***
Тебе, о, муза Мельпомена,
Несу старания свои;
Слезами трепетными сцена
Венчает пусть дары мои.
Примечание. Почему трагедия – самый возвышенный жанр? Почему происходит катарсис?
Возвышенный, потому что человек, его дух, сталкивается с ужасом отрицания, ужасом мироздания, который постигает обычных людей… здесь приоткрывается бездна, несущая несправедливость, как часто кажется человеку, ибо его постигает несчастье… а отрицание возвышает, сильное отрицание способно сильно возвышать… И здесь человек соприкасается и с чем-то глубоко серьезным, витальным… с тем, где уже не забалуешь… что до слёз, до мурашек пробирает… Самые сильные эффекты психологического воздействия, самые сильные потрясения приносят нам трагедии… поэтому это и получается самым сильным жанром… Трагедия и успокаивает нас, ибо мы сами страдаем в жизни, но когда мы видим вопиющий трагизм, происходящий с другими, нам становится легче от того, что наше горе кажется нам мельче, и в то же время мы можем пережить его за другого, но все же отстраненно, ибо все же оно происходит не с нами, и вместе с тем мы приобщаемся к нему…
Трагедия связана и с самыми сильными переживаниями, да – самые сильные эмоции, потрясения, сопереживания – это в трагедии, а по сему это считается самым возвышенным жанром, и самые глубокие актеры – трагедийные…
Смерть Клеопатры
«Сокрой меня гробница,
Устала я от суетной толпы,
Устала я от блеска Солнца!»
Таинственен полночный час,
Взошла Луна — ночной светильник;
Ночная мгла на холм легла,
Все лунной негой озарилось,
Прозрачно тьма засеребрилась...
Тихонько, в лунной тишине,
Царица дремлет в сладком сне.
Ночной прохладой ветер веет,
Лишь там, в морской дали,
Один огонь, мерцая, реет.
Царица спит; и сон ее
Никто тревожить не посмеет.
Тиха египетская ночь...
И только звезды над главой
Повисли дивной чередой...
Ночь горяча, она потворствует влюбленным, горячие потоки земли отдаются ночи, отовсюду слышится несмолкаемый говор влюбленных сердец, ночь говорит их голосами, и сердце царицы не спит — и стонет, и ноет оно...
Клеопатра поднялась с ложа, накинула белое покрывало и, пройдя сквозь заросли кустарников, побрела к морю...
Шумел прибой. Тихо, бесшумно накатывались волны, одна за другой, и рассыпались у берега серебряной пеной. Лунный свет колебался и играл бликами в темной бездне вод. Она медленно шла по прибрежью и любовалась сказочным царством ночи... Клеопатра блаженствовала. Ветер обнимал ее, земля отдавала ей свое тепло. Вдруг она остановилась, повернулась лицом к морю, скинула себя одежды, — и тотчас ее обнаженное тело охватило тепло ночи, одной ногой она ступила в воду — и морская стихия ласково прильнула к ней, — она манила, она звала к себе! — царица отдалась, в пучину погрузилась и поплыла, — как страшно ей! — она не чувствует себя, она во мраке растворилась, и только полная Луна над нею бледно озарилась...
Она одна в ночи плыла,
Лишь только полная Луна
Над ней сияла одиноко
И зачарованно, глубоко,
Как будто бледное стекло,
С небес взирала на нее...
Она одна в ночи плыла,
И моря теплая волна,
Желая свежесть воздохнуть,
Ее ласкала нежно грудь...
Настало утро. Тревожно восходило Солнце... ласковые волны утреннего лазоревого моря и колыхались, и волновались; будто груди влюбленной, они тянулись и вставали, пенясь белыми гребешками, навстречу восходящему Солнцу: как вздымаются, как алчут, как жаждут они Солнца! Но Солнце скользит поверх них теплыми лучами и лишь слегка касается и гладит, гладит... нежно возбуждая...
И ветер, опьяненный любовью волн, неистово ласкался к ним, и отдыхал меж ними, меж их изгибов и впадин, нырял в них, играл и бил, вздымая к небу мириады брызг...
Но как ненасытна морская стихия, как подвижна она! И ходит, и стонет, волнуется... волнуется как женщина! Как приветлива она, как ласкова, но как опасна! Голубую бездну таит она за своей утренней лазорью! Бойтесь ее! Бойтесь!..
По небу солнышко катится
И к горизонту уж клонится,
И скоро-скоро над землей
Ночная тень засеребрится...
Над чертогом Клеопатры
Юный месяц сребролукий
Красоту свою роняет
И печально так глядит —
Будто тайну страшну знает, —
Никому не говорит.
И протяжно, и уныло
Лира чудная звенит,
И струна ее печально
Сердцу что-то говорит.
И царица что-то слышит
В том печальном, томном звуке:
То ли голос сладкой муки,
То ли смерти хладный глас...
Горели факелы,
Огонь в лампадах колебался,
В чертогах дивных Клеопатры
Чудесный пир рождался:
Играют флейты, лиры звон
Чертог чарует волшебством,
Протяжно хоры воют,
Звучат тимпаны,
Им литавры громко вторят,
И сотни слуг
На столы кушанья несут.
Несутся чаши круговые,
Бежит и пенится вино,
Кругом все блюда золотые,
Все дивно, все кругом чудно!
Факир, таинственный кудесник,
Что прибыл за тридевядь морей,
Раздул огонь, явил здесь чудо,
Пленив волшебствами гостей.
И будто пламя, колыхаясь,
В движеньях дивных изгибаясь,
Девиц чудесный хоровод
В восточном танце вкруг плывет...
На ложе золотом
Царица чинно отдыхает,
Блаженно, величаво,
Что тайна ночи почивает.
Струятся тонкие шелка,
Пурпур взывает,
Ковер из свежих роз
К ногам ее стелится,
И ароматный фимиам
Вокруг нее курится...
Печально взор ее скользит,
Он что-то ищет — не находит...
И сам с собою говорит,
И тихо что-то молвит...
Как в чистом небе иногда
Тревожно тучка проплывает,
Так незаметно для гостей тоска
В ее глазах слезой мелькает,
Ей хочется казаться веселей,
Но томный блеск ее очей
Печалью сладостной лучится.
И вот она — тихонько глянет,
Ее застынет на мгновенье взгляд...
И теплою слезою станет
Отчаянье в ее очах!
И чудный голосок,
Что нежная струна,
Вдруг задрожит... сорвется...
И так печально зазвучит!..
И грустью в сердце отзовется!..
Но вдруг царица голову подняла;
Блестят ее глаза —
В них светится гроза, —
И робко дрогнули сердца
И замерли, застыли,
И взоры трепетных очей
К ее престолу устремили...
Глаза ее блестят опасно,
Так глубоко... и так прекрасно!
Пред нею в страхе все дрожит,
Все с содроганьем сердца внемлет:
Она протяжно говорит,
Но, как секира в воздухе блестит,
Так твердо глас ее звучит,
И страшный приговор,
Как быстрая стрела,
Из уст ее летит...
Пред ней рабыня
В страхе вся дрожит
И на коленях слезно
О пощаде молит, и...
От волненья задыхаясь,
Перед царицей тяжко стонет...
Ей кубок с ядом подают,
Она дрожащею рукой
Яд принимает
И нежными устами
Отраву горькую алкает;
Царица смотрит ей в глаза…
А та, послушна, как дитя,
Покорно яд глотает,
И на глазах царицы
В муках умирает...
Мерцает сумрак ночи,
Царица клонится ко сну,
Смыкает сладки очи,
Ночь опускает пелену;
Прозрачно тень засеребрилась,
И таят звезды в вышине,
Уж утро на востоке заронилось,
Царица дремлет в сладком сне.
И снится сон ей, как она,
Как будто по морю плывет,
И дует ветер в паруса,
И под кормою корабля,
Шумя и пеной серебрясь,
Играет чудная волна.
Она в наряде царственной Венеры,
С златым венцом на голове,
На ложе золотом под балдахином
Совсем одна на том крабле.
«Ну, где же все?..
Одна, совсем одна!
Под небом голубым.
Как страшно и светло!»
И море лишь одно
Тревожно плещет вкруг нее…
Вдруг тьма сгустилась, и она
Уж у себя в покоях очутилась.
Пред зеркалом сидит:
Ничто не мило ей —
Ни пышные наряды,
Ни блеск драгих камней,
С тоскою смотрит на себя,
На факел, что в углу горит,
Печальна и грустна,
Сама с собою говорит:
«Я счастлива была
И каждый день —
Что праздник для меня, —
Так жизнь моя текла,
И я, что цвет, благоухала.
Но вот пришла пора — и я должна
Спуститься в царство мрачного Тартара».
И только вымолвить успела,
Как тени на стене
Задвигались, сгустились,
И страшной чередой
Вокруг нее столпились,
Все залитые кровью,
И лики их, измученные болью,
Воззвали к ней:
— За что? За что ты нас сгубила?
За что тяжелым мукам предала?
За что на смерть
Ты наши души обрекла?
Она от страха замерла...
И ужас всю ее объемлет.
И хладну гласу смерти внемлет
Ее душа...
Она лицо руками закрывает,
Но тени к ней, ее хватают
И платье рвут,
И драгоценности срывают…
Она кричит и стонет,
Дрожит... и хладно ей,
Но ото сна она отходит...
Уж сонная Аврора
Над горизонтом золотится
И в колеснице золотой
По небу светлому катится.
Как прежде, новым днем
Царица может насладиться.
...................................
Неумолимо время мчалось;
При мысе Акциум сражение рождалось;
В угаре, пламенном дыму,
Когда галеры шли ко дну,
Судьба Египта здесь решалась.
Царица испугалась: «Проигран бой,
Антоний милый мой сражен,
Октавианом славным побежден,
И Цезарь, баловень судьбы,
На гребне пламенной волны
К вершинам славы вознесен».
И шестьдесят галер,
Летучих, легких кораблей,
Раздули паруса и по волнам
Пустились к родным берегам...
Что мир перед влюбленным? —
Руины, обломки пламенных надежд,
Да толки чопорных невежд;
Над всем одна звезда —
Звезда любви сияет!
И Антоний мой родной
За египетской кормой,
Будто бешеный пегас,
Что узду свою презрел,
В след царице полетел.
Для нее готов презреть
Он и славу и венец!
Неумолимый Рок
Ему сей путь предначертал,
Как глыба снеговая с гор падет,
Так он в бездонну пропасть пал.
В Александрийские чертоги,
Белее дня, темнее ночи,
Он прибыл наконец,
Он должен был на поле боя
Найти безвременный конец,
Где гибли стар и млад, —
Он должен был остаться там,
Ведь он — солдат!
Все чувства в нем смутились:
И стыд, и угнетенье,
И сердца грозного волненье
Его движенье выдает.
Царицу он к себе зовет.
А та волнуется, дрожит,
Ее гнетет позор и стыд,
И от волненья дух заходит,
Но все ж она к нему выходит…
Антоний к ней:
- Что?! Что случилось?
Еще не кончен бой,
А ты уже пустилась
На утек?
— Постой!
Мне показалось,
Что бой проигран,
Ты в плену,
Корабль твой пошел ко дну.
— Ей показалось!
— Прости!
Я испугалась,
Волненью сердца поддалась
И к брегам родным помчалась
На вольных легких парусах!..
Будто сладкий звук цевницы,
Так коварен и опасен
Голос ласковый царицы,
Но вдруг она преобразилась,
Как море пред грозою засветилась:
— Известно ли тебе,
Что я — Царица!
И о моей земле
Должна я думать наперед,
Я повернула корабли,
Чтоб сохранить свой флот,
Египта крепостный оплот!
Антоний был смущен, подавлен,
Царицей как всегда раздавлен.
Ушел, в унынье погрузился
И с миром уж навек простился.
К нему царица подошла:
— Что вижу я? Я знала льва,
Но передо мной ягненок,
Скулит, что маленький ребенок.
Ты Марсом был, но ныне духом пал!
От слов тех, пристыженный,
Антоний духом воспылал;
Отчаянье в нем силу пробудило,
И жизнь в его очах
Огонь лучистый засветила...
Еще царица будет его приободрять,
А он душой воинственной пылать,
Но тщетно все, свершилось,
Судьба его остановилась,
И парки оборвалась нить.
И он решился, из ножен вынул меч,
И пал... но дрогнула рука,
Скользнула сталь вдоль живота,
Он ранен был, но рана та
Была смертельно глубока...
Не ведая о том,
Наверх царица поднялась,
В своей гробнице заперлась,
Вдруг слышит шум...
- Антоний ранен?..
Как это возможно?
Давайте же его сюда
Скорее, осторожно...
Царица нежною рукой
Его главу слегка прижала
И кудри черные трепала,
Она смотрела на него
И тихо умоляла, —
Будто нежная голубка
В час предсмертный пред одром
С другом сердца ворковала.
Потом к нему склонилась
И слезно что-то лепетала...
И уж в последний раз
Его поцеловала.
Антоний что-то бормотал,
Уж он себя не понимал,
Но он блаженствовал —
Он на руках Царицы умирал...
Она его будить хотела,
Но смерть уж на челе его
Свой страшный лик запечатлела,
Жизнь угасала в нем
И тело холодело...
В последний раз она
Своей рукою нежной
Глаза его сомкнула,
Слезами залилась
И лик свой отвернула,
Потом на грудь к нему упала,
Обняла... и зарыдала...
— Мой милый, в добрый час,
Поверь, на небесах уж скоро
С тобой увидимся мы снова!..
И пробил смертный час!
Царица, золотой порфирой облачась,
На ложе смерти всходит...
Ее холодный взор в последний раз
Покои царские обводит...
Рабыня уж спешит,
Смертельный яд подносит,
Не в силах говорить,
Колени клонит
И робко, слезно молит...
Корзинку с ядом подает…
Царица белою рукой
Корзиночку берет,
К себе подносит,
Печально так глядит
И смело говорит:
«О, боги мрачного Аида!
Позора я не потерплю!
Достоинство свое не уроню
В глазах толпы презренной!
На ложе смерти гордо я всхожу,
Примите ж дар бесценный!» —
Корзинку открывает, и змейку,
Что страшный яд в себе таит,
Рукою нежною ласкает...
«Ах!» — Укус! Как больно ей!..
Как в глянце хладных вод
Свинцовой тучи отражение дрожит,
Так смерть в ее очах
Отчаяньем блестит!
И боль слезой холодной
По щеке катится...
Взметнулся дух ее, и лик
Предсмертным блеском озарился,
В глазах смертельный ужас отразился...
И стынет в жилах кровь —
Ее рассудок помутился…
Ей больно,
Дрожит ее рука
И покрывало жмет,
И от бессилия падет...
Тихонько голову свою
Она на ложе приклоняет;
Глаза прекрасные смыкает
И навсегда уж засыпает…
.................................
Наутро поднимется Солнце
И ласково свет разольет,
Но юной душою Царицы
Сей мир никогда не блеснет.
И ветер прохладный задует —
Царицу он будет искать,
Но ее уж никто не разбудит:
В прохладной гробнице
Она будет спать.
И так он печально завоет,
И к ней воззовет...
Но в ответ лишь протяжное эхо
Тяжкий стон ему донесет.
И волны морские проснутся,
Чтоб коснуться любимой своей,
Но от слез они захлебнутся,
Не в силах увидеться с ней:
И заплачет вода, заструится...
И от горя побелев,
Мать-земля в пустыню превратится…
P. S.
Восходит Солнце на Востоке,
Над горизонтом заалелся день,
Приют богов уединенный —
Храм беломраморный, колонный,
Пленяет сладостная тень.
Все тихо; и только небо голубое...
Шумя и пенясь, бьет прибой,
И море ласковой волной
Ложится к мраморным ступеням...
P. S. Некоторая критика: http://www.starboy.name/Otvet.htm