Ведьма шла вдоль скалы уже третий день. Лес обманом завёл её сюда; знакомая, тысячу раз хоженая тропинка вывернулась под шаркающими распухшими ногами и выплюнула старуху в бело-зелёное пространство меловых гор. Вернуться она не могла, как ни старалась. В бессмысленном упорстве ведьма продолжала кружить по скалистым тропам, но понимала, что это смерть. Что родной, тёмный, сырой и коварный Лес велит ей умереть здесь, где нет воды, нет ни одного настоящего дерева, лишь чахлые кустики, не дающие никакой тени, да угрожающие стены монастыря вдалеке. И всюду мел.
Сначала старуха пыталась ловить ящериц и жуков, но хитрые твари легко, даже издевательски выскальзывали из её одеревеневших пальцев. В отчаянии она попробовала есть мел, но он обжёг сухие пальцы и губы пламенем святости. Занесло же на монастырские земли.
Только глупое природное упрямство не позволяло сдаться — лечь и высохнуть до скелета на жарком летнем солнце... Миражи в покрасневших глазах перестали появляться на второй день, иллюзии ума и надежда покинули её намного раньше. Не рассуждая и не размышляя, ведьма шагала и шагала, пока не наткнулась на плетень. Она с трудом подняла голову и моргнула. Посёлок. Ну конечно. Небось какой-нибудь Белогорск или Белокаменск, или местечко со столь же незамысловатым названием, откуда и приходили к ней люди за зельями и заговорами. Не за три дня пути, конечно, потому что их не морочил Лесной бог и святой дух.
Она была достаточно стара, чтобы не ждать от людей ничего хорошего. Но сейчас это не имело значения. Люди, конечно, жестоки, но не слишком.
Ведьма вошла в посёлок.
***
Те, кто не знал её, шарахались от вони и жуткого лица, изуродованного старостью, жарой и Лесом. Те, кто знал её, отшатывались от свидетельства своих грехов. Кто-то попытался перекреститься, но ему тут же свело руку. Люди стали прятаться. Все старались молчать.
Ведьма подошла к двери избы. Она не выбирала, куда постучаться, да это и не имело значения — результат был известен заранее. Вилы и пламя справятся быстрее солнца и жажды. Но, может, ей прежде дадут глоток воды...
Дверь открыла молодая женщина. Красивая. Такая красивая, что, раз увидев, не забудешь. Ведьма и не забыла. Лет семь назад эта женщина брала у неё снадобье, чтобы вытравить из чрева плод любви какого-то бродяги. Наверное, поэтому она глядела на ведьму с таким ужасом — как на жуткое напоминание о былом. За подол женщины цеплялась маленькая девчушка лет пяти. Старуха, глянув на неё, ухмыльнулась — значит, хорошее было снадобье, раз не осталась просительница бездетной! Красавица, видимо, истолковала ведьмин взгляд по-своему:
—Я ничего тебе не должна! Убирайся!
Она воинственно вскинула подбородок, пряча дочь за спину.
—Воды...
Женщина бросила на неё удивлённый взгляд. Почуяв, что в вонючей развалине на пороге почти нет жизни, а значит, и угрозы, она шагнула к старухе, взвизгнула:
—Пошла вон, тварь! — и хлестнула гостью сырой тряпкой. Она не была жестока — разве что чуть-чуть, но была напугана.
Ведьма знала, что её прогонят. Ждала, что её убьют. Она уже свыклась с этой мыслью, даже смирилась, хоть и ненавидела всю жизнь мерзкое слово "смирение". Но эта глупая курица со своей тряпкой вдруг пробудила такое бешенство, что даже слабость и жажда скулящими дворнягами забились в тёмные углы ведьминского разума.
Она медленно подняла голову. Плюнуть бы на порог, да слюны давно нет. Не имеет значения. Злая, сильная, разъярённая ведьма подняла у крыльца камень, положила на ладонь. Камень стал медленно наливаться алым, словно вскипел кровью и пламенем.
—Будь проклят ваш дом, ваш род, ваше племя. Не быть вам ни сытыми, ни счастливыми, не иметь вашим женщинам здоровых детей, не жить вашим мужчинам дольше пятнадцати зим. Вместо молока у ваших коров потечёт кровь, вместо цыплят у ваших куриц вылупятся змеи, вместо сала у ваших свиней будет чёрная желчь. И так будет, пока лежит этот камень на пороге дома, а кто коснётся его — умрёт худшей для Христовых детей смертью.
Ведьма с наслаждением смотрела на уже совсем не такое красивое лицо, искажённое ужасом. Ни сил, ни времени на столь мощное проклятие не было, да и не стоило оно того, так что она просто закляла камень на быструю смерть, наболтав сверху пустых угроз. Всё же ведьма была не слишком жестока.
Исполненная силы и удовлетворённая местью, старуха стремительно вышла из поселения, не дав никому возможности себя остановить. Свернув за оградой, она оказалась на знакомой тропинке, влажной, свежей, сочащейся вчерашним ливнем. Любимый Лес снова раскрыл свои ветвистые объятия.
Ведьма упала лицом в папоротники и заплакала впервые за много лет.
***
Священник перекрестил камень. Подумал и перекрестил дверь.
—Это поможет? — всхлипнула хозяйка дома.
—Всё в руках Господа, Лора, — смиренно ответил священник, пряча глаза от плачущей женщины. Лора схватила его за подол рясы.
—Я не могу оставаться здесь, мне страшно! И моя дочь... Кристина... А что скажет муж!
Священник осторожно забрал ткань из нежных белых рук, стараясь не прикоснуться к женщине, запятнанной чёрной магией.
— Я буду молиться о вас. Все в Белогорье будут. Но если проклятие касается не только дома, но и ближних... тогда вам следует уйти.
Священнику пришлось отскочить совершенно неподобающим образом, потому что пр`оклятая попыталась броситься ему на грудь, но вместо этого упала в пыль:
—Святой отец, заберите этот камень! Вы добрый христианин, вас не коснётся ведьмина грязь...
Ответом было молчание. Лора притихла. Отчаяние высушило последние слёзы.
—Идём, дочь моя, я дам тебе пищи от церкви и святой воды. Дождись возвращения мужа и уходи.
Женщина поднялась, обмякшая, как увядающий цветок и безвольно последовала за священником.
***
—У ромашек цветы как снег.
Не сорвёшь их — не быть весне.
Не запустишь венок по воде —
Не венчаться тебе и мне.
Золотоволосая Кристина, увлечённая пением и куклой, сперва не заметила, что мать ушла. Но потом чуткое детское сердце ощутило тревогу. Она бы заплакала от страха, но её слёзы выхывали у матери раздражение, а не жалость, да и дома всё равно никого не было, поэтому девочка осторожно выглянула за дверь. Двор пустовал. Кристина вышла на крыльцо, чуть не споткнулась о лежащий на ступеньках камень. Камешек ей понравился. Он был похож на ромашку, только не белый, а как горящий уголёк. Девочка схватила новую игрушку и на одной ножке допрыгала до красного угла, где под иконками лежал обломок мела, привезённый отцом на Пасху из белогорского монастыря. Им Кристина старательно закрасила алый камень. Мел ложился легко и ровно, словно масло на холст.
Довольная собой, девочка уселась на пол и стала прилаживать каменный цветок к голове куклы.
—У ромашек как снег цветы.
Все твои обещанья пусты.
Не губи же моей красоты,
Не кради моей светлой мечты.
***
Лора вернулась к вечеру, ведя под руку своего мрачного мужа, сурового мужчину по имени Яков. Следом семенил священник.
Девочка с радостным визгом выбежала навстречу родителям, но отец отстранил её:
—Не сейчас, Кристина. Покажи этот чёр... этот камень, Лора.
Трое взрослых подошли к крыльцу. На ступеньках ничего не было. Женщина и священник стали неловко оглядываться, Яков почёсывал бороду и хмурился.
—Кристина, — голос Лоры дрогнул, — Кристина, милая, ты не видела камень, который здесь лежал? Ты... не брала его?
—Нет, — соврала девочка, почувствовав общее напряжение, — Тут... ходил кто-то, а я... я очень боялась и не выглядывала.
Оправдание вышло сбивчивым, но ей почему-то поверили. Наверное, им просто очень хотелось поверить.
—Значит, дом уже не проклят, святой отец?
—Кто знает, — пробормотал он.
Яков хмыкнул. Опытный торговец, он знал зелье, лучше всего снимающее любые проклятия. Мужчина достал из котомки мешочек с деньгами, заработанными на ярмарке, и, отсчитав половину, вложил монеты в ладонь священника:
—Думаю, это вашими молитвами наш дом спасся от проклятия. Примите моё пожертвование для церкви... и не забудьте помянуть на ближайшей службе, что мы чисты перед Господом. И перед соседями.
Понятливый священник сказал что-то про божью милость, перекрестил дом, затем всех его обитателей и удалился. Лишь когда его чёрная ряса скрылась за поворотом, Яков позволил себе улыбнуться и обнять жену.
***
Жизнь потекла, как текла прежде. Лора плела кружева и готовила, Яков вёл торговые дела и пропадал вечерами в кабаке, Кристина играла и пела, и никто не обратил внимания на её новую игрушку, как не обращали и на прежние. Спустя луну после возвращения Яков снова засобирался на ярмарку. Лора накрывала на стол, когда он объявил об этом, и жена, тосковавшая в крохотном посёлке, тут же начала ластиться и упрашивать взять её в город.
—А Кристина?
—Это ведь всего на один день, она у нас такая умница, она справится, — вдруг вспомнив о существовании дочери, Лора открыла окно и крикнула. — Милая, иди ужинать!
—Сейчас, мама, мы играем с Анку! — бодро отозвалась девочка. Она сложила в карман камешек, с которым не расставалась, и побежала домой.
—Кто такой этот Анку? — проворчал отец.
—Девочка выдумала себе друга, не ругайся, — Лора улыбнулась и положила руку на широкую мужнюю ладонь.
Кристина залетела в избу, уселась на лавку, схватила ложку и миску. Под строгим материнским взглядом смутилась, опрометью кинулась к бочке и вернулась за стол с чистыми руками.
—Звала бы своего друга ужинать, — ухмыльнулся Яков.
—Он говорит, что не может войти, тут картинки плохие.
Отец насмешливо покачал головой:
—И такого несмышлёныша одного оставлять?
—Да это же просто игра, она ведь на самом деле очень умная, чужим дверь не откроет, скотину с утра покормит, корову она давно доить умеет, хозяюшка... Правда же, солнышко?
Кристина, почти никогда не слышавшая от матери столько ласковых слов, растаяла и только радостно кивала на все вопросы. Яков ещё немного поворчал для порядка, но в итоге махнул рукой и согласился.
На следующее утро Лора начала суетиться ещё до рассвета: наготовила каши и напекла картошки, прибрала, собрала вещи для себя и мужа. Благодаря её усилиям они с Яковом смогли выехать с первыми лучами солнца. Сонная Кристина вышла на крыльцо проводить родителей.
—Ты же не боишься оставаться одна? — спросила дочку Лора, уже сидевшая в телеге.
Девочка громко зевнула и потёрла глаза:
—Я не одна, я с Анку.
Яков недовольно покачал головой. Все эти детские глупости его раздражали.
Телега уже выезжала из Белогорья, когда родители обернулись и увидели дочь, махавшую им рукой. За её спиной грозной тенью нависало чудовище. Оно улыбалось и тоже махало лапой.
***
Кристина стояла у плетня и всхлипывала. Наверное, это зрелище разжалобило бы поселян, которые вилами перегородили девочке путь домой, но жалости мешало огромное чёрное существо, смутно напоминавшее человека. Чудовище по-отечески держало Кристину за руку.
Приблизиться к девочке никто не мог из-за непонятной магии, иначе бы она уже пылала на том костре, который развели на площади. Уговоры и слёзы не действовали. Чудесные исцеления наводили ужас. Лица родителей размылись, они слились с толпой, а толпа боялась. Жители Белогорья не были жестоки, почти совсем, но девочку, подружившуюся с собственной смертью, они принять не могли.
Кристина вытерла слёзы, развернулась и пошла по тропинке под руку с Анку. Он вёл ребёнка в Лес, потому что не знал других мест и другой дороги. Он пел вместе с девочкой песни и рассказывал ей непонятные сказки, стараясь, чтобы за демоническим голосом Кристина не услышала криков горящих поселенцев.
Он ведь был совсем не жестоким, этот Анку.