Проснулся я с похмелья в воскресенье
Жена ворчит. Кот пятку мне грызёт.
И никакого, сука, настроенья —
душа, прям, не на месте и трясёт.
Я для здоровья выпил двести граммов,
врубаю телик, новости узнать —
а там, не вру, почти по всем программам
балет про лебедей, япона мать!
Дождался новостей, где диктор строго,
слезою горькой орошая грудь,
сказала, мол, трудна была дорога,
но всё, п и з д е ц, блять... оборвался путь...
Ну, я не ждал такого карамболя —
как так? ещё вчера вот... боже ж мой...
и, ноги в руки, дунул до Бристоля,
чтоб в скорби быть единым со страной.
Ракетою летел, что было мочи...
дыхалка сбилась — думал, сдохну тут...
срезал через кусты, где покороче,
ведь, тормознёшь — всю водку разберут.
Успел! И взял!!! Стою в поту у кассы,
прикидывая, хватит ли рублей,
и исподволь кошусь подбитым глазом
на очередь из баб и кренделей.
У нас тут, к сожаленью, не столица —
народ суровый, как девятый вал.
Но вот такие радостные лица
в последний раз я в цирке лишь видал,
когда он приезжал к нам на гастроли —
но там был клоун, музыка и свет.
А что бы так, с утра, без алкоголя...
прислушался — «Чайковский...блять!... балет...»
Я к этому отнёсся философски,
был горд за незнакомых мне людей,
которых так вот Пётр Ильич Чайковский
задел за струны танцем лебедей.
Я шёл домой легко, в сиянье света,
и зрело чувство прочное в груди,
что в части почитания балета
мы точно всей планеты впереди.