Среди толпы и рыночного смрада,
Потертый коврик расстелив в пыли,
Под флейты визг плясала Эсмеральда,
Едва касаясь ножками земли.
Платочек трепетал на шейке тонкой,
Цветастой юбки плыли кружева…
Она была почти еще ребенком,
И грудь ее оформилась едва…
А рядом, метрах в сорока, быть может,
Торчал, воткнутый в площадь, как топор,
Кривя химер уродливые рожи,
Парижской Богоматери собор.
Загородив собой полнебосвода,
Отвлекшись от богоугодных дел,
Массивен и горбат, как Квазимодо,
Он на цыганку с жадностью глядел.
Мучительным снедаем вожделеньем,
Он в жилах ощущал бегучий жар…
И – диво ль, что в какое-то мгновенье
Огонь телесный перешел в пожар!
Текла с окладов, плавясь, позолота.
Бежали трещины по мрамору колонн.
В соборных недрах глухо плакал кто-то.
Рыдания сменял протяжный стон…
И вот взметнулись фейерверком искры,
И шпиль надменный рухнул прямо в ад…
Не стало Богоматери Парижской,
Угас угрюмый Квазимодов взгляд…
Толпа на площади остолбенела:
Раскрыты рты, в глазах застыла жуть…
И только Эсмеральда пела, пела –
Свободы воздух наполнял ей грудь.