Из-под утюга вылетали облака белого пара, ткань под утюгом бодро шипела. Солдат, склонившись над гладильной доской, размеренными движениями руки медленно водил утюгом по мокрой камуфляжной майке. На нём были надеты зелёные армейские брюки, торс его был голым. На его животе в области пупка висел широкий коричневый ремень с металлической портупеей, на которой были изображены серп и молот, окружённые большой звездой. На затылок солдата была нацеплена кепка, которая задрана настолько, что козырёк смотрит практически вертикально вверх. Дверь бытовки скрипнула, и из расположения казармы, где играла музыка, смеялись, громко разговаривали и кричали солдаты, на мгновение стали доноситься громкие звуки. Когда дверь закрылась, звуки вновь стали приглушёнными.
– О, Колян! – сказал вошедший паренёк, заметив гладильщика за его занятием. – Ты, что, майку постирал?! – спросил вошедший с удивлением.
– Да. – ответил Колян, не поднимая головы, продолжая методично водить утюгом по шипящей майке.
Вошедшего солдата звали Дима. Он разложил на соседней гладильной доске кусочки белой ткани, из которых собирался делать подворотнички для подшивания кителя. Побрызгав водой из пульверизатора один из кусочков, он принялся гладить его утюгом, загибая его края особым образом, формируя ровный подворотничок. Прошла минута, и Дима с интонацией лёгкого удивления тихим голосом (тихим, вероятно, для того чтобы не показаться грубым и назойливым) продолжил интересоваться:
– Зачем?... Тебе галимую выдали?!...
Была суббота. В этот день солдаты ходят в «баню», меняют нательное и постельное бельё, а также устраивают генеральную уборку расположения – главного помещения казармы, в котором находятся их кровати. Нательное бельё, в котором солдат отходил (откопал, отбегал, отползал) целую неделю, он снимает с себя и скидывает в кучу грязного белья. Взамен ему выдаётся «свежее» постиранное бельё, которое пришло из прачечной. Оно также некоторое время назад было кем-то скинуто в кучу грязного белья, было постирано, и теперь оно раздаётся солдатам взамен на их грязное бельё, которое скоро попадёт в прачечную. Своеобразный «круговорот трусов в природе». Индивидуальной принадлежности белья к конкретному человеку не существует, так что, в одних и тех же трусах за время их «жизни» может походить целая рота солдат, а то – и целая воинская часть. Мало того – идут года, солдаты приходят и уходят, а трусы остаются, таким образом, в одних и тех же трусах может походить даже несколько поколений солдат.
– Да, н-е-е-е-т… – ответил Колян с некоторой неуверенностью в голосе, словно чего-то не договаривая. Продолжая гладить майку, он поднял голову и призадумался, – Нормальную выдали, но я лучше свою постираю.
Круговорот трусов в природе должен был бы закончится, если б в него иногда не вводились новые вещи, никем прежде не ношенные, прямо с завода. В первые две субботы солдаты, только что прибывшие на службу, получают именно такое бельё – абсолютно новое.
– Так, а зачем ты свою стираешь, а не возьмёшь ту, что выдали? Зачем ты возишься? – спросил Дима, не отрывая глаз от своего занятия.
– Просто… Понимаешь?! – Колян прекратил гладить майку, поставил утюг пяткой на гладильную доску и распрямился, – Да, я с ней вожусь, но она новая, нигде не порванная, не воняет, как то чмо, которое раздают. Это слишком просто – знать, что в конце-концов ты просто-напросто получишь другую майку и о своей теперешней можно не заботиться. Можно рвать её в подмышках, можно вытирать ею ноги после бани – ведь ты её уже не будешь надевать, верно?! Тебя ждёт свежая, постиранная, а об старую можно вытереть ноги и выкинуть её для кого-то другого. И зачем заботиться?! Ведь поносишь её неделю, потом выкинешь – и получишь новую! И поэтому то, что раздают, такое чмо рваное и пожелтевшее, да ещё и размеры не подходят вечно. Это все от того, что ходят майки по рукам… По рукам тех, кому на них наплевать.
С каждым произносимым словом, в его голосе становилось всё больше и больше энергии, и становились совершенно отчётливы нотки гнева, ярости и отвращения, которые в самом начале своей речи он пытался подавлять.
Дима, дождавшись момента, когда его собеседник закончил говорить, помолчал пару секунд с улыбкой на лице, обдумывая услышанное, а после, не поднимая головы, с усмешкой в голосе спросил:
– Ты сейчас о майках или о девушках говорил?
Колян, слегка нахмурив брови, в недоумении уставился на занятого подворотничками товарища, посмотрел так на него несколько секунд, пытаясь понять смысл прозвучавшего вопроса, а потом вновь склонился над гладильной доской и водрузил утюг на майку. Делая чуть более резкие и нервные движения рукой, водя утюгом чуть быстрее, чем раньше, он сказал:
– О майках.
Октябрь 2017 г.