущенные косы нескольких юных верб,
да не дрогнули тяжелолистые, раскидистыые липы.
Слышен перестук воза; на зелёной обочине поляны пасётся пара голубей;
с фиолетовой люцерны эфирный мотылёк порхнул– и пропал за углом дома!
Я один.
Под плетнем чернеет подлый сосновый пенёк– через год иссохнет до корня.
II.
Отдых
Я вышел на заутрене– до заката далеко.
Чёрный лес рубится в небо.
Из травы божья коровка– и снут по ней, что гад.
Целует солнце непогрешимую зелень елей.
Валун сорвался с вершины– скачет в пропасть, будя эхо в горах.
Вчера в сельце нашем хоронили человека, усопшего, прежде овец его
пригнали с луга.
Пологи берега прудов, а на дне– большие, зелные камни, увязшие
в воронке белых пятен вечного снега.
Я беспечален.
Смотрю на мир пока незатуманенным взором.
Серна вышла за опушку, оглянулась вокруг– спешит к потоку.
Спокойно вслушиваюсь в шум переката.
Горностаевые королевские накидки на плечах безумцев мне безразличны.
Близится забытый силуэт в колпаке с колокольчиками, с удочкой в руке.
Идёт... молвит... «к тебе оттуда»...
Где-то вдали вышн стены, за коей... помню...
Дорога ведёт к широкой, сонной равнине,– откликнулась сирена модной лечебницы.
Должные умереть завтра больные толпятся к обеду.
III.
Странники
Бедные странники в накрепко перевязанных лаптях точно с распродажи,
или подобранных на помойке сели на посеревшем краю придорожного рва.
У ног они сложили пёстрые узелки и пренебрежительно поглядывают на дробящего камни раба.
Реснитчатое светило поливает им загривки, а рослый клён бросает тень на лица и грудь.
По дну рва лениво тычется узкая струйка.
– Откуда и куда вы?– спрошу.
Ответит мне человек с лицами цвета выпавшего было из упряжи старого ремня, кой
перемыт дождями и скукожен солнцем.
– Слыхали мы,– поведает,– где-то впереди даром раздают хлеб и вино.
Странствуем туда от зари, поскольку голодны мы и жаждем. Оглашено воззвание
святого Павла, дескать, пахари и сеяльщики пренебрегают душой,
а тот невольник, глянь, толчёт камни.
С трудом поднялись они с насиженных и потащились далее.
Шли в направлении полудня: вело их тканое из августовских лучей марево–
образ, улыбнувшийся было мне намедни у ложа умирающего друга.
Я отдохнул минуту глазами уткнувшись с траву: смятая бедными странниками,
она медленно осанилась.
Из-под тяжкого молота ко мне прыснули осколки песчаника и прах осыпал мои стопы.
Реснитчатое горячее светило лило мне на спину,
а рослый клён метал тень мне в лицо и на грудь.
IV. Под колонной
Победивший в ста битвах и павший во сто первой великий вождь, однако,
беспредельной благосклонностью толпы был вознесён на пик бронзовой колонны.
И стоит он над плацем, где сосредоточено движенье всемирное.
Рёв моторов и клаксонов доносится до его ушей, цокот пролёток– а на виду
как вкопанный страж порядка уверенными жестами торит тропы пешеходам.
Некий коммивояжёр с бесстыдной усмешкой в глазах ведёт весёлую кокотку и
по-хозяйски похлопывает её бёдра.
Длинноволосый исхудавший художник в широких бархатных штанах
с картиной подмышкой крадётся в ближний магазин, в окне коего торжествует
фальшивый Паладжуоло.
На летней крыше клуба среди вазонов цветов и пальм господа играют в баккара–
обширный серый холст хранит их от солнца.
На уличном перекрёстке несколько бледных гаменов руки в брюки в кепи на затылках
и нашейных платках насвистывают себе под нос и поплёвывают сквозь зубы, жадно
высматривая надутого банкира.
Куча мала! Крик! Толпа!
Уполномоченные нынешних властителей мира, господ владельцев газет, свидетельствуют:
«Невменяемая м-ль Catherine G., прож. по адр. #14 rue du Poteau, незамужняя,
вследствие невнимания пьяных смотрителей сбежавшая из Дома здоровья,
сбросила с себя платье и нагая заплясала перед памятником, угрожая Великому Вождю
взорвать его, прошлой ночью якобы прокравшемуся к её ложу и соблазнивший несчастную.
Забавное зрелище имело, однако, грустное последствие, а именно:
всеми уважаемый мещанин, кожевенник г-н К, не раз вспомоществовавший Республике,
упал в толпе и сломал ногу.
Невменяемую тотчас доставили под полицейский надзор.»
Уважаемый мещанин был отвезён к себе домой.
В кафе заиграл цыганский оркестр.
Кельнеры разливают абсент.
Дамы посасывают в соломки гросель (*) и гренадин.
Некий оборванец палкой с гвоздём собирает окурки с тротуара.
Кудрявый молодчик выхватывает из-под полы альбом с непристойностями и
украдкой предлагает их оторопевшим щёголям.
Иной, с отметинами тяжёлой болезни на лице, продаёт свежеизобретённый сорт кри-кри (**).
Бедная, измученная детка жмётся к его груди и робко взирает на дам с гренадином.
Уличные шумки осаживает хриплый, магический, неустанный крик: «La Presse! La Patrie!»
А победивший в ста битвах и павший во сто первой великий вождь, однако,
беспредельной благосклонностью толпы вознесённый на пик бронзовой колонны
исподволь теряется в обволакивающих сумерках.
Вот и явится он в огнях: зажигают фонари.
V. Пьянчужка
Он спускался в таверну между стенами, выложенными зеркалами.
Неохотно смотрелся в них.
Морщины у глаз всё отчётливей.
Что с того?
И я был молод!
Живёмте как стареющие люди! Эгей! Эгей!
Может быть, её встречу. Может быть, она вернулась со свежей оргии.
Есть.
Да.
Он сел за стол против компании захелевших студентов поющих разнузданную песенку.
А она, спиной упёршись в буфет, выставила правую ногу в лаковой лодочке,
букет роз на груди, глаза в тени шляпки;
сжатая в кулак правая рука безвольно легла на мраморную плиту,
левая зависла на воздусях, словно нечто упустила.
Да: на полу– разбитый бокал, на белоснежном платье– след пролитого вина.
Студент по-доброму стукнул кулаком о стол: пой с нами, пьянчужка!
Та метнула шляпку за плечо, приосанилась– и, словно очнувшись из далёкой грёзы,
грянула разгоряченными губами:
– Allons enfants de la Patrie!
А затем:
– Нет! Не желаю вашей родины!
Очнулась.
Её изумлённые глаза встретили его взгляд.
– Ты здесь?
– Пришёл за тобой.
– «Пришёл за тобой». Я пробежалась пальцами по твоим нравоучениям. Некогда игрывала Шопена.
Эгей! Эгей! Ты стал сентиментален, траченный жизнью. Ныне я люблю вино. Официант! «Chateau d’Yquem»!
– У меня всего несколько франков.
– Довольно!
– А чем я заплачу тебе за...
– Любовь?! Эгей! Эгей! Ты стал сентиментален, траченный жизнью, и, видно,
давно забыл, что за любовь не платят...
Давно! Так давно!
VI. Баллада о богатырском коне
Дамы и господа!
Вот конь, на коем сэр Рейли Нейвардс вёл победоносный полк на
мятежных крестьян Трансвааля.
Солдаты Её Королевского Величества– с блестящими пуговицами.
Конь ел сахар с генеральской руки, особенно благосклонной к его хозяину,
а известная своей красотой мисс Эллен заплетала ему гриву лентами,
приобретёнными в славном отличным выбором высокосортного товара магазине
Дж. М. Фрибоди и Дебенхэм на Вигморстрит, 44 (сорок четыре!).
Конь этот было носил золотистые подковы.
На зов трубы он копытил землю, нетерпеливо фыркая и грызя узду,
поскольку не мог дождаться минуты, когда бросится на врага.
Солдаты Её Королевского Величества– с блестящими пуговицами.
В такт оркестру после одержанной виктории возвращаясь в город,
шёл он как ягнёнок, будучи уверен в грядущем страны.
На привязи он наедался овса и не брыкался, и лишь в боевой обстановке
рвал, метал, и плевал пеной, словно вещим голосом крича,
что жизнь это лишь дорога к благородной смерти.
Вследствие его кротости, выказываемой в нужное время, столь же
героический и кроткий в соответствующее время полковник вверил его
под попечительство своей недавно обручённой жены,
как известно, богатой дочери владельца банка сэра Исаака Ханфштенгля.
После неспокойного сна оседлавшая его поутру госпожа
полковница мчалась в залитые ранней росой парки, где вода серебрится в
широком русле, где...
Солдаты Её Королевского Величества– с блестящими пуговицами...
... трава что шёлковая стелется под ноги заплутавшего странника, где...
Солдаты Её Королевского Величества– с блестящими пуговицами...
...мощные ветви дубов на таинственном наречье шепчут песнь о беспредельности.
На привязи к вековечному пню он глодал куст барбариса, а хрупкая наездница
зачитывалась «Девой озера».
Но увы! Суетно счастье людское, а конское– тем паче, если бы не чудотворный прогресс,
который для выправления сломанных духов сотворил наше учреждение.
Блаженной памяти сэр Исаак Ханфштенгль подделал векселя и умер от угрызения...
Трагедия ходит по свету под вуалью...
Солдаты Её Королевского Величества– с блестящими пуговицами...
Полковник, который заслуженно должен был стать князем Йоханнесбурга или
вице-королём Индии, сыграл на бирже– и обанкротился.
Подковы богатырского коня были переплавлены, а когда овёс вышел,
его продали за бесценок– исхудавшего и понурого– под мещанский кнут овощного
торговца.
И тогда я открыл его.
Я ведал его прошлое, ибо у кого из нах хватило бы мужества
признаться в незнании отечественной истории?!
Я не мог позволить ему подло умереть, ему, этому коню коней,
о нет! этому всем скакунам скакуну, который на зов трубы бесстрашно мчал
на неприятеля...
Солдаты Её Королевского Величества– с блестящими пуговицами...
Ему, который едва не вещим криком кричал, что жизнь есть всего лишь
путь к чудесной смерти.
Я сказал себе: пусть он и впредь служит общему делу. И вернул обществу.
Через мгновение под хлыстом мисс Джейн Вудроу, он как в прошлом, на поле битвы
преодолевавший необычайно высокие барьеры, словно на крыльях
одолеет четыре обруча разом, и ловко выбрасываемыми копытами, о! не повредит те
стеклянные банки.
В когда настанет его последняя пора...
Трагедия ходит по свету под густой вуалью...
Дамы и господа!
Господа и дамы!
Постарайтесь поверить мне:
я не отдам его под нож частного живодёра– уж тот казённый палач его оприходует,
но возможно мне удастся задобрить главного чучельника страны–
и память о прошлом появится в отечественных,
равно заграничных газетах, а вы,
граждане, копите денежку к денежке, чтобы его последний час не застал нас врасплох,
дабы мы воздвигли ему достойный памятник с сияющей надписью:
БОГАТЫРСКОМУ КОНЮ
БЛАГОДАРНОЕ ОТЕЧЕСТВО.
Солдаты Её Королевского Величества– с блестящими пуговками.
Ян Каспрович
перевод с польского Терджимана Кырымлы
* смородиновый напиток;
** игрушка на гуттаперчевых помочах,– прим. перев.