Чарльз Буковски
ещё один аргумент
у неё был дядюшка который принюхивался к её
трусам у
пламени очага прямо во время поедания
попкорна и
кексов с мёдом,
она сидела напротив меня
в этом китайском местечке
напитки всё прибывали а она
разговаривала о Матиссе, иранских
монетах, чаше для омовения пальцев в Кембридже, Паунде
в Солерно, Платоне на Мадагаскаре, смерти
Шопенгауэра, а временами мы с ней уединялись и
бурно кое-чем занимались.
напившийся после полудня
я знал что она задерживала меня чересчур надолго
а когда я вернулся к другой
она
неистовствовала
чувствовала себя обездоленной
злилась и
пылала кровавым необычным безумием.
после она сказала что всё это больше не имеет никакого значения
и мне захотелось сказать:
"что это значит - не имеет больше значения?
как ты можешь говорить такое о чём-то,
а о нас и подавно? где же твои глаза, ноги, и
твоя голова?
если стройные синие марширующие войска это
правильно, тогда всех нас
сейчас перебьют".
from: "Play the Piano Drunk like a Percussion Instrument
Until the Fingers to Bleed a Bit"
02.10.19
another argument
she had an uncle who sniffed her
panties by
firelight while eating
crackerjack and
muffins with honey,
she sat across from me
in that Chinese place
the drinks kept coming and she
talked about Matisse, Iranian
coins, fingerbowls at Cambridge, Pound
at Salerno, Plato at
Madagascar, the death of
Schopenhauer, and the times she and
I had been together and
ebullient.
drunk in the afternoon
I knew she had kept me too long
and when I got back to the other
she was
raving
underprivileged
pissed and
bloody unorthodox burning
mad.
then she said it didn’t matter anymore
and I felt like saying
what do you mean it doesn’t matter anymore?
how can you say it about anything, least of
all us? where are your eyes and your feet and
your head? if the thin blue marching of troops is
correct, we are all about to be
murdered.