Поэмы Клеопатра, Царица Савская и др

Оригинал с картинками находится здесь: http://starboy.name/poem.html




Зарисовки


Смерть Клеопатры 2
Лейла (Ночь) 12
Смерть юноши поэта 23
Царевна Востока 29
Перед Венерой 33
Математика – Царица наук 35
Белая женщина 38
Одержимость Клеопатры 42
Девчушка (несколько мгновений из жизни) 47
Марии Дэви Христос, Матерь белого братства 48
Леди насилие 50
Светлая печаль 51
Миф об Артемиде и Актеоне 56
Миф о Гении превосходства 57
Вакханочка 67
Любви чистейшие колодцы… 69
Поцелуй маленькой цыганки
Гроза 65
Моя Родина 70 (детские стихи)
Письмо матери 101
Царица Савская 104
Нордическая легенда о Зигвольфе, темном рыцаре 126
Гот 137







      Введение. Мне критики ставят на вид, что я нарушаю стилистику, размеренный ритм. Действительно, зачастую мне приходится жертвовать этим, а потому стих у меня во многом ломается… в угоду преимуществу – силе эмоций! Мне всегда хотелось писать подобно обрушивающейся снежной лавине, подобно разливающейся реке, спонтанно принимающей формы…
   Вот, к примеру, если мы посмотрим на стихи Пушкина (у которого я многому учился!), то они стилистически сильно подчинены единому размеру, гармонизированы, звучны, но вместе с тем в них утрачивается эмоциональная сила, надрыв, спонтанность, ломающая границы… Но когда из глубины души идет несущийся поток, он рушит препятствия, перескакивает через камни, сносит мосты… То есть здесь необходимо приходится жертвовать стилистикой,  строго размеренной ритмичностью…   




            ***
    Тебе, о, муза Мельпомена, 
    Несу старания свои;
    Слезами трепетными сцена
    Венчает пусть дары мои.




    Примечание. Почему трагедия – самый возвышенный жанр? Почему происходит катарсис?
    Возвышенный, потому что человек, его дух, сталкивается с ужасом отрицания, ужасом мироздания, который постигает обычных людей… здесь приоткрывается бездна, несущая несправедливость, как часто кажется человеку, ибо его постигает несчастье… а отрицание возвышает, сильное отрицание способно сильно возвышать… И здесь человек соприкасается и с чем-то глубоко серьезным, витальным… с тем, где уже не забалуешь… что до слёз, до мурашек пробирает… Самые сильные эффекты психологического воздействия, самые сильные потрясения приносят нам трагедии… поэтому это и получается самым сильным жанром… Трагедия и успокаивает нас, ибо мы сами страдаем в жизни, но когда мы видим вопиющий трагизм, происходящий с другими, нам становится легче от того, что наше горе кажется нам мельче, и в то же время мы можем пережить его за другого, но все же отстраненно, ибо все же оно происходит не с нами, и вместе с тем мы приобщаемся к нему…
    Трагедия связана и с самыми сильными переживаниями, да – самые сильные эмоции, потрясения, сопереживания – это в трагедии, а по сему это считается самым возвышенным жанром, и самые глубокие актеры – трагедийные…




  Смерть Клеопатры

        «Сокрой меня гробница,
        Устала я от суетной толпы,
        Устала я от блеска Солнца!»


    Таинственен полночный час,
    Взошла Луна — ночной светильник;
    Ночная мгла на холм легла,
    Все лунной негой озарилось,
    Прозрачно тьма засеребрилась...
    Тихонько, в лунной тишине,
    Царица дремлет в сладком сне.
    Ночной прохладой ветер веет,
    Лишь там, в морской дали,
    Один огонь, мерцая, реет.
    Царица спит; и сон ее
    Никто тревожить не посмеет.
    Тиха египетская ночь...
    И только звезды над главой
    Повисли дивной чередой...               

    Ночь горяча, она потворствует влюбленным, горячие потоки земли отдаются ночи, отовсюду слышится несмолкаемый говор влюбленных сердец, ночь говорит их голосами,  и сердце царицы не спит — и стонет, и ноет оно...
    Клеопатра поднялась с ложа, накинула белое покрывало и, пройдя сквозь заросли кустарников, побрела к морю...
    Шумел прибой. Тихо, бесшумно накатывались волны, одна за другой, и рассыпались у берега серебряной пеной. Лунный свет колебался и играл бликами в темной бездне вод. Она медленно шла по прибрежью и любовалась сказочным царством ночи... Клеопатра блаженствовала. Ветер обнимал ее, земля отдавала ей свое тепло. Вдруг она остановилась, повернулась лицом к морю, скинула себя одежды, — и тотчас ее обнаженное тело охватило тепло ночи, одной ногой она ступила в воду — и морская стихия ласково прильнула к ней, — она манила, она звала к себе! — царица отдалась, в пучину погрузилась и поплыла, — как страшно ей! — она не чувствует себя, она во мраке растворилась, и только полная Луна над нею бледно озарилась...

    Она одна в ночи плыла,
    Лишь только полная Луна
    Над ней сияла одиноко
    И зачарованно, глубоко,
    Как будто бледное стекло,
    С небес взирала на нее...
    Она одна в ночи плыла,
    И моря теплая волна,
    Желая свежесть воздохнуть,
    Ее ласкала нежно грудь...

    Настало утро. Тревожно восходило Солнце... ласковые волны утреннего лазоревого моря и колыхались, и волновались; будто груди влюбленной, они тянулись и вставали, пенясь белыми гребешками, навстречу восходящему Солнцу: как вздымаются, как алчут, как жаждут они Солнца! Но Солнце скользит поверх них теплыми лучами и лишь слегка касается и гладит, гладит... нежно возбуждая... 
    И ветер, опьяненный любовью волн, неистово ласкался к ним, и отдыхал меж ними, меж их изгибов и впадин, нырял в них, играл и бил, вздымая к небу мириады брызг...
    Но как ненасытна морская стихия, как подвижна она! И ходит, и стонет, волнуется... волнуется как женщина! Как приветлива она, как ласкова, но как опасна! Голубую бездну таит она за своей утренней лазорью! Бойтесь ее! Бойтесь!..
         
     По небу солнышко катится
     И к горизонту уж клонится,
     И скоро-скоро над землей
     Ночная тень засеребрится...
 
     Над чертогом Клеопатры
     Юный месяц сребролукий
     Красоту свою роняет
     И печально так глядит —
     Будто тайну страшну знает, —
     Никому не говорит.
     И протяжно, и уныло
     Лира чудная звенит,
     И струна ее печально
     Сердцу что-то говорит.
     И царица что-то слышит
     В том печальном, томном звуке:
     То ли голос сладкой муки,
     То ли смерти хладный глас...   

     Горели факелы,
     Огонь в лампадах колебался,
     В чертогах дивных Клеопатры
     Чудесный пир рождался:
     Играют флейты, лиры звон
     Чертог чарует волшебством,
     Протяжно хоры воют,
     Звучат тимпаны,
     Им литавры громко вторят,
     И сотни слуг
     На столы кушанья несут.
     Несутся чаши круговые,
     Бежит и пенится вино,
     Кругом все блюда золотые,
     Все дивно, все кругом чудно!
     Факир, таинственный кудесник,
     Что прибыл за тридевядь морей,
     Раздул огонь, явил здесь чудо,
     Пленив волшебствами гостей.
     И будто пламя, колыхаясь,
     В движеньях дивных изгибаясь,
     Девиц чудесный хоровод
     В восточном танце вкруг плывет...
     На ложе золотом
     Царица чинно отдыхает,
     Блаженно, величаво,
     Что тайна ночи почивает. 
     Струятся тонкие шелка,
     Пурпур взывает,
     Ковер из свежих роз
     К ногам ее стелится,
     И ароматный фимиам
     Вокруг нее курится...
     Печально взор ее скользит,
     Он что-то ищет — не находит...
     И сам с собою говорит,
     И тихо что-то молвит...
     Как в чистом небе иногда
     Тревожно тучка проплывает,
     Так незаметно для гостей тоска
     В ее глазах слезой мелькает,
     Ей хочется казаться веселей,
     Но томный блеск ее очей
     Печалью сладостной лучится.
     И вот она — тихонько глянет,
     Ее застынет на мгновенье взгляд...
     И теплою слезою станет 
     Отчаянье в ее очах!
     И чудный голосок,
     Что нежная струна,
     Вдруг задрожит... сорвется...
     И так печально зазвучит!..
     И грустью в сердце отзовется!..
    
     Но вдруг царица голову подняла;
     Блестят ее глаза —
     В них светится гроза, —
     И робко дрогнули сердца 
     И замерли, застыли,
     И взоры трепетных очей
     К ее престолу устремили...
     Глаза ее блестят опасно,
     Так глубоко... и так прекрасно!
     Пред нею в страхе все дрожит,
     Все с содроганьем сердца внемлет:
     Она протяжно говорит,
     Но, как секира в воздухе блестит,
     Так твердо глас ее звучит,
     И страшный приговор,
     Как быстрая стрела,
     Из уст ее летит...
     Пред ней рабыня
     В страхе вся дрожит
     И на коленях слезно
     О пощаде молит, и...
     От волненья задыхаясь,
     Перед царицей тяжко стонет...
     Ей кубок с ядом подают,
     Она дрожащею рукой
     Яд принимает
     И нежными устами
     Отраву горькую алкает;
     Царица смотрит ей в глаза…
     А та, послушна, как дитя,
     Покорно яд глотает,
     И на глазах царицы
     В муках умирает... 
      
     Мерцает сумрак ночи,
     Царица клонится ко сну,
     Смыкает сладки очи,
     Ночь опускает пелену;
     Прозрачно тень засеребрилась,
     И таят звезды в вышине,
     Уж утро на востоке заронилось,
     Царица дремлет в сладком сне.
     И снится сон ей, как она,
     Как будто по морю плывет,
     И дует ветер в паруса,
     И под кормою корабля,
     Шумя и пеной серебрясь,
     Играет чудная волна.
     Она в наряде царственной Венеры,
     С златым венцом на голове,
     На ложе золотом под балдахином
     Совсем одна на том крабле.
     «Ну, где же все?..
     Одна, совсем одна!
     Под небом голубым.
     Как страшно и светло!»
     И море лишь одно
     Тревожно плещет вкруг нее…
     Вдруг тьма сгустилась, и она
     Уж у себя в покоях очутилась.
     Пред зеркалом сидит:
     Ничто не мило ей —
     Ни пышные наряды,
     Ни блеск драгих камней,
     С тоскою смотрит на себя,
     На факел, что в углу горит,
     Печальна и грустна,
     Сама с собою говорит:
     «Я счастлива была
     И каждый день —
     Что праздник для меня, —
     Так жизнь моя текла,
     И я, что цвет, благоухала.          
     Но вот пришла пора — и я должна
     Спуститься в царство мрачного Тартара».
     И только вымолвить успела,
     Как тени на стене
     Задвигались, сгустились,
     И страшной чередой
     Вокруг нее столпились,
     Все залитые кровью,
     И лики их, измученные болью,
     Воззвали к ней:
     — За что? За что ты нас сгубила?
     За что тяжелым мукам предала?
     За что на смерть
     Ты наши души обрекла?
     Она от страха замерла...
     И ужас всю ее объемлет.
     И хладну гласу смерти внемлет
     Ее душа...
     Она лицо руками закрывает,
     Но тени к ней, ее хватают
     И платье рвут,
     И драгоценности срывают…
     Она кричит и стонет,
     Дрожит... и хладно ей,
     Но ото сна она отходит...

     Уж сонная Аврора
     Над горизонтом золотится
     И в колеснице золотой
     По небу светлому катится.
     Как прежде, новым днем
     Царица может насладиться.      

  ...................................

     Неумолимо время мчалось;
     При мысе Акциум сражение рождалось;
     В угаре, пламенном дыму,
     Когда галеры шли ко дну,
     Судьба Египта здесь решалась.
     Царица испугалась: «Проигран бой,
     Антоний милый мой сражен,
     Октавианом славным побежден,
     И Цезарь, баловень судьбы,
     На гребне пламенной волны
     К вершинам славы вознесен».
     И шестьдесят галер,
     Летучих, легких кораблей,
     Раздули паруса и по волнам
     Пустились к родным берегам...
    
     Что мир перед влюбленным? —
     Руины, обломки пламенных надежд,
     Да толки чопорных невежд;
     Над всем одна звезда —
     Звезда любви сияет!
     И Антоний мой родной
     За египетской кормой,
     Будто бешеный пегас,
     Что узду свою презрел,
     В след царице полетел.      
     Для нее готов презреть
     Он и славу и венец!       
   
     Неумолимый Рок
     Ему сей путь предначертал,
     Как глыба снеговая с гор падет,
     Так он в бездонну пропасть пал.
   
     В Александрийские чертоги,
     Белее дня, темнее ночи,
     Он прибыл наконец,
     Он должен был на поле боя
     Найти безвременный конец,
     Где гибли стар и млад, —
     Он должен был остаться там,
     Ведь он — солдат!       
   
     Все чувства в нем смутились:
     И стыд, и угнетенье,
     И сердца грозного волненье
     Его движенье выдает.
     Царицу он к себе зовет.
     А та волнуется, дрожит,
     Ее гнетет позор и стыд,
     И от волненья дух заходит,
     Но все ж она к нему выходит…

     Антоний к ней:
     - Что?! Что случилось?
     Еще не кончен бой,
     А ты уже пустилась
     На утек?
              — Постой!
     Мне показалось,
     Что бой проигран,
     Ты в плену,
     Корабль твой пошел ко дну.
     — Ей показалось!
                — Прости!
     Я испугалась,
     Волненью сердца поддалась
     И к брегам родным помчалась
     На вольных легких парусах!..
      
     Будто сладкий звук цевницы,
     Так коварен и опасен
     Голос ласковый царицы, 
     Но вдруг она преобразилась,
     Как море пред грозою засветилась:
     — Известно ли тебе,
     Что я — Царица!
     И о моей земле
     Должна я думать наперед,
     Я повернула корабли,
     Чтоб сохранить свой флот,
     Египта крепостный оплот!

     Антоний был смущен, подавлен,
     Царицей как всегда раздавлен.
     Ушел, в унынье погрузился
     И с миром уж навек простился.
    
     К нему царица подошла:
     — Что вижу я? Я знала льва,
     Но передо мной ягненок,
     Скулит, что маленький ребенок.
     Ты Марсом был, но ныне духом пал!
     От слов тех, пристыженный,   
     Антоний духом воспылал;
     Отчаянье  в нем силу пробудило,
     И жизнь в его очах
     Огонь лучистый засветила...

     Еще царица будет его приободрять,
     А он душой воинственной пылать,
     Но тщетно все, свершилось,
     Судьба его остановилась,
     И парки оборвалась нить.    

     И он решился, из ножен вынул меч,
     И пал... но дрогнула рука,
     Скользнула сталь вдоль живота,
     Он ранен был, но рана та
     Была смертельно глубока...      

     Не ведая о том,
     Наверх царица поднялась,
     В своей гробнице заперлась,
     Вдруг слышит шум...
     - Антоний ранен?..
     Как это возможно?
     Давайте же его сюда
     Скорее, осторожно... 

     Царица нежною рукой
     Его главу слегка прижала
     И кудри черные трепала,
     Она смотрела на него
     И тихо умоляла, —
     Будто нежная голубка
     В час предсмертный пред одром
     С другом сердца ворковала.
     Потом к нему склонилась
     И слезно что-то лепетала...
     И уж в последний раз
     Его поцеловала.

     Антоний что-то бормотал,
     Уж он себя не понимал,
     Но он блаженствовал —
     Он на руках Царицы умирал...

     Она его будить хотела,
     Но смерть уж на челе его
     Свой страшный лик запечатлела,
     Жизнь угасала в нем
     И тело холодело...
      
     В последний раз она
     Своей рукою нежной
     Глаза его сомкнула,
     Слезами залилась
     И лик свой отвернула,
     Потом на грудь к нему упала,
     Обняла... и зарыдала...
      — Мой милый, в добрый час,
     Поверь, на небесах уж скоро
     С тобой увидимся мы снова!..
 
     И пробил смертный час!
     Царица, золотой порфирой облачась,
     На ложе смерти всходит...
     Ее холодный взор в последний раз
     Покои царские обводит...
     Рабыня уж спешит,
     Смертельный яд подносит,
     Не в силах говорить,
     Колени клонит
     И робко, слезно молит...
     Корзинку с ядом подает…
     Царица белою рукой
     Корзиночку берет,
     К себе подносит,
     Печально так глядит
     И смело говорит:
     «О, боги мрачного Аида!
     Позора я не потерплю!
     Достоинство свое не уроню
     В глазах толпы презренной!
     На ложе смерти гордо я всхожу,
     Примите ж дар бесценный!» —
     Корзинку открывает, и змейку,
     Что страшный яд в себе таит,
     Рукою нежною ласкает...
     «Ах!» — Укус! Как больно ей!..
    
     Как в глянце хладных вод
     Свинцовой тучи отражение дрожит,
     Так смерть в ее очах
     Отчаяньем блестит!
     И боль слезой холодной
     По щеке катится...
     Взметнулся дух ее, и лик
     Предсмертным блеском озарился,
     В глазах смертельный ужас отразился...
     И стынет в жилах кровь —
     Ее рассудок помутился…
    
     Ей больно,
     Дрожит ее рука
     И покрывало жмет,
     И от бессилия падет...
 
     Тихонько голову свою
     Она на ложе приклоняет;
     Глаза прекрасные смыкает
     И навсегда уж засыпает…       

  .................................
 
     Наутро поднимется Солнце
     И ласково свет разольет,
     Но юной душою Царицы
     Сей мир никогда не блеснет.
     И ветер прохладный задует —
     Царицу он будет искать,
     Но ее уж никто не разбудит:
     В прохладной гробнице
     Она будет спать.
     И так он печально завоет,
     И к ней воззовет...
     Но в ответ лишь протяжное эхо
     Тяжкий стон ему донесет.
     И волны морские проснутся,
     Чтоб коснуться любимой своей,
     Но от слез они захлебнутся,
     Не в силах увидеться с ней:
     И заплачет вода, заструится...
     И от горя побелев, 
     Мать-земля в пустыню превратится…
               

  P. S.
     Восходит Солнце на Востоке,
     Над горизонтом заалелся день,
     Приют богов уединенный —
     Храм беломраморный, колонный,
     Пленяет сладостная тень.
     Все тихо; и только небо голубое...
     Шумя и пенясь, бьет прибой,
     И море ласковой волной
     Ложится к мраморным ступеням...
 


    P. S. Некоторая критика: http://www.starboy.name/Otvet.htm


 
 Лейла (Ночь)

               Сдувает ветер прах времен;
               Ушли народы, поколенья,
               Другие нравы, нов закон,
               Свобода совести и мненья.
      
    Веков холодное молчанье
    Хранит заветное сказанье
    О диве вышних, диких гор,
    Свежо в веках еще преданье,
    Рассказ печален будет мой.

    Как прежде было, и сейчас,
    Закрыв глаза, во мгле ночной,
    Когда придет урочный час,
    Ее я вижу пред собой.   
    Я всей душой ее люблю
    И на страницах, здесь, в стихах,
    Как вечный сон боготворю;
    Покойся с миром, бедный прах.            
   
    В горах над скалами высоко
    Стояла сакля одиноко,
    Внизу долины открывались,
    Где взоры дикие терялись,
    Где зеленели мирно травы,
    Пастбища, шумные дубравы,
    Средь скал, где бурных, горных рек
    Нетерпелив стремглавый бег,
    Где овцы тихо меж камнями
    Гуляют мирными стадами,   
    Где дух на воле отдыхает,
    О смысле бога вопрошает,
    Где время ход остановило,
    Как прежде все, так ныне было.   
 
              ---
    Уж сакли бедные дымились,
    Столбы под небо ровно вились…
    Звон колокольчика поля
    Под утро сонно огласил;
    На склоны гор свои стада
    Пастух с клюкою выводил.
    В папахе, бурке, налегке
    Присел поодаль в стороне
    И песнь печальную завел
    О вышине кавказских гор…

    В одной лачужке неприметной,
    Простой на вид и очень бедной,
    Росла Лейла, любви созданье,
    Кавказских гор очарованье.
    Раскаты дальние войны
    Ее совсем не омрачали,
    И силы все ее души
    Еще в забвении дремали.   

    Жила без матери она,
    Но с детских лет уж поняла,
    Что русский был тому виной,
    Ее оставив сиротой.

    Суровый брат с седым отцом
    В округе много промышляли
    Разбоем, местью, грабежом,
    Но дочь свою не обижали,
    Ее любили, так она,
    При них, что вешний цвет, цвела.
    В заботах только лишь о том,
    Чтоб дом их был согрет теплом.

    Лейла, невинное дитя,
    Как цвет от бурь и непогоды
    На лоне матери Природы
    Для глаз невидимо цвела.      
    Уж с детских лет, с самих пеленок,
    Когда она была ребенок,
    Ее ласкали нежно слух
    Напевы гор, и гордый дух
    Ей душу жизнью напоил,
    Кавказа силой вдохновил.
      
    Она мечтать одна любила,
    Одна в горах всегда бродила,
    Иль часто в доме у окна,
    Всегда задумчива, грустна
    Сидела тихо, одиноко
    И зачарованно, глубоко
    Смотрела вдаль, где над главой
    Вершины длинной чередой
    Из-за туманов поднимались
    И в облаках от глаз скрывались.
    Любила утром, пред рассветом,
    Когда еще стелится мгла,
    Полюбоваться вешним цветом,
    Взглянуть на долы и луга.
    Иль высоко, от всех далеко,
    Склонившись взором у ручья,
    Сидеть любила одиноко,
    Природы дикое дитя.
   
    Красой ее пленяли горы,
    Она гуляла часто там;
    Ее блуждали мирно взоры
    По диким склонам и холмам,
    Лаская дивные картины,
    Паденье вод и скал вершины.
    Иль в тишине, среди древес,
    Сойдя под лиственный навес,
    Будила отраженье вод,
    Таило что небесный свод…   
    Иль часто сев на склоне гор,
    Вдали, одна, никем не зрима,
    Внимать любила разговор
    Полночных звезд; неодолимо
    Ее манила за собой
    Бездонна пропасть над главой…
       
    В казачьей русской стороне,
    В куренье ветхом и простом
    Жил парень славный на селе.
    И наш рассказ теперь о нём.
    То было время крепостное,
    Но был свободен наш казак,
    Какое счастье – степь, свобода!
    Но не везде бывало так. 
    Среди лесов, полей и рек,
    На свежем воздухе, на воле,
    Он цвел, как маков алый цвет,
    И рос, как колос в чистом поле.
    С душой простой и незлобливой,
    Веселый нравом, справедливый,
    Он честен был и сердцем славен,
    Любил Природу и друзей,
    Веселье, праздник, шум затей,
    И, в общем, был отличный парень.   
 
    То были смутные года,
    Кавказ вулканом волновался.
    Прошла младенчества пора,
    Его призвали, он собрался,
    Ни разу сердцем не смутился
    И в край кавказский устремился,
    Хотя пророчили конец
    Ему бесславный на чужбине,
    Но духом смелый был юнец,
    Он верным сыном был России.         
            
    Мелькали дымные костры,
    Столбы неровно подымались,
    Дрожа в мерцающей зыби,
    Между собой перекликались
    Цепные, горные хребты.
    Черкесы праздные сидели,
    Часы невидимо летели
    В беседах мирных о конях,
    О дикой вольности сынах,
    О красоте их юных жен
    И обо многом о другом…

    Один старик; все перед ним
    Столпились други молодые,
    Он тихим голосом своим
    Слова вещал им призывные.
    И кудлы белые до плеч
    Вились; неторопливо речь
    С дрожащих уст его слетала,
    Но слово каждое звучало
    Живою мудростью, душой,
    Храня отцов завет святой.
    Давно годами убеленный,
    Он безмятежно говорил,
    Не здесь как будто, отрешенный,
    Клюкою угли шевелил...
    Он говорил о газавате,
    Свободу горцев воспевал,
    Всё о Коране толковал(1),
    О Шамиле, борце, имаме,
    Неверных грозно проклинал;
    К убийству, крови призывал.
    Его речам бойцы внимали
    С угрюмым видом, в тишине,
    Слова сердцами принимали,
    Поведал им он о войне,
    О том, как он в былые годы
    Скакал на резвом скакуне,
    Не знал еще своей дороги,
    Но верен был всегда борьбе,
    И жизнь прожил, храним судьбою,
    Хотя готов был умереть,
    Тут он поник седой главою,
    Назавтра воинов ждала смерть…      

    Костер горел во тьме холодной,
    Шипели угли, дым валил,
    В горах шакал один голодный
    За перевалами бродил,
    И ветра злые завыванья
    Качали редкую траву,
    Без страха в сердце и страданья
    Сыны глядели на войну.
    Один черкес, как ворон, чёрный,
    Стоял поодаль, в стороне,
    Его раздался голос ровный,
    Он рассказал им о мечте,
    Он местью пламенной дышал,
    Погибель русским предвещал;
    Что звезды тёмной ночи,
    Его блестели хладны очи.
    И гордость горного орла
    Со скорбной раной на челе
    Читались в сумрачном лице,
    Он был пророк и Сатана. 

    На небе тучи заходили,
    Повея влагою в горах,
    Кругом всё небо обложили,
    В долины пал ненастный мрак;
    Вода, что чистая слеза;
    Близка уж страшная гроза,
    Уж слышны были в отдаленье
    Ее угрозы и волненья…   

    Заходят тучи над горами,
    И над рекой, и над лугами
    Раскаты грома, молний блеск,
    Из края в край раздастся треск.
    В потоки мутные сливаясь,
    Стекает дождь с окрестных скал,
    И мчится, пенясь, дикий вал,
    В долину с гор, шумя спускаясь. 
    Шайтан под буркою в скале
    С тяжелой думой на челе
    Сокрылся мрачной непогоды,
    Сидел, глядя на тёмны своды;
    Дождь лил в горах сплошной стеной,
    Он видел капли пред собой,
    Что с камня падали шумя,
    О смерти мысли наводя…
   
    Блеснула молния, удар,
    Зажглося древо… наповал
    Грозой в ненастье сражено,
    Упав, обуглилось оно…
    То явно был недобрый знак,
    И чью-то жизнь поглотит мрак.   

    Настало утро. Спали горы,
    Дремали мирные просторы,
    Под небом, в сизой вышине
    Мечеть сокрылась на скале,
    Светила уж свершили ход,
    Раздались клики — то мула
    Молитву огласил с утра,
    И пробудился весь Восток.       
    На горы тихо пал туман,
    В горах виется караван,
    И слышен говор узденей,
    И топот их лихих коней.
    Уже давно и стар, и млад,
    Все нетерпением кипят
    И боя ждут; как вдруг вдали
    За перевалом казаки
    Меж скал, неведомой тропой
    На конях едут, меж собой
    Неспешно речи говорят,
    Клинки наточены блестят,
    А кони чуют уж беду,
    Фырча, гарцуют на ходу…
   
    И завязался страшный бой,
    Один черкес убит, ногой
    Он в стремя крепкое попал,
    С коня на землю вольно пал,
    И вдоль дороги по степи
    Конь долго мчал его в пыли…

    Лейла, Лейла, то брат твой был,
    Он смертью храброю почил.       

    Сияет месяц в облаках,
    Туман ночной стоит в горах,
    И, обернувшись сизой мглой,
    Вершины спят во тьме седой…
    Вдали блуждают сонно взоры,
    Пылает пламя, у костра
    Казак сидит, и на просторы
    Душа его устремлена.
    Виется дым чуть зримо в выси,
    Тревожа ночи тишину,
    Печалят душу тайной мысли,
    Но забываясь, уж ко сну
    Клонится буйна голова;
    Сияют звезды, ночь тиха.

    И все ж с земли казак привстал,
    Коня лихого оседлал,
    И веря призрачной мечте,
    Подъехал к сакле на скале. 

    Улыбку мило затая,
    Лейла на путника взглянула,
    В сердцах его уже любя,
    В ней искра страсти промелькнула:
    «Прости, не в праве я тебя
    Удерживать… останься,
    Приляг у мирного огня,
    Забвенью сладкому предайся.   
    Уж ночь настала на дворе,
    Куда, казак, тебе спешить,
    Куда поедешь на коне?..
    Останься кров со мной делить!
    Отец сегодня не придет,
    У кунака ночлег найдет…»

    Туманы дымной пеленой
    Носились сонно над рекой,
    Лилась прохлада ночи,
    Затихло все, и на покой
    Манили сладостные очи… 

    Казак остался до утра
    Делить ночлег и мирный кров.
    Всю страсть и нежность, и любовь
    Ему отдала в ночь Лейла:
    Объятья с лаской распахнула,
    Устами в война воздохнула
    Любви истомный, сладкий дух,
    Он с ней прилег, огонь потух.
 
    Теперь они и дни и ночи
    Гуляли вместе под Луной,
    Ночами не смыкая очи.
    Весенней, ласковой порой
    В шумящих травах забывались,
    Любви без меры предавались,
    Как звери дикие в лесах,
    Иль птицы вольные в горах. 
          
             --- 
    Вечер тихий, неприметный,
    Звёзд мутящих караван,
    Дым из труб прозрачно-бледный
    Горы кутает в туман.
    Час вечерний, день протёк,
    Седой старец наклоненный,
    Уж спешит под тёплый кров,
    Под вязанкою согбенный.
    Запах дыма, в сакле сухо,
    Веет пряный запах лука;
    Дочка бедная в углу
    Варит ужин старику.
    «Добрый вечер, мой отец,
    Долго не было тебя,
    Воротился наконец,
    Волновалась тут уж я».
    Седой старец помолчав,
    Пододвинулся к огню,
    Самосад свернул, помяв,
    Закурил; речь такову
    Дочке сказывал своей
    Про удалых узденей,
    И, запнувшись, вдруг сказал,
    Голос старца задрожал:
    «Видно, дочка, не к добру
    Стал казак к нам заходить,
    Кто таков и почему
    Смеет твой покой будить?
    — Не волнуйся, мой отец,
    Он по нраву мне, он люб,
    Добрый это молодец,
    Я больна, и мой недуг
    Может он лишь излечить,
    В чем его мне обвинить?
    —  Издалека я видал,
    Но мой острый глаз приметил,
    Знай, он мне напоминал
    Казака, что в брата метил.
    Он повинен в его смерти,
    Ты должна свершить знак мести,
    Отомсти за брата кровь,
    Он любил тебя, любовь
    Крови требует его,
    Отомсти же за него!»
    Страшно ей, не по себе,
    Странны речи диве те,
    Очи вспыхнули; огонь
    Пламя мести засветило,
    И ее печальный взор
    Сталь клинка остановила.
    «Будет брат мой отомщен,
    Кровь за кровь, таков закон!» 

И месть ее затмила взоры,
Ее мутятся чувства вдруг,
Кипение восточной крови,
Ей так мучителен недуг,
Чело объемлет ада пламя,
Кровавой дымной пеленой,
Пред глазами, словно знамя,
Ведет все чувства за собой.
Она любовь бы не предала,
Но ей безумья покрывало    
Смутила чувства все в груди,
Она решила, что любви
Достигнет в смерти вечной,
Не на земле столь скоротечной…
Ведь он неверен будет ей,
Так лучше смерть пускай теперь
Сердца навеки их скрепит,
На свете том соединит.   

    На небе звезды чередой
    Неторопливо выплывают,
    Своей полночной красотой
    Дрожа, в смятении мерцают;
    Средь них красавец молодой,
    Пастух печальный томно бродит,
    Задумчив в неге неземной,
    Сиянье тусклое наводит;
    Печально горные напевы
    Звучат сегодня при Луне,
    И взоры любящие девы
    Глядят слезами в полутьме…
    Сияют звезды, ночь тиха.
    Горит костер в горах высоко,
    Восходят искры в небеса,
    Душе влюбленной одиноко.
      
    Туманом всё заволокло,
    Воздушно, призрачно, легко;
    Престолы дивные Природы,
    В туман укутанные горы,
    Стоят незримо, величаво;
    Уж утро в горы сонно пало…

    Лейла глядит – и горы тонут
    В прозрачной дымке голубой,
    Вершины снежные выходят
    На небе длинной чередой…
    И Солнца луч уж за горами
    Блеснул в синеющей дали;
    Растаяв, бледные туманы
    Явили дивный край земли.    
   
    Природы тайные картины,
    Никто не зрит сиянья гор,
    Под Солнцем спящие вершины,
    Немой натуры разговор;    
    О как прекрасны си картины,
    Паденье рек, кремни, стремнины,
    Долины устланы в туман,
    Где дух восходит к небесам...
    «Прекрасней гор, лишь только горы»
    И необъятные просторы,
    Что взором в раз не охватить,
    Здесь пуще сердце хочет жить.
 
    О чудо! кругом голова,
    Восторг и жизнь! Сверканье льда.
    Звенит весенняя капель,
    В горах смеется тихо Лель,
    Шумя, потоки мчатся с гор,
    Повсюду слышен говор волн,
    В ущелье падает река,
    И в пене бурной, что дуга,
    Что шаль узорная, цветная,
    Царица света рождена – 
    Из капель радуга златая…          

    Люблю я шум младой весны,
    Когда душа на воле дышит,
    Волненье бурное в крови,
    Когда рука свободно пишет,
    Забыв все чаянья зимы,
    Когда кровь пенится и бродит,      
    Сердца открыты для любви,
    И счастье в душу к нам нисходит
    С приходом ветреной весны;      
    Когда капель звенит ручьями,
    Когда Природа чуть дыша,
    Подует вешними ветрами
    И пробудится ото сна; 
    Когда, все силы пробуждая,
    С приходом солнечного мая
    Оттает мерзлая земля,
    И с Солнца первыми лучами
    Между холодными камнями
    Бежит и пенится река;
    Люблю весенние порывы,
    Когда на небе голубом
    Заходят тучи грозовые,
    Повея влагой и дождем,
    Когда за домом сад шумит,
    Главой склоняются дубравы,
    Над лесом тучи, гром гремит
    И ветер вольно клонит травы…          

    Молчат вершины снежных гор;
    Мелькнет испуганный сайгак,
    То в вышине парит орёл,
    Окрест бросая гордый взгляд… 
    Раздастся выстрел — дрогнут горы,
    Заговорят ущелья, своды,
    Как пробужденные от сна;
    Мгновенье лишь… и тишина…      

    На горы пала мирно ночь,
    Плывет на холмы сонно мгла;
    Себя не в силах превозмочь,
    Ступает бледная Лейла,
    Подходит к пропасти крутой;
    Сияют звезды в темноте,
    Кругом царит немой покой,
    Лишь месяц томный в вышине
    По небу одиноко бродит,
    Себе приюта не находит,
    Сияет ясно над горами
    В воздушном, призрачном тумане…      

    Казак, закутанный в рубище,
    Открыл глаза, проснувшись рано;
    Еще дымилось пепелище,
    В окно повеяла прохлада…         
    Воспоминаньем вдохновлен,
    Лежал в тиши на ложе он,
    Над ним красавица склонилась,
    И сердце бедное стремилось
    Его обнять, его ласкать,
    Но сталь зловеще обнажилась,
    Он должен смерть из рук принять.
    «Умри, казак!..» Удар – и кровь
    На красный, бархатный покров
    Фонтаном брызнула; в миг он
    Был очарован смертным сном.
    Лейла слезами залилась,
    Душа ее вовне рвалась,
    И взор потупленный блуждал,
    О, что же он тогда искал?..
    В ней смерть любовь превозмогла,
    Вновь поднялась ее рука…
    Блеснула молния в глазах,
    Клинок дрожал в ее руках,
    Удар клинка! И в миг она
    Без чувств лежала холодна...

    Их демон ночи Азраил
    Своим крылом приосенил;
    Покойся с миром бедный прах,
    Восток силен, велик Аллах!

    Акбар Аллах.


   
    (1)
                *** 
    Как много толкователей Корана,
    Его толкующих к войне,
    Пособников исламского шайтана!*
    О, сколько заблуждений на земле!

   *(отчасти) по плодам терроризма познаете их

    (Невежеству сопутствует и глупость,
    Отсутствие научных центров,
    Безынтересность, скудоумость,
    Наличие лже-ментров;
    А также беспросветный труд, нужда,
    Когда уж дело не до знаний,
    Как выжить – вот забота дня,
    Еще ответственность – семья
    И как избегнуть ей страданий.)



    Примечание. Писал из себя, услышав одну историю, как казак влюбился в горянку, поставив отчасти себя на место Лейлы и Ее брата (моего альтер эго). Моя поэма «Лейла (Ночь)», фантазия.
     Примечание. Возникнут вопросы: могла ли девушка вот тако вот сразу отдаться гостю, впервые увидев его? К тому же на Кавказе столь суровы нравы и законы. Как бы на это посмотрело общество, родные? Необходимо сперва выйти замуж, кандидата еще должен был бы одобрить отец, а он бы никогда не согласился отдать любимую дочь за русского, казака.
    Но мне захотелось так написать, показав, что любовь может быть с первого взгляда и сильнее разных устоев и преград. 
    В древние времена в Риме весталкам под страхом (смерти от голода или быть похороненными заживо) запрещалось вступать в интимные отношения. И все равно порой они вступали… Такова сила жизни, естества, продления рода.   
    Могла ли девушка сказать отцу о своей любви? Почему отец не устроил скандал? Мог ли отец попросить дочку свершить месть, почему не сам? Не хотел потерять ее, она должна была это сделать, раз это ее любовь.
    Могла ли Лейла переступить через любовь и убить любимого?
    Обычно любовь чувственная превыше любви к брату, зачастую женщины остаются с любимыми, которые убили их братьев, по крайней мере не мстят им. Но, а если велят…
    Через любовь девушке, если она действительно сама любит, трудно переступить, практически невозможно. К тому же она могла бы просто убить себя (как это сделала черкешенка в «Кавказском пленнике» Пушкина).
   
     Лейла уж мыслит про себя:
     «Ты не убьешь убийцу брата? 
     Тогда навеки ты проклята.»
     Но кто из женщин, чья рука
     Убьет любовь наверняка?..

   Для Лейлы естественно было бы просто хранить свои чувства про себя, тайно, и не давать им воли. Если бы дала, то, скорее всего, оказавшись в такой ситуации, просто убить только себя, но не свою любовь. А можно было и ничего не делать. Иной выход – бросить отца и уехать с возлюбленным в Россию, сделавшись впоследствии его законной женой. Все это было бы более естественно. Но логика поступков порой бывает разной у людей.

    Мог ли отец-горец попросить у дочери убить казака? Если бы он узнал, что она была близка с казаком, то он ее убил бы сам скорее по законам чести. Отец в любом случае запретил бы ей с ним встречаться и сам бы постарался убить его. Но если бы она продолжила, то проклял бы ее или убил. По крайней мере он мог попросить ее избавиться от казака (на счет которого он мог ошибаться, обвиняя его в гибели сына). Если бы все же отец очень любил свою дочь и не мог принять казака в качестве ее мужа, то он бы не убил ее, но для нее единственный выход – уйти с глаз долой с казаком и жить с любовью к казаку и мучительной болью по брату и оставленному отцу, деля это противоречие.
    Естественно: до свадьбы она не подпустила бы к себе. Но и одиночество с не разделенным чувством невыносимо. Трудно и устоять, если и тебя любят.
    Казак должен был бы попросить руки дочери у ее отца, но тот бы точно отказал. Единственный выход – бежать ей без отцовского согласия. Казак мог и похитить невесту, пленить. Но готова ли была Лейла?.. Есть ещё одно обстоятельство – казак находился на службе и не мог вернуться просто так домой. Но на время мог и оставить жену дома у себя.
   То есть были преграды для их любви на земле. А также у Лейлы была вера в потустороннюю жизнь. Не хотелось и горы покидать, и отца. Но и остаться с отцом не могла. Бывает, когда жизнь становится невыносимой, единственный выход – смерть.

    Когда-то я спрашивал: мог ли Онегин убить на дуэли своего друга Ленского? Почему Онегин не поднял пистолет и не выстрелил в воздух, а вероломно убил поэта? Также не вполне понятно, зачем черкешенка покончила с собой от неразделённой любви у Пушкина в «Кавказском пленнике». Возможно ли такое в реальности?
    В реальности многое возможно, но это было желанием Пушкина.
      
     P. S. После написания «Лейлы» понял, что сюжеты лучше брать из жизни, которая предоставляет столько абсолютно, единственно выверенных сплетений судеб, что и измышлять не надо. (Но и фантазию исключать не стоит…)


 

 (вольная фантазия, да простит меня Клеопатра, ибо я верю, подобного не было, хотя могло быть, и в воображении поэта было…)
  Смерть юноши поэта

    Дела давно минувших лет
    Еще в веках хранит завет.
    Вам передам его слова,
    И, может быть, моя строка
    Не канет в темные лета.
    Вам расскажу, мои девицы,
    Про нрав египетской царицы,
    Любви наперсницы и жрицы.
 
    Была она душевна и добра,
    Но только встанут лишь дела —
    Она достоинство хранила.
    И рассудительность ума
    Ее прекрасного чела
    Ни сколь не омрачила,
    Читалось много в нем огня.
    Но трезвость хладную храня,
    Себя она в узде держала,
    Могла с собою совладать —
    Все это было ей под стать.
   
    Душою пламенной, живой,
    Играли чувства в ней порой,
    Но данью прожитым годам
    Она совсем не полетам
                была умна,
    В любви нескромна и вольна.
    И ночью, сумрачной порой,
    Блистала царскою красой.
 
  ................................               
 
    Над морем марево курится,
    Ночь серебрится, гаснет день,
    И в очарованную сень
    Прохлада свежестью струится...
 
    Сквозь сладкий фемиама дым
    Блистает серебро да злато,
    Кругом камения, шелка —
    Все дышит роскошью разврата.
    На ложе золотом, перед столом,
    Царица чинно возлежит,
    Златой венец на ней горит,
    И сей таинственный магнит
    К себе взывает и манит...
    Сосуд любви и страсти нежной,
    Готовый жажду утолить.
    И счастлив тот, кто мог оттуда
    Глоток блаженства пригубить!
 
    Смиренный раб пред ней стоял,
    Как ночи сладким покрывалом,
    Из пестрых перьев опахалом
    Ее блаженством овевал;
    Огонь чертоги озарял...      
 
    Веселым, дружным чередом
    Сидели гости за столом;   
    Среди гостей душой один,
    Последней ночи паладин,
    Печальный юноша сидел,
    Он на царицу все глядел,
    Он глаз с нее не отводил;
    И знак любви на нем почил.
      
    Царица ж весела была;
    Накинув белые шелка,
    Она смеялась, ликовала
    И торжество свое венчала
    Подъятой чашею вина;
    Улыбка жемчугом сияла,
    И сладки были те уста!
    А как смотрели те глаза,
    Надежду чувствам подавая
    И огнь желанья обещая
    Любовной негой утолить,
    Но душу юную сгубить!..
      
    Ее глубокий, ясный взор
    К себе все взгляды приковал,
    И сердца страстный разговор
    Порывы чувств в ней выдавал...   
    Она на юношу взглянула,
    Огнем желания сверкнула —
    И страстно взор ее блестел!
    Он ей в глаза смотреть не смел...
    Он только голову склонил
    И в думу пал, и загрустил...
    И больше взор не подымал,
    Лишь тихо, скромно пировал…
 
    Она без слов все поняла,
    Что сердце юное питало,
    Но вида все ж не показала,
    Лишь знак условный подала
    И, скинув белые шелка,
    Поднялась с ложа золотого
    И за собою увлекла
    Питомца музы молодого.
    И в уединенье, в тишине,
    При ярких звездах и Луне,
    Всю муку сердца разгадала
    И негой царской обещала
    Огонь желанья утолить,
    Но лишь с условием одним:
    Он должен жизнь ей подарить!..
 
    В нем сердце тут же колыхнулось
    И к ней навстречу уж рванулось...
    Царица ближе подошла
    И, глядя в темные глаза,
    С волненьем в сердце так рекла:
    — Ты кубок с ядом сам возьмешь
    И сам отраву изопьешь.
    Но только утра луч блеснет,
    Заря поднимется, взойдет,
    Ты навсегда уже уснешь!
    — Согласен ты?
    — Да, я согласен!
    Твой взор так жив и так прекрасен!
    Что я готов и яд испить,
    Чтоб жажду жизни утолить!
    — Ну что ж, я страсть твою
    Блаженной негой утолю,
    Но помни — жизнь твою
    С рассветом я взамен возьму!..
   
    Во тьме полночное светило
    Дозором небо обходило.
    И жизнь, покорствуя судьбе,
    Зажгла огонь на алтаре...
 
    И ночи сладостный покров
    Объемлет ложе нежной страсти,
    И вдохновляет сладострастьем,
    И в венах бурно плещет кровь...
    И видел юноша, или ему казалось:
    На ложе страсти разметалась
    Не женщина-царица,
    А кровожадная тигрица,   
    Венеры чувственная жрица!      
 
    Ее глаза огнем сияют
    И чувствам пылко обещают
    Всю муку сердца утолить,
    Но жизнь поэта погубить.
 
    Она с себя покров снимает
    И белы плечи обнажает;
    Душа пред нею замирает
    И в муках страсти тихо тает...
   
    Не шелохнется он, стоит:
    Она пред ним, как сон, лежит...
    Волнуется, дрожит...
    И, покрывала разметав, падет...
    И без остатка, всю себя,
    В объятья страсти отдает...
   
    О, как нежна и как гибка!
    Как движется ее рука... живот...
    Он содрогается и льнет...
    К ней прижимается сильней,
    Колдунье царственной своей,
    И страстно грудь ее ласкает...
    Она меж ног его пускает,
    Вся изгибается, скользит;
    Мутятся чувства, кровь горит...
    Во тьме лишь слышен пылкий стон,
    В ее объятьях полонен,
    Он гибкий стан ее обвил
    И жажду жизни утолил...
 
    Ночной огонь уж угасал
    И колыхался, и пылал,
    И сердцу юного поэта
    О близкой смерти намекал.
 
    Уж скоро утро ночь обнимет,
    Прозрачный свой покров накинет,
    На небесах взойдет звезда,
    А голос шепчет: «Уж пора!..»
 
    И вот настал тот страшный миг,
    Он к ней главой своей приник...
    Во тьме блеснула страшно тень —
    То вестник утра, всходит день;
    И сердце сжалось у поэта;
    Царица внемлет трепет этот...
    Неумолимо черны очи
    Во тьме пылают страстью ночи...
    Уж близок утренний рассвет —
    Надежды жизни больше нет!
    Молить ее, просить,
    Чтоб сжалилась, чтоб пощадила...
    Но нет, она неумолима!
    С холодной дерзостью лица
    В своем решении тверда…   
 
    Уж утро в воздухе витает,
    Уходит ночь, редеет тьма;
    И на Востоке уж звезда
    Приход зари благовещает.   
    Любовь и Смерть сошлись,
    Печально, тихо обнялись;
    Трагедий ночь полна!
    Лишь только полная Луна
    С небес взирает одиноко,
    Вздыхает сонно и глубоко...
    И плещут волны в дальний брег,
    И счастлив будет человек,
    Кто кубок жизни свой храня,
    Сквозь жизнь всю пронесет,
    Ни капли не прольет
    И изопьет до дна...
 
    Царица вздох последний
    В устах младых ловила;
    Но время вышло, вышел срок,
    Уж время казни подходило;
    И с чашей страшной, роковой
    Своей холодною рукой
    Старуха-смерть певца манила...
 
    Его покорный, робкый взор
    На кубке с ядом вдруг застыл...
    Он кубов взял... и задрожал...
    И чуть его не уронил —
    В ее глазах немой укор,
    Он в них читает приговор.
 
    И передать того нельзя,
    Как он смотрел в ее глаза!
    Как на колени робко встал,
    Как яд покорно отпивал...
    И молча в ноги к ней упал...
    Он кубок жизни иссушил,
    И смерти знак на нем почил.
 
    Испив любовных сладких мук,
    Огонь в груди его потух.
    Как зверь подбитый, он лежал,
    Согбен от боли, и стонал,
    Он в муках страшных умирал...
 
    И только сладкий фимиам
    Вокруг него, клубясь, дымился,
    И к небу сонно возносился
    Во славу греческим богам...
 
    Он жил лишь потому, что он любил;
    Он сладкий плод любви вкусил.
    И вот — он мертвый пал у ног ее;
    Что ж, сердце дрогнуло ее,
    Но смерть она его примет
    И гордо прочь отсель идет...
 
    Восходит Солнце, всходит день,
    И утра ласковая тень
    Покои царские объемлет,
    Но сердце юное не внемлет...
    В нем жизни больше нет!
    Наивный юноша, поэт,
    Погиб; что вешний цвет
    Надломлен бурей и дождем,
    Едва весною пробужден.   
    Испита чаша им до дна,
    Душа касается небытия;
    Но гений смерти невидим,
    Лишь слышен гул ночных глубин...
 


  (так, вольная фантазия…)
  Царевна Востока
            
    Восток. Метут пески.
    Над головой разверзлась бездна ночи.
    Мерцают звезды одиноко в вышине.
    Пустыня плачет. Ветер воет.
    В барханах караван
    В предутренний рассвет
    Печально, тихо тонет...
    Я вижу: передо мною волшебный град лежит,
    Жемчужина Востока.
    И в синеве предутреннего неба
    Белеют ясно купола его дворцов.
    Они в потоках воздуха струятся,
    К Аллаху возносясь незримо...
    Взволнован я, вскипает кровь моя,
    Как будто чуя гибель.
    Пусть будет так! Я думаю о ней;
    Я знаю: там она покоится средь роскоши дворцов,
    Она, моя любимая царевна,
    Звезда чудесного Востока,
    К ней все мои мечты устремлены:
    Ее увидеть - и умереть!

    Ночь тает на глазах;
    И в солнечной ладье
    На синий небосвод
    Восходит сонная Аврора.
    Я утомлен дорогой.
    С пути мне хочется напиться, отдохнуть...   

    Я отдыхаю на коврах,
    Гашиш курится благовонно.
    Передо мною девушка танцует:
    Кружится, как отточенный клинок,
    Кружится, изгибаясь дивно.
    Ее движенья быстры.
    Как гибок стан! Как движется живот!
    Она танцует — и вьется белый шелк,
    Как дым колеблется чуть зримо!
    Она ступает быстро, мягко;
    Мой взгляд и поцелуй летят вослед —
    Там где ее нога лишь иногда
    Слегка касается ковра. 
    Сквозь белый шелк
    Горят ее раскосые глаза,
    Чернее ночи, белее дня,
    Огнем сверкают!
    О непокорный взгляд!
    С ума меня он сводит,
    Он жжет меня — так рана ночью ноет!
 
    Я утомлен. Сомкнулись сонно очи.
    В зените Солнце.
    Средь буйных трав сижу.
    Меня ласкает нежно ветер.
    Алеют маки предо мной.
    От тяжести опали руки;
    Кружится голова и клонится ко сну.
    В туманной пелене передо мною все плывет...
    На Солнце наркотик действует сильней;
    Я сплю...

    Под утро я пробрался во дворец.
    Ночь лунная стояла.
    Цикады стрекотали.
    Фонтанчик сонно бил;
    Текли размеренно его серебряные струи...
    Прохладна ночь была.
    В волненье я подкрался к ней.
    Смотрю — передо мною в сладкой неге дремлет
    Она — царевна чудного Востока!
    Звезда мерцает в синеве предутреннего неба.
    Лишь полумесяц молодой взирает на нее.
    В саду, средь ароматных роз,
    Под белым покрывалом,
    Объятая восточной негой,
    Тихонько спит она,
    Чудесно спит,
    Как малое дитя.
    Ночь нежностью своей ее укрыла
    И убаюкал легкий ветерок.
    Сомкнуты сладко очи.
    Лукаво вьется черный завиток,
    Алеют губы, будто рана.
    Уста сладки — вино так пьяно!
    Сквозь сон улыбкой просияла;
    Две ямочки горят — очарованья дар.
    Незримо дух ее витает
    И сон чудесный навевает. 
    Она так сладко спит!..
    Я ею зачарован,
    Я на нее гляжу —
    И красота ее
    Тихонько льется мне в глаза...
    Любуюсь ею,
    Как мать любуется своим дитя,
    И не могу налюбоваться.
    Она в моих глазах покойно спит;
    Но стоит ей лишь только пробудиться,
    Как в миг она
    Царевной грозной воплотится.
    Что ждет меня тогда?..
    Моя любовь сейчас мне стоит жизни,
    Но я готов испить ее до дна.

    Я зачарованно сидел под звездным небом
    И все смотрел, смотрел...
    Не смея взгляда от нее отвесть.
    Взволнованно дышал,
    Мутились чувства,
    Воображение носилось в вышине.
    Не выдержав, я наклонился
    И к ней уста свои примкнул...
    Я трепетал, как мотылек,
    И целовал...
    Цветок прекрасный, влажный, нежный...
    Нет никогда мне больше не испить того блаженства,
    Что я испил тогда из уст ее!
    Нет никогда мне больше не пережить того волненья,
    Что испытал тогда! —
    Блаженство на грани смерти!
   
    Мгновенье — и она глаза открыла,
    Просияла, как бутон,
    Навстречу утреннему Солнцу.
    Потом смутилась, меня увидев пред собой;
    Неловко краской залилась,
    Как роза юная зардела... и
    Вспышка гнева лицо ей озарила:
    «Кто тайную мою красу посмел узреть?» 
    Она вскочила, скинув покрывала,
    И предо мною грозно встала,
    Отставив в сторону чуть согнутую ножку.
    Я видел пред собой богиню,
    Прикрытую прозрачным шелком;
    Шелк живописно ниспадал,
    Волнуемый ночным зефиром, 
    И стройную ее фигуру обнимал;
    Он счастлив был — ее он целовал!

    Царевна гордо голову подъяла —
    Зажглась, что юная заря, —
    Подобно утренней Венере,
    Восходит что на небеса,
    И гневом просияла…   
    Да!.. Она и та звезда,
    Что в синеве заутреннего неба
    Мерцала одиноко в вышине,
    Похожи были как две капли.
    Я сжался в страхе перед ней
    И пал к ее ногам.
    Сейчас довольно было слова одного из уст ее,
    Чтоб оборвалась жизнь моя.
    И я, от страха трепеща,
    Не смея докоснуться до нее,
    Схватил край голубого шелка
    И начал целовать самозабвенно,
    К ней устремив свои глаза:
     — Не губи, Царевна, сжалься!
 
    Свою любовь я изливал, дрожа от страха;
    Она, слова любви из уст моих услышав,
    Тотчас смягчилась, —
    В глазах ее спасительная искра заронилась,
    И милостью был я вознагражден!

    Вольна, в движениях подобна ветру,
    Свободно она полулежала
    В одежды белые облачена.
    Ее ласкали вольно воздушные шелка.
    Сияя блеском звездным,
    Головку украшал венец.
    Из-под него волной небрежной,
    Как струи нежного фонтана,
    Струились черные власы и,
    Ниспадая, мягко шелка докасались.
    На ножках, ниже щиколоток белых, нежных,
    Обуты были туфли дорогие,
    Богато росшитые златом,
    С носами, загнутыми кверху.
    Полулежа, душа моя, царевна отдыхала;
    Глаза ее лучились томным блеском.
    Я перед нею на коленях изнывал;
    И сонный взгляд ее
    На мне тихонько почивал...
    Вдруг, будто пробужденный зверь,
    Она движеньем быстрым озарилась  —
    И недовольно на меня взглянула, —
    Будто наказала,
    И ножку царскую подняла,
    Стопу согнув,
    И вольно туфельку свою
    Поставила мне на главу...
    И надавила царскою пятою:
    — Послушен будь!
    И я, лицом прижавшись к ее ноге,   
    В знак послушанья, содрогаясь,
    Смиренно внял ее стопе,
    Целуя туфлю в трепете и страхе…




  Перед Венерой

    С прозрачной синевы небес
    Легка, воздушна,
    Как сон дитя мила и простодушна,
    Она слетела, будто вешний ветерок,
    Сотворена из облаков и света,
    И, вся поэзией дыша,
    Близ моря ко мне тихонько снизошла.
    О, образ чудный! Образ милый! Образ нежный!
    Сквозь тонкий белый шелк
    Проказник ветерок ее фигуру тотчас очертил —
    Она дышала совершенством.
    Лицо ее украсил черный локон;
    Улыбка озаряла жемчуг рта.
    Легко и весело она ступала —
    Подобно пуху падшему на землю,
    Подобно бегу вешнего ручья.
    О, чудное виденье!
    Один лишь взгляд, одно мгновенье...
    И вмиг стрела Эрота ранила мне грудь,
    И сердце сжалось, встрепенулось,
    И кровью облилось...
    Любовь ворвалась в сердце, словно ветер!
    Венера, я тобой пленен!
    Как сладок плен, любя! —
    Как вешние порывы ветра!
    Как сладость слез дождя!
   
    Пред ней я задрожал от счастья,
    Что вешний лист,
    Пригретый солнечным лучом,
    Дрожит в порыве сладострастья.
    И в вихре чудном
    Передо мной все закружилось, понеслось!
    Но что со мной?! Я утопаю!
    Сильнее волны... все сильней и выше!
    Меня несет и вертит могучая стихия
    И в бездну за собой влечет.
    Я погружаюсь в мрачную пучину. 
    Рассудок утопает.
    Мне страшно! Вода огнем пылает!
    Со всех сторон меня объемлет пламя.
    И поневоле
    Его меня ласкают языки
    До изнеможения, до боли!

    Пред ней, богиней чудною моей,
    Стою, объятый бурной страстью.
    В груди теснится пламень возбужденья,
    Души неопытной безумное волненье.
    Пред ней хочу растаять! Испариться!
    Превратиться в горстку пепла! В ничто!
    Но не могу... люблю!
    Люблю и замираю...
    И в трепете пред ней
    Колени преклоняю...
    И жмусь к ее стопам,
    Слезами орошая их... молю:
    «На алтаре твоем душа моя пылает!
    Я гибну от любви!
    О, пощади, жестокая богиня!
    Что делаешь со мной?
    Хоть каплю жалости...
    Довольно! Власть твоя чрезмерна!
    Сжалься... я умираю!»
    И, словно вняв моим мольбам,
    Она лукаво улыбнулась,
    Рукой меня коснулась
    И нежно ею провела.
    И ласково из уст ее слетели
    Надежды полные слова:
    «Я жизнь тебе дарую...» 
    О чудо! Я к жизни возвращен,
    Я вновь здоров, я вновь танцую!



             ***
    Тебе, о, Муза наук всех неземных*,
    Богиня ясного ума,
    Я посвящаю свой первейший стих,
    Царица в белом… разума,
    Красавица, что Бог ваял,
    Чистейшей красоты чистейший идеал.

    *Математика

 

  Математика – Царица наук

                Влюблен в твои холодные черты (красы)
                И чистых истин зазеркалье;
                В ночные долгие часы
                Твоей красы живое созерцанье
                Так дорого, так любо мне...

    Математика — поэзия и откровение Бога. Это – сам Бог.
    Поэтому Математика и представляет столь истину.
    Мир без живых существ был слеп к себе, пребывал в себе, словно во сне без сновидений. Божественный список законов был не известен миру. Прекрасная Царица наук находилась во мраке заточения. И только с рождением человека мир пробудился от мрачного сна и озарился светом сознания. Царица наук вышла на свет, освятив сей мир блистательными идеями гармонии и совершенства. Так родилась на свет Математика!
    Математика предстает перед нами юной царицей, строгой и стройной, в белоснежном облачении. Она зародилась в сознании еще в древние времена в помощь людям, но ныне стала самостоятельной, свободной и независимой. Ее существо оторвалось от тленного мира, — как человек вырвался от матери Природы, встав на ноги, — так и она вознеслась  на крыльях абстрактной мысли в выси бескрайних математических пространств.
    Ныне в грустной задумчивости часто стоит она на вершине уходящей под небеса башни, через распахнутое окно которой взору открываются необозримые голубые дали мироздания, по которым она любит разъезжать на своей колеснице, осматривая  свои владения, — чтоб все в мире существующее было подвластно Ее формам и следовало Ее законам! Ее жрецы – математики – ревностно служат молодой повелительнице, следуя неукоснительно Ее логической воле и предупреждая каждое Ее желание.
    Стройность и кристальная чистота Ее завораживает умы, в которых она оживает. Ее дом, это просторное и вознесшееся над всем миром фундаментальное здание, чудо света, подобие Парфенона, на протяжении всей истории развития мысли в муках создают Ее верные слуги. Днем и ночью они трудятся, сознательно и подсознательно, интуитивно, поступью идя во мраке по дороге познания, то там, то здесь освещая светом сознания потаенные уголки удивительного мира, в котором таятся невиданные чудеса. По этой дороге познания математики уходят далеко от обыденной мирской жизни; ведь человек жив тем, что составляет предмет его мыслей и чувств. И здесь математик подобен маленькому сказочному Каю, который находился во дворце Снежной Королевы и был зачарован блеском Ее ледяного замка, подобного замку чистых истин Царицы наук. Кай сидел среди просторных зал под безбрежным ночным небом в сиянии звезд и льдов и пытался из льдинок сложить слово «вечность», дабы приблизиться к вечности и постичь извечные законы мироздания.
    Это, поистине, удивительно! Прекрасное здание математики существует, но для многих остается невидимым. Скрываясь за облаками, оно тает в голубой дымке, исчезая из виду у самого основания; ибо многие только и подходят к его порогу в школьные годы.
     В каждой науке существуют непокоренные высоты, но в математике они заоблачные. Математика является самой недоступной, а потому самой притягательной наукой. Царственно она возвышается над другими науками в своем белоснежном облачении и потому Ее называют «Царицей наук». «Математика» в переводе с греческого и означает просто «Наука».
    Занятие математикой — это мистическое соприкосновение с сущностью мироздания, это приобщение к великому таинству абстрактного мира, который оживает в умах людей и через понятия отражает существо реального мира. Соприкосновение светом сознания с сокровенными тайнами — это высшее наслаждение! И сколько непостижимой тайны и глубины, сколько сущности в простых, казалось бы, числах:  0, 1, i, ;, e,  ...! Эти числа как бы вобрали в себя сущность мира, отлившуюся в их простоте... И поистине, Математика есть слово Бога, абсолюта, ибо Ее законам подчинено все на свете, подчинено фундаментально, неукоснительно; она сама и есть Бог! Ибо Все материальное меняется, но идеальные законы Математики неизменны, независимы от времени и пространства.
    Незримо Царица наук правит миром. Незримо все существующее подчинено Ее законам, сама жизнь кружится в вихре, подвластном Ее божественной музыке.
    Прямо со школьной скамьи, влекомые ввысь, к Ней на вершины устремляются многие юные дарования, избранные Ею в служение, но путь туда нелегок и тернист, и заоблачных идеальных высот достигают немногие. На всем пути становления Царица наук сурово воспитывает их культуре мышления и открывает перед ними свои чудесные кладовые знаний, заставляя их отливать сущность мира в причудливые математические формы.
    И как восхитительны эти маленькие фонтанчики разума, бьющие неутомимой энергией! Эти маленькие ядерные дети, одаренные Природой для служения Царице! Как привлекательна их (патологически) интенсивная психика, — словно в их жилах разлита ртуть!
    Они — маленькие кипучие вулканчики, изливающие горячую лаву разума. В общении они блещут умом, разливая вокруг себя сияние, подобно маленьким, ярко сияющим звездочкам. Их безудержное и неистовое воображение просто поражает. Их разум игриво плещется, купаясь в математических формулах. Капля гениальности мутит им сознание, и в их умно-безумных головках мысли теснятся роями, — чтоб вырваться наружу... и тогда они начинают говорить так быстро, что их речь превращается в какое-то неразборчивое журчание. Они просто захлебываются в своем сознании, не успевая оформлять мысли, несущиеся горным потоком... Словом, это маленькие гении мысли!
    Но, вкусив сладкие плоды познания и приобретя вкус тонких ценителей прекрасного, математики в уединении предаются таинству общения с Царицей. Только перед ними она раскрывает свои потаенные прелести, только им доставляет высшее наслаждение открытиями. Ведь что может быть красивей и притягательней гармоничных соотношений Ее форм и чисел?..
    Гармония законов звучит прекрасной музыкой, которую только надо научиться слушать и понимать. Только прислушайтесь, и вы услышите гармоничный шелест математических соотношений!  Здесь математики подобны астрономам, которые, подняв взоры в ночное небо, прислушиваются к музыке небесных сфер. И эта музыка сравнима лишь с великими произведениями классики! Но даже за обычной музыкой всегда таится строгое математическое совершенство. Сама музыка есть прикрытая чудной вуалью гармония знаков Царицы наук, этой Фрины, явившейся в мир своей откровенной красотой на праздник Посейдона – океана жизни...

    За каждое открытие, за каждую созданную теорию Царица наук щедро награждает математиков своей благостной милостью и купает в своих теплых лучах славы. И нет на свете счастья больше, чем касание Ее истин! И потому служение сей Царице достойно чести и счастья и может стать смыслом всей жизни!
    Когда я вижу красоту Ее, я теряю дар речи, я замираю от удивления, у меня перехватывает дыхание — и я чувствую себя подобно эллину, благоговеющему перед гармонией и порядком, царящими в Природе... я отрицаю себя перед этой красотой!

    Царица, глупцы, не могущие понять тебя, называют тебя слишком сухой, но прости ты их, — им не дано знать, сколько есть к тебе чувств!
    И как?! — я спрашиваю вас, — как можно не любить Ее? Как можно не восхищаться Ею, Ее совершенством и чистотой? Нет! Ее нельзя не любить, Ею нельзя не восхищаться. Она прекрасна!
    Я поражен, я растерян перед тобой, перед твоей завораживающей высотой. И я люблю тебя, безгранично люблю... и чувствую, что ты благосклонна ко мне. Иногда своими теплыми ладонями ты касаешься моей головы и гладишь меня — как когда-то меня гладила моя любимая мама, ты теребишь мои волосы, и я чувствую доброе тепло твоих рук, и в этот момент на свете нет человека счастливей меня. Как я люблю тебя! Люблю как свою маму... Но я чувствую себя виноватым перед тобой, потому что по жизни иду, держась за руку с Философией… Прости меня! Прости! Я знаю, ты поймешь меня... ты всегда понимала меня, и я тоже всегда понимал тебя... Я благодарен тебе, благодарен за все, что ты для меня сделала. За то, что ты воспитала меня в чистоте своего духа, за то, что научила меня видеть прекрасное, ценить и любить его. Я верю в тебя, верю, что в каждом явлении присутствует определяющее касание твоей сути!..            
    Лишь иногда, по ночам, мне хочется плакать, плакать от того, что я не знаю, как — как выразить тебе, моей небесной Царице, всю мою безграничную любовь!..

    Для меня Математика – как мать родная.

    Никакой Бог не может изменить законы математики, потому что эти законы и есть Бог, неотрицаемый абсолют, абсолютное тождество, что пребудет вечно неизменным. 
    Известно древнее выражение «Бог есть истина». Так вот Математика есть Бог, Математика есть истина. И она непротиворечива в себе, если угодно, примите это как одну основополагающую аксиому. Ибо мир существует, основываясь на математике как на фундаменте, а если бы фундамент был противоречив, то мир и не существовал бы. Но вы, конечно, можете не верить и в существование мира, и ваш субъективизм (субъективный идеализм) неопровержим, ибо ничто не способно его убедить по определению (ибо сомневаться можно и в аксиомах, непосредственной и очевидной данности)… Но это ваше дело, а мир существует, и законы математики неизменны и пребудут вечно неизменными, а мир пребудет вечно меняющимся в отрицании. Аминь.

    P. S. Я помню глаза моей университетской наставницы, открывшей для меня красоту Алгебры, когда я сказал ей, что больше не буду заниматься математикой: она взглянула и, обратившись в вопрос, пораженно воскликнула: «Андрей, вы не любите Алгебру?!» Я был убит! Я неделю лежал и не мог прийти в себя. Кто знает, чего мне стоило принять это решение. Перед этим я, словно отрешенный, бродил по родному промозглому городу – Петербургу, вдоль его каналов, ничего не чувствуя, ничего не воспринимая, опустошенный и мучимый, безразличный и ничего не понимающий, смятенный, но я принял решение, как подсказало мне мое существо, я не мог замкнуться в тесном для меня мире только математических абстракций…

    P. S. Плохо терять учеников… но это не правда, что я не любил Алгебру, ибо в Математике именно что Алгебру полюбил я более всего, и в ни малой степени благодаря   моему первому научному руководителю, женщине, - прямо, «Софье Ковалевской» - благодаря Ее изложению, такому ровному, лаконичному, прекрасному… Алгебры у нас было довольно (как сейчас помню, 1 сентября на 1-ом курсе сразу 4 пары, то есть 8 уроков по 45 минут, т.е. 6 часов подряд… и не раз на неделе была Алгебра… Я был сразу же обескуражен, когда узнал о таких абстрактных алгебраических объектах, как группы, кольца, поля, идеалы…) Именно благодаря Ее преподаванию в Математике Алгебра приобрела для меня какой-то ореол математической чистоты, логики и красоты… Потом я был у еще одной женщины, которая впоследствии передала меня как «нетривиального» студента своему мужу, профессору, доктору физмат наук... Ну а после я уже сам оперился, у меня выросли крылья...   
   
    P. S. Меня до сих пор упрекают в Университете (да и у меня где-то осталось, - спустя 20 лет, - некоторое чувство вины), что я покинул кафедру алгебры и перешел на более «приземленную» кафедру прикладной математики с экономическим уклоном. Я это сделал по ряду причин, вот они:
1. Я хотел более широко постигнуть реальность нашего мира через Экономику. И благодаря переходу расширил свои познания, получив второе высшее образование (что и для Философии важно).
2. Я уже не хотел преподавать то, что известно, я хотел заниматься самостоятельным исследованием мира, искать свой путь... Только в рамках Математики я почувствовал себя несколько тесно. Изначально я все пытался осмыслить философски. Я полюбил Математику, но еще раньше я полюбил Философию.
3. Своё будущее я увидел вроде «потерянного» ученого Г. Перельмана (выпиющая бедность и увлеченность математическими формулами), и для себя решил, что мне нужна какая-нибудь не слишком обременительная работа, дающая мне возможность заниматься моими любимыми изысканиями в Философии и Поэзии, мне показалось, что именно в этих областях я смогу более полно раскрыться. К тому же я сильно, безумно любил девушку, которая ценила… деньги. И отчасти ради нее я поступил так! Шерше ля фам! (Впрочем, в последствии девушку эту я потерял, как и другую, которая открыто назвала причину нашего разрыва – мое желание довольствоваться малым в материальном плане; вместе с этим я решил жить своей собственной жизнью…)
     Вот так вот, изначально взвесив все вышеперечисленное, я принял решение о переходе… И стал примером падения в наш век коммерциализации с высот идеализма, ибо в советское время я, скорее всего, остался бы в рамках чистой науки. Что ж, я целиком не отдался служению Музе Математики (о чем где-то в душе все же сожалею), но отдался чистоте служения Музе Философии и Поэзии (столь же идеальных и чуждых коммерции дисциплин).
    Да, я стремился быть материалистом, хотел быть бизнесменом, но у меня это плохо получалось, ибо я родился идеалистом.
    К тому же стоит сказать, что после школы (9 класса) учиться я начал в торговом училище (торговле и бухгалтерскому учету), но по стечению обстоятельств, как ни странно, именно там мне привили настоящую любовь к Философии, ибо у нас был замечательный преподаватель по данному предмету.

    Примечание. Надо же, когда-то в детстве я обучался гончарному мастерству, ваяя кувшины и горшки из разнородной глины, - ремесло, достойное Бога. Занимался я и в фото-студии, учась созиданию ночи и света, - ремеслу отражения, достойного творению мироздания (посредством тьмы и света), позволяющему сохранять образы минувшего. Помните: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» Что ж, фотографии удалось отчасти осуществить сие восклицание поэта. Занимался я и в кружке самолето- и кораблестроения, что также достойно души поэты, тянущейся в небеса и моря… И еще много чем занимался, меняя сферы деятельности.  Избирать не возбраняется, человек волен выбирать...

    P. S. В общем, меня пугали, не внушали оптимизма в перспективе годы нищеты, потерянности в российской действительности, ярким примером чего является Григорий Перельман*. Хотя, впрочем, я и так не далеко ушел от этого (благодаря коррумпированным российским гос. чиновникам), но все же посетил несколько интересных стран.

    *при этом российская сторона никак не отблагодарила даже Григория Перельмана (отмечу, что его однофамилец Яков Перельман, создававший цикл книг про занимательную науку умер в Ленинграде во дни блокады) за его вклад в российскую науку, пестуя лишь гос. чиновников по званиям, «академиков» и т.п..

    Примечание. Ну это прямо как в стихах творческого Пушкина (так и ныне можно сказать, наверное, про некоторых «академиков»):

    «В Академии наук
    Заседает князь Дундук.
    Говорят, не подобает
    Дундуку такая честь.
    Отчего ж он заседает?
    От того, что есть чем сесть (ж…а есть).»

    Примечание. (отступление) Да и с действительными российскими академиками вышел номер. Оказывается, в нынешней РАН академиков больше, чем в СССР, и многие академики – родственники, близкие… (видимо, немного надо ума и таланта, чтобы быть «академиком»; ибо известно, что таланты в общем-то не наследуются). Зато «академики» получают хорошие привилегии, пожизненные громадные пенсии. Да, не чета, например, Пушкину, который бедствовал от нехватки денег и привилегий, равно как бедствуют и многие талантливые ученые… зато бюрократы процветают. Хотя, вообще это относится к России в целом (да и к миру, наверное), так чего уж говорить об «академиках»*.

    * (цитирую) «если в Академии наук СССР было 323 действительных члена-академика, то российских академиков стало теперь уже в три раз больше 941 — хотя население России меньше, чем в СССР почти в два раза. Член-корреспондентов в Академии наук СССР было 586. Сейчас от одной России 1158. Взгляните на кадры с последнего общего собрания академии. Много вы выхватываете узнаваемых лиц? На контрасте — советские времена. Упаси нас Бог их, времена, обожествлять, но вот академики были действительно небожители, о большинстве из которых все были минимум наслышаны, пусть иных, как Королева, долго не рассекречивали. Но многие имена до сих пор на слуху: академики Королев, Келдыш, Курчатов, Капица, Александров, Сахаров, Варга, Анохин, Янгель, Зелинский, Волгин, Островитянов, Бакулев, Гинзбург… Членство в академии было самой высшей пробой.
   Конечно, на приведенную «арифметику» можно возразить: так ведь теперь в РАН входят и бывшие ВАСХНИЛ с Академией медицинских наук. Но даже так академиков и членкоров совокупно — не в три, но примерно в два раза больше, чем в советские времена. Ну, а если изучить список новых членов академии-медиков… Конечно, хорошо, когда врачи потомственные, и все-таки не слишком ли много среди членов-корреспондентов-медиков, избранных на последнем общем собрании, сыновей и жен действующих академиков? Да, их отцы и мужья — уважаемые ученые с мировыми именами, но эти без малого полтора десятка новых членкоров, появившихся за один избирательный цикл, они что за люди?»

    Примечание. Как бы то ни было, в советское (и сталинское) время много внимания уделялось науке со стороны государства, была широко распространена сталинская премия, достижения советских ученых публиковались, были широко известны, складывались научные школы. В наше время не слышно, чтобы кто-то получал государственные премии за какие-то научные открытия, кроме скромного ежегодного награждения горстки популярных людей не известно какой премии. В наше время наука не популярна. К ученым относятся снисходительно, как к беднякам, нищебродам. Да и признание, оказывается, надо получать на Западе, печатаясь на английском языке. Нет даже авторитетных отечественных научных изданий. В Науке Россия превратилась в страну второго мира. В основном государство тратит деньги на популизм, на популярных персон, «клоунов» масс-медиа, артистов, певцов, рэперов и т.п., которые могут проводить идеи государства в массы. Государство делает ставку на популярных людей, имеющих влияние на широкие массы. Этим характеризуется наше время относительно науки. Заниматься наукой стало непрестижно, неуважаемо, не поощряемо. 

    Примечание. Петр I (сам будучи очень творческим человеком, ученым) в свое время привлекал выдающихся ученых иностранцев в Россию, на Ее славу и процветание, поддерживал отечественные дарования и оправлял их на учебу за границу с возвратом. В наше время ситуация обратная, наблюдается массовое бегство из России мозгов и капиталов. Да и внимания больше уделяется поп-звездам эстрады и спорта. О кино же даже говорить не приходится, не то, что о его звездах, за редким исключением, оно в унылом сериальном упадке, впрочем, как наука, космос и культура в целом.

   Примечание. Свободный научный дух эллинизма. «В России Колмогорова знают и как одного из создателей физико-математических школ-интернатов. Реформу математического образования возглавил академик Колмогоров, покрывший Советский Союз сетью физико-математических интернатов. Для Колмогорова они воплощали идеал древнегреческих математических школ.»

   Примечание. Геометрию в СПБГУ и некоторые спецкурсы по геометрии мне читал Виктор Абрамович Залгаллер https://ru.wikipedia.org/wiki/Залгаллер,_Виктор_Абрамович (один из тех некорыстных, достойных евреев; ко всему прочему прошедший всю ВОВ солдатом точно заговоренный, без единого ранения; он нам рассказывал о войне). От него я получил одну единственную четверку (за семестр, не за курс) за все мое время обучения и самую мою первую оценку на матмехе, за которую он потом извинялся. А когда он читал лекции перед большой аудитории, то если никто не отвечал, то вызывал меня ответить, прямо обращаясь ко мне (наверное, потому что знал меня более лично по спецкурсам, которые читал для нашей группы), что меня вырывало из моих собственных мыслей и сильно смущало, но я отвечал.
Интересное нашел из книги о Перельмане Марии Гессен (хотя ее заявления о гомосексуальности Колмогорова и Александрова мне вовсе неприятны, ибо неприглядно и, главное, недоказательно выглядят, да и люди, о которых идет речь, не могут это опровергнуть):
«На третьем курсе матмеха студенты выбирают будущую специализацию и, соответственно, карьеру. Голованов выбрал теорию чисел — вполне естественный выбор для юноши, который мог проиграть соревнования из-за того, что ему попалась геометрическая задача, и который, похоже, относился к цифрам как иной человек — к людям. Перельман тоже должен был выбрать свою судьбу. Он с таинственным видом заявил одногруппникам, что избрал геометрию, так как намерен отправиться в страну, населенную немногочисленными динозаврами и, может быть, стать одним из них.
В Ленинграде 1980-х геометрия казалась анахронизмом. В ней не было ничего подобного блеску теории вычислительных систем или романтике теории чисел, и занималась геометрией кучка древних стариков.
Один из одногруппников Перельмана, Мехмет Муслимов (в маткружке и в университете он был известен под именем Алексея Павлова, которое сменил ко времени моей встречи с ним, так как обратился в ислам, а также стал лингвистом), вспоминал, что заявление Перельмана не прозвучало претенциозно. Напротив, оно было весьма предсказуемым: Перельман был пришельцем из другого времени и пространства. Он казался странным и своеобразным даже в таком прибежище эксцентриков, как математический факультет.
Его сознательное стремление стать "динозавром" было по-своему разумным. Возможно, заявление Перельмана говорит и о том, что к тому времени окружающие и их поведение уже порядком раздражали его. Избранное же поле деятельности, похоже, привлекало тех немногих, чей кодекс поведения был так же строг, как его собственный.
Перельману был нужен проводник в "страну динозавров", который не стоял бы у него на пути и защитил бы в случае необходимости. Он выбрал своим проводником геометра Виктора Залгаллера, которому было за шестьдесят.
Я встретилась с Залгаллером в начале 2008 года в Реховоте. Средоточие жизни этого города, расположенного в 20 километрах от Тель-Авива, — Институт им. Вейцмана, научно- исследовательское заведение, с которым связан Залгаллер. Работает он исключительно в своей квартире, которую делит с женой. Она почти неподвижна — у нее болезнь Альцгеймера в последней стадии. "За этим домом женщина больше не следит", — извинился передо мной Залгаллер, приглашая меня войти.
В доме, где когда-то был порядок, теперь царил хаос: книги, бумаги, чайные чашки. На диване в гостиной — скомканная постель Залгаллера. Он и сам выглядел неухоженным: был небрит и одет в пуловер поверх серой пижамы. При этом говорил Залгаллер ясно и в подчеркнуто деловой манере.
Виктор Залгаллер — ветеран Великой Отечественной войны. Он — харизматичный учитель, который в 1960-е практически в одиночку составил учебную программу по математике и разработал методику для школы № 239, оторвавшись от научных изысканий и преподавания в университете. Кроме того, Залгаллер был несравненным рассказчиком. Все это сделало его популярным в ЛГУ и в Ленинградском отделении Института им. Стеклова человеком, однако ничто из этого не имело решающего значения для Григория Перельмана. "Я ему, несомненно, нравился, — рассказал мне Залгаллер. — Может, из-за каких-то моральных качеств, из-за моих представлений о том, что люди должны делать". Когда я попросила его уточнить, Залгаллер заявил: "Ему нравилось, как я работал со студентами. Он, вероятно, знал, что я не буду строг и что учиться у меня будет интересно".
На самом деле Перельмана мало заботил стиль преподавания Залгаллера (как и стиль всех остальных его наставников). Его, видимо, привлекало в Залгаллере другое: некоторые аспекты его отношения к миру, которые проиллюстрировал сам Залгаллер. (Залгаллер запретил мне записывать эту историю — по-видимому, из-за того, что она касается его самого, а не Перельмана. Залгаллер вообще считал неприличным говорить о себе. Я перескажу эту историю по памяти.)
Виктор Залгаллер, как и большинство советских мужчин своего поколения, вступил в Красную армию в самом начале войны. Ему очень повезло: он воевал четыре года и не получил ни единой царапины. Залгаллер окончил Ленинградский университет в конце 1940-х, когда набирала силу антисемитская кампания против "безродных космополитов»: евреев по всему СССР изгоняли из университетов, из аспирантуры, лишали их работы. Залгаллер был одним из пяти евреев в своей группе, подавших заявление на прием в аспирантуру. По словам Залгаллера, этого достойны были все пятеро, однако, когда в университете вывесили список принятых в аспирантуру, Залгаллер не нашел в нем ни одного еврея, кроме себя. Тогда он решил не идти в аспирантуру.
Тут Залгаллер понял, что я хочу от него услышать: что он отказался играть нечестно, что он хотел остаться в аспирантуре, но не остался, потому что туда не попали другие, не менее достойные этого, люди. "Я не был борцом с антисемитизмом, — произнес он с нескрываемым раздражением. — Просто не хотел зависеть от этих людей". Он отказался от места в аспирантуре потому, что не захотел принять подачку.
 Залгаллер продолжал упорно, почти чудом, строить карьеру, сам ставя условия, принимая помощь, только если мог отплатить за нее, поступая в соответствии с собственными принципами. Они были не только строже, чем у других (это было важно и для Перельмана), но и часто оказывались недоступными ничьему, кроме самого Залгаллера, пониманию.
В начале 1990-х, когда советские ученые познакомились с грантовой системой, Залгаллер придумал остроумный способ связать собственные научные интересы с предпочтениями грантодателей. Он подавал заявку на финансирование, если проект уже был успешно завершен, но результаты еще не были опубликованы. Полученные деньги Залгаллер тратил на очередной проект. Это была сложная, но логически последовательная система представлений и поступков. Именно она произвела впечатление на Перельмана, который попросил Залгаллера стать его научным руководителем.
"Мне было нечему его [Перельмана] учить, — повторил Залгаллер. — Я подбрасывал ему небольшие заковыристые задания. Когда он решал их, я смотрел, можно ли это опубликовать. Поэтому к окончанию университета у него уже было несколько статей". Другими словами, Залгаллер продолжал давать Перельману пищу для ума, как это делал Рукшин, и ненавязчиво помогал ученику найти свой путь в качестве самопровозглашенного динозавра.
  "Когда Перельман заканчивал университет, ко мне пришла его мать, — вспоминает Виктор Залгаллер. — Она сказала, что Григорий мечтает попасть в наш институт". Речь шла о Ленинградском отделении Математического института им. В. А. Стеклова Академии наук. Судя по всему, Залгаллеру не показался странным визит матери взрослого человека к научному руководителю своего сына для обсуждения его академических перспектив. И у Виктора Залгаллера, и у Любови Перельман, кажется, были серьезные причины для вмешательства в судьбу Григория и решения некоторых проблем, которые тот самостоятельно решить не мог, да и не хотел.
С конца 1940-х, когда Залгаллер нашел свое имя в списке зачисленных в аспирантуру, в советской образовательной политике изменилось немногое. Аспирантура для евреев оставалась практически недоступной. Институт им. Стеклова выделялся даже на этом фоне. Открытое письмо, составленное группой американских математиков и распространенное в 1978 году на Всемирном математическом конгрессе, проходившем в Хельсинки, гласило: "Математический институт им. Стеклова — престижное научное учреждение. В течение последних тридцати лет его директором был академик И. М. Виноградов, который гордится тем фактом, что во время его руководства институт стал "свободным от евреев". В отличие от ситуации в первые годы после окончания Второй мировой войны, ключевые посты в математике сейчас занимают люди, которые не только не желают защищать перед властями интересы науки и ученых, но в своей деятельности даже выходят за рамки официальной политической и расовой дискриминации". Академик Виноградов, занимавшийся теорией чисел, руководил Институтом им. Стеклова почти полвека и считал антисемитизм личным долгом. Он умер за четыре года до окончания Перельманом ЛГУ. Этого времени, конечно, было недостаточно для того, чтобы Институт им. Стеклова расстался с почти полувековой антисемитской традицией. Преемники Виноградова поддерживали ее с большим или меньшим энтузиазмом.
Положение Перельмана осложнялось и тем, что все важные решения, касающиеся Института им. Стеклова, принимались не в Ленинграде, а в Москве. Руководители Ленинградского отделения не могли повлиять на ситуацию. К тому же новый директор отделения Людвиг Дмитриевич Фаддеев — отпрыск русского аристократического, слегка эксцентричного семейства — до тех пор не был замечен в осуждении антисемитских настроений прежнего руководства Института им. Стеклова. "Я не знал, как Фаддеев воспримет нашу идею", — поделился со мной Залгаллер. Эта идея заключалась в том, чтобы предложить место в аспирантуре одному из самых одаренных и прилежных студентов, которых когда-либо видел матмех ЛГУ. Залгаллер поговорил с Юрием Бураго, своим бывшим учеником, руководившим лабораторией в Ленинградском отделении Института им. Стеклова.
Залгаллер и Бураго составили план. Атака Перельмана должна была предваряться залпом тяжелой артиллерии: Александр Данилович Александров согласился написать руководству Института им. Стеклова письмо, в котором просил разрешить Григорию Перельману готовить там диссертацию, и сообщал, что согласен стать его научным руководителем. Нелепость этой просьбы (академик и светило советской науки хлопочет за неприметного старшекурсника!) должна была обеспечить успех предприятия. Александров был не из тех, кто с готовностью принимает или оказывает благодеяния, но это был тот случай, когда его высокий статус мог сыграть решающую роль.
"Если бы Бураго захотел взять Перельмана к себе, ему никто не позволил бы это сделать, — рассказал мне Алексей Вернер, ученик и соавтор Александрова. — Но отказать академику они не смели". Валерий Рыжик, присутствовавший при нашем разговоре, согласился с этим и прибавил, что Александров пересказал ему содержание письма: "Это исключительная ситуация, когда следует проигнорировать национальность".
Оставим без внимания предположение, будто Александров или Рыжик верили, что в обычной ситуации игнорировать национальность не следует. В этой истории удивительно вот что: в тактической операции принимало участие, кажется, все математическое сообщество Ленинграда — за исключением самого Григория Перельмана.
Подход Перельмана к вопросу о поступлении в аспирантуру оказался полностью противоположным подходу Залгаллера. Последнего так сильно разозлило, что поступлением в аспирантуру он может быть обязан кому-то, что он буквально вычеркнул себя из списка принятых, тем самым покинув систему, которая разлагалась и разлагала. Перельмана тоже не слишком радовала мысль о том, что он будет кому-то чем-то обязан. Однако он просто проигнорировал закулисную сторону поступления. С точки зрения великого порядка вещей, представление о котором наставники внушили Перельману, он, конечно, был прав. Унижения, которым Советы подвергали ученых (особенно ученых-евреев), не имеют отношения к нормальной математической практике. Они не должны занимать ум математика.
Во второй половине XX века те из советских математиков, которые желали заниматься наукой так, как должно, вынуждены были сойти в мир математического андеграунда и, следовательно, лишиться привилегий. Те, кто принадлежал к миру "официальных" математиков, получали рабочие кабинеты, приличную зарплату, квартиры от Академии наук и изредка — возможность выехать за границу. Однако им приходилось терпеть идеологическую опеку, дискриминацию и коррупцию.
Обобщающий ум Перельмана не мог принять эту дихотомию. Перельман желал заниматься математикой так, как следовало ею заниматься, и там, где следовало это делать: в Ленинградском отделении Института им. Стеклова. Благорасположение коллег, которые вступились за него, и деликатность друзей, которые не поднимали в разговоре эту тему, позволили ему и дальше жить в воображаемом мире.
Если бы Григорий Перельман родился десятью или даже пятью годами раньше, то к моменту окончания диссертации его карьера застопорилась бы: еврею было трудно, если вообще возможно защитить диссертацию в Институте им. Стеклова и получить там должность научного сотрудника, и даже вмешательство влиятельного лица, такого как Александр Данилович Александров, не могло гарантировать успех дела. Если бы Перельман родился на пять или десять лет позднее, он вовсе не смог бы поступить в аспирантуру — уже не из-за государственного антисемитизма, а просто потому, что семья не смогла бы себе это позволить. На аспирантскую стипендию тогда можно было купить три буханки черного хлеба…»

    Примечание. Забавно. «После первого курса Перельман поехал в лагерь, где ему доверили вести математическую группу. В ее состав входили школьники на два года младше Перельмана, в том числе Федор Назаров, теперь профессор Висконсинского университета; Анна Богомольная, профессор Университета Райса; Евгений Абакумов, ныне профессор Университета Марн-ла-Вале в пригороде Парижа.
Каждое утро Григорий Перельман задавал им двадцать задач — примерно вдвое больше, чем давали обычно в кружке дважды в неделю. Задачи были очень сложными и становились все сложнее: инструктор не обращал внимания на способности своих учеников. "Установка была такой, — объяснил мне Голованов. — Морковка должна висеть чуть выше того места, куда зайчик может допрыгнуть. Только тогда зайчик вырастет. Но Гриша считал, что зайчик должен прыгать выше и выше". Если к обеду подопечным Перельмана удавалось решить меньше половины задач, он объявлял им, что обеда они не заслужили. "Они, разумеется, шли в столовую, — вспоминал Голованов, — но незаслуженно".
Что думал 17-летний Перельман о своих 11-летних учениках? Подозревал ли он их (игнорируя их успехи и желание учиться, что доказывал их приезд в лагерь) в интеллектуальной лени? Возможно. "Безусловно, они недостаточно серьезно относились к своим делам, — рассказал Голованов. — Может быть, отчасти в силу какого-то благородства ему не приходило в голову, что они могут быть просто слишком глупые. Но они не были глупые, если вспомнить, кем они тогда были и кем стали".
Похоже, здесь имеет место классический пример неумения строить модель сознания другого. Семнадцатилетний Перельман, студент университета, победитель Международной математической олимпиады, человек, для которого нет нерешаемых задач, никак не мог себе представить, что подросткам с опытом решения задач и участия в олимпиадах на два года меньше его собственного просто не хватало его способности обрушиваться на задачу всей мощью ума. Они не могли сделать то, что мог сделать он, даже если целиком растворялись в работе.
Богомольная считает, что Перельман не был пригоден для преподавания: "У него был другой характер. Учителю приходится заниматься чем-то вдобавок к чистой математике". Но вместо того, чтобы мирно устраниться от учительства, Перельман бросил его в гневе, отчасти потому, что Рукшин ничего не сделал для предотвращения конфликта в небольшом воинстве своих "ангелов". "Я поговорил со всеми наставниками, которые согласились приехать в лагерь в то лето, — сказал он мне. — Мы единогласно решили, что в свете его ультиматума Гришу мы не берем". 
Когда Перельману не удалось наказать своих "бесталанных" учеников, оставив их без обеда, он попытался запретить им приходить на занятия. "Мы пробовали объяснить Грише, что раз ребенку позволили приехать в лагерь, его нельзя не пускать целыми днями в класс, и что это не наказание, а полное безумие, — вспоминал Рукшин. — Перельман ответил, что не пустит ребенка в класс, пока тот не решит то-то и то-то. Это было непросто". В "изгнании" тогда оказались Анна Богомольная, Федор Назаров и Константин Кохась (теперь доцент кафедры математического анализа матмеха СПбГУ).»
   P. S. Кохась преподавал у меня матанализ и олимпиадные задачи на матмехе.

   P. S. Смешной кажется возня вокруг 1 млн. долларов за фундаментальное математическое открытие, в сравнении с тем, например, когда те, кто оказывается у общественной кормушки, выкачивают из бюджета страны миллиарды рублей, не прилагая для этого особо выдающихся умственных талантов…

   Примечание. Где чистая математика и где короли, чтобы понятно было соотношение абсолютного и относительного. «Когда он [Перельман] получил письмо от комитета с приглашением к разговору, он ответил, что не разговаривает с комитетами. И это абсолютно правильно! Есть вещи, которые можем принять, и есть вещи, которые мы принять не можем. Перельман выглядит исключительным на фоне конформизма, в целом характерного для математиков.
Но отчего не следует говорить с комитетами? — спросила я.
Никто не говорит с комитетами! — бросил Громов раздраженно. — Говорят с людьми! Как можно говорить с комитетом? Кто в этот комитет входит? Может быть, Ясир Арафат!
Но ведь они отправили ему список членов комитета, и он все равно отказался.
После такого начала он был прав, что не стал с ними разговаривать. Если система начинает действовать как машина, не надо иметь с ней дела. Я не говорю, что это поведение правильное. Но вполне мотивированное. Ничего странного в этом нет. Гораздо более странно то, что большинство математиков так себя не ведут. Они спокойно говорят с комитетами. Едут в Пекин и принимают награду из рук чейрмена Мао. Или короля Испании — это примерно то же самое.
А почему, — поинтересовалась я, — король Испании недостоин повесить медаль на шею Перельмана?
А кто это такие — короли? — Громов вышел из себя. — Такое же дерьмо, как и коммунисты! Почему король должен вручать премию математику? Кто это — король? Никто. С точки зрения математика он — ничтожество, как и Мао. Но только Мао пришел к власти как бандит, а второй получил ее от отца. Никакой разницы.
В отличие от этих людей, объяснил мне Громов, Перельман сделал нечто стоящее. После этого интервью я отправилась на прогулку по Парижу вместе с французским математиком Жаном-Мишелем Кантором, который переквалифицировался в историки науки. Я встретила его на конференции по математике и философии. Он являл собой типичного французского интеллектуала: невысокий человек с всклокоченными волосами, который после нашей прогулки мчался на заседание редколлегии высоколобого книжного обозрения. Большую часть нашей беседы он ругал Громова, который, по его словам, безучастно наблюдает за тем, как французская математика катится в пропасть: математические институты в погоне за грантами публикуют пустейшие брошюры, нагло требуя деньги, — это не имеет ничего общего с математическим дискурсом. Приглашенные профессора не стесняются спорить из-за жалованья и даже иногда строят планы исходя из предложенной им суммы. Где любовь к науке? Где готовность пожертвовать материальным благополучием ради математики?
В рассказе Кантора об "американизации" французской математики мне показалось очень важным то, что он по- прежнему находит идею ориентации науки на рынок, стремление к наживе, культивируемые в математическом истеблишменте, не очевидными и ожидаемыми, как в США, а возмутительными. В глазах такого человека — как и Громова, который остро реагирует на обвинения в том, что он превращается в комформиста-буржуа, — Перельман с его неуважением к деньгам и неприятием институтов кажется очень похожим на идеального математика в платоновском смысле.»
 
    Примечание. «Колмогоров считал, что математик, стремящийся стать великим, должен понимать толк в музыке, живописи и поэзии. Не менее важным было физическое здоровье. Другой ученик Колмогорова вспоминал, как тот похвалил его за победу в соревновании по классической борьбе.»

    Примечание. Талант также дается от рождения, как если бы родиться наследным принцем. Но вот чтобы талант развился, получил огранку, пробился – это требует намного большего, нежели воспитание «принца», чей путь уже от рождения обычно проходит в высших сферах. 

    P. S.

            ***
    Награды и дары –
    Вручать пристало королям,
    Коль материальные миры
    Подвластны им, и скипетр им дан!

    Но есть на свете гордецы
    Земным неровня королям,
    Они в надмирном короли,
    И в вечности их сан. 


     P. S. Хотя кое-что для моей Царицы Наук и я сделал… Догматикам, представляющим форум мех-мата МГУ, лентяям, противникам нового, врагам свободного творческого духа, а также релятивистским теориям Гёделя, Коэна, Эйнштейна и их адептам, 1 сентября, в день знаний, посвящается (двуадическое доказательство континуум гипотезы Кантора и многое другое): http://starboy.name/math.pdf
    *отдельно выражаю благодарность специалистам, которые помогли мне понять, что множество натуральных чисел не может состоять только из конечных натуральных чисел (что следует различать «бесконечно большое конечное» и «бесконечное»), а посему все множество натуральных чисел не является индуктивным. В работе много внимания уделяется существу понятия «бесконечности». 




  (аллегория, неравенство и любовь)
  Белая женщина
               
             Венера мне оковы подала
             И, усмехнувшись, приказала:
            «Надень! И до скончанья дней носи,
             Удел твой — быть рабом любви!»
 

    Я очутился перед белым мраморным дворцом с изящными колоннами и портиками на древний лад; дворец как будто притаился в цвету благоуханных садов, внимая их упоительный аромат... Кругом царила благодать. Весной дышала синева небес. В жилах Природы уже бурлили могучие потоки, предвещающие расцвет новой жизни. Отовсюду слышались весенние трели птиц. Все наливалось свежими силами и красками, купаясь в теплых лучах ласкового Солнца. Все танцевало и кружилось, все звучало на этом дивном празднике жизни.
    Парадные стеклянные двери внезапно отварились, и на пороге появилось хрупкое созданье, любимое дитя богов и матери Природы, откровение прекрасного — молодая женщина в белом легком одеянии. Она была подобна весеннему, только что распустившемуся навстречу теплому солнышку, подснежнику, — столь она была нежна и хрупка. Звали ее Татьяна.
    Увидев меня, она, словно дуновение ветерка, приблизилась ко мне, устремив на меня свой укоризненно вопрошающий взор. Этот взгляд напомнил мне капризы юной богини, он как будто говорил: кто посмел помешать мне, кто посмел отвлечь меня? Это мгновенное видение возмутило во мне радостное упоительное чувство, от которого все мое существо, казалось, начинало таять. Мое хваленое мужество и смелость улетучились в момент. Твердая и несгибаемая воля сменялась слабой растерянностью. Земля уходила из-под ног. Татьяна вздрогнула, на ее ярком, выразительном лице отразилось переживание роем нахлынувших воспоминаний десятилетней давности. Да, она вспомнила меня и свою юность. И я также ясно ощущал, как со дна моей души встрепенулось вихрем былое, долгое время дремавшее где-то там, на дне, в кладезях памяти.
    Неимоверное нетерпение, желание выразить свою безграничную любовь и преданность охватили меня с ног до головы. За годы разлуки моя неистощимая любовь истерзала меня, сделала рабом моих видений и чувств. Я часто упрекал себя за слабость, но ничего не мог поделать с собой. Власть любви к ней была абсолютной. И Татьяна пользовалась ею сполна.
    Я помнил ее девушкой в расцвете лет, когда между нами существовала непреодолимая пропасть, которая разделяла два мира: мир высший — мир света, богатства, разума и власти, и мир низший — мир неимущих. В ее жилах текла голубая кровь, она была богиней, свет которой разрушил спокойствие моей души. Я безнадежно заболел любовью. И чем сильнее была моя любовь, тем сильнее было чувство жестокой подавленности: ее превосходство и мое бессилие перед ним беспощадно угнетали меня. Перед ее аристократически уверенным взглядом, в котором сияло сознание принадлежности к касте избранных, я трепетал в своей растерянности и нелепости. Под этим взглядом я готов был пасть пред ней в преклонение, смотреть на нее с мольбою, мечтая снискать милость моей госпожи, целовать ее белоснежные худенькие ручки, воплощающие в себе всю сущность женственности, и целовать ее изящные белые ножки.
    Годы разлуки сильно изменили меня, но я часто вспоминал один случай. Однажды утром на заре она уехала кататься верхом. Я прождал ее весь день, но ее все не было. Я ждал в тревоге и волновался. И вот под вечер, когда Солнце уже клонилось к горизонту, Татьяна появилась. На ней был черно-белый классический костюме наездницы, и она, гарцуя на черном коне, ноги которого были украшены белыми гольфами, приблизилась ко мне. Коню, казалось, нравилось подчиняться столь прелестной хозяйке, самодовольно восседавшей на нем и сжимавшей его бока начищенными до блеска кожаными сапогами. Увидев меня, она обратилась ко мне ласково по-французски, как бы заигрывая со мной, — этим она всегда подчеркивала мое невежество, стараясь поставить меня в неловкое положение. Но делала она это не со зла: ей просто хотелось немного повредничать... Подойдя к ней, я с радостью и умилением припал к ее сапогу, плотно обтягивающему ее изящную ножку, и стал держать покорно стремя, — чтоб она спешилась с коня:
— Не раболепствуй! — сверху сказала она.
    И тут же, довольная моей преданностью, невольно зардела и залилась смехом, словно весенний колокольчик. В ее радостном ликовании всегда было нечто столь чуждое размеренности и тоске, что все кругом готово было ликовать вместе с нею. Взглянув на меня с упреком, она спрыгнула с коня, склонилась и нежно обняла меня. Ее объятия были полны тепла, и я ясно слышал сильное, волнующее биение ее сердца. Тогда, в волнении перед нею, я прочитал ей свои первые стихи:
 
    Люблю тебя, прекрасная Татьяна,
    Люблю я милые твои черты,
    Твой чистый образ своенравный
    Моей несбывшейся мечты.
 
    Люблю тебя, небес созданье,
    Губ алых нежных аромат,
    Очей твоих игривое сиянье
    И прелесть легкой юности забав.
 
    В безумствии ночном
    Сводила ты меня с ума.
    Любовной мукой опьянен,
    Пылал огнем я в грезах сна.
 
    Я не способен на обман,
    Нет сил страдания терпеть,
    Как страстно любящий Арман,
    Готов я умереть!
 
    Все вокруг любило ее: цветы, птицы, животные, люди. Она всех умела приласкать, окружить вниманием, утешить. Иногда мне казалось, что она плетет вокруг себя коварные золотые сети, в которые души простые с легкостью попадаются, — и уж не было никакой надежды вырваться из этих сладких пут. Попавшим в них оставалось только покорно исполнять любую прихоть этой маленькой богини.
    Сила ее магического очарования была велика. Когда она начинала говорить своим тоненьким певучим голоском, все кругом таяло. Ее живой ум и подвижный характер незамедлительно пленяли ваши мысли и чувства. Противостоять ее неистощимому желанию нравиться было невозможно...
    Я стоял перед ней в каком-то неописуемо иступленном оцепенении и вспоминал бал...
 
    Во дворце давали бал. В огромном зале, с белыми мраморными колоннами, горели тысячи свечей. Шорох толпы. Шелест платьев. Все гости уже собрались и находились в волнительном ожидании начала танцев. Я сразу увидел Татьяну. Она стояла у белой греческой колонны. На ней было роскошное белое платье, которое живописными складками ниспадало до самого пола. Длинное декольте обнажало ее юную страстную грудку, призывную, нарочито торчащую и жаждущую испить сладостной любви. Это была нежная белая грудка лебедя. И кто мог устоять от соблазна, чтобы не взглянуть на нее? Она так и приковывала завистливые и вожделенные взгляды. Тонкое брильянтовое ожерелье украшало мраморную шейку красавицы. А черные волосы, аккуратно собранные сзади и завитые в узел, открывали поистине нежное, милое лицо юного божества. Замерев в грациозной стойке, она была подобна античному изваянию. Но эта внешняя прелесть таила в себе дьявольское начало. Глаза Татьяны горели неизъяснимым блеском, неодолимым желанием нравиться, и она чувствовала, что она нравится, нравится всем... С детским волнением она стояла подле колонны, ловя оценивающие взоры знатных дам,  завистливые взгляды молодых девиц и горящие глаза молодых кавалеров.
    Это был ее первый бал. Восторг перехватывал ее дыхание, грудь вздымалась от волнительного ожидания. Ее трепетное сердечко колотилось с неимоверной силой так, что она чувствовала, как в ее головке бешено пульсирует кровь. Ей казалась, что вот сейчас зазвучит музыка, и она закружится в вальсе, покоряя всех своим совершенством. Я стоял позади и наблюдал за ней, за ее одержимостью. Казалось, она забыла обо всем на свете, воодушевленная ожиданием чуда. Головка ее кружилась... А я стоял и в томленье ждал, когда же она обратит на меня внимание, взволнованно ловил  каждый ее взгляд, но он всегда скользил мимо меня, не останавливаясь, — как будто она искал кого-то другого. Я не выдержал и сам подошел к ней, склонил слегка  голову и поприветствовал ее. Она быстро взглянула на меня, нежно улыбнулась, но я почувствовал в ее улыбке легкую досаду, мгновенное раздражение обманутых ожиданий. Тень досады омрачила и меня, ведь в этой улыбке не было ликованья, не было радости, это была дань условности. Я с горечью почувствовал неловкость моего положения, но преклонил колено, неуверенно прося ее руки. Она с краской раздражения протянула мне руку, к которой я умиленно припал. И в это самое мгновенье к ней подошел знатный кавалер. Нет, он не подошел, он подлетел, словно вихрь, вскружив все вокруг. Он был одет по последней моде, голову держал прямо, гордо являя свое величие... и — о боже! – когда они встретились глазами, лицо Татьяны озарилось, она расцвела и запылала. Глаза ее оживились и заблестели от счастья — и мне показалось, что в тот момент она своей головкой коснулась небес!
    Я видел его глаза — они пылали страстью, как огни пожара в ночной темноте, я почувствовал, как сила влечения, перед которой я был бессилен, словно молния, промелькнула меж ними. В одном мгновенье рождалась любовь. И уже никто не мог помешать им любить друг друга. Они стояли и заворожено смотрели друг на друга, утопая в теплых лучах счастливого безумства.
    Как прекрасна женщина, ослепленная счастьем! Когда глаза ее горят любовью, когда она ликует всем своим существом, не в силах скрыть своей радости!
    Вдруг кавалер с легкостью подхватил ее рукой за талию, и они закружились в медленном вальсе. Моя любовь была раздавлена. Я был повержен. В голове у меня все помутилось, ноги подкосились и, склонив голову, я коснулся пола рукой. Мне сдавило сердце. Я почувствовал звенящую боль, жестокую боль, боль, которая обрушивала все мои надежды, все мои мечты. Эта боль и мое разбитое сердце венчали превосходство, жестокое превосходство надо мной. Я смотрел и видел, как все кругом уже готовы были склониться перед Татьяной, отдавая ей почести. Ведь ее пригласил на танец самый знатный кавалер. И в тот момент я чувствовал всю жестокость жизни, жестокость, которая сопровождает блистательные победы, жестокость, которая сопутствует славе и успеху. Я чувствовал, как жалок был я в своем поражении. Но такова была воля богов, которые жаждут наслаждаться величием, богов, которые любят славные, сокрушительные победы.
    Я ясно видел свое ничтожество… Кто я? Жалкий юноша, который по мановению ее руки готов был припадать к ее ногам, которого она знала, как саму себя. Меня не надо было завоевывать, поскольку я, как тень повсюду следовал за ней, сгорая от своей безнадежной любви. Что я был перед этим франтом? У меня не было ни его блеска, ни его шика, ни его славы, ни его богатства. Как жалок был я в своем ничтожестве!..  В отчаянии я отправился искать смерти...
    Шли годы, и я страдал безмерно, с ума сходил, печаль была невыносима, — уже готов был жизнь свою прервать... Но что сегодня? — на крыльях счастья я порю опять, кружится голова... с ума схожу! Счастливое безумство!.. Вот так всегда — над пропастью парю — то там, то здесь — и в счастье и в страданье. Мне древние сказали: чувство меры всего превыше! О, мудрость древних — чувство меры! Об этом думаю всего я меньше! О, как же невозможно это для меня! Как невыносимо! Терпеть!.. Терпеть?!. Терпеть я не могу, во мне терпенья нет! Один огонь! Я снова вижу пред собой ее... и восклицаю тихо:
   
    Я Вас увидел вновь — как вдруг
    Все для меня в единый сладкий звук
    Слилось... и нежною струной
    В душе моей отозвалось.
    Любви так сладок сон!..
    Я Вами пьян, я в Вас влюблен!
 
    Но передо мной сейчас стояла женщина, которую жизнь уже успела воспитать и умудрить опытом. Она была похожа на горную лань своими полными от слез глазами, темными, широко раскрытыми от удивления, в которых читалось зрелое  благородство души. Казалось, жизнь уже вдохнула в ее глаза печаль, но они еще сохранили лучистость невинного озорства. Широкий разрез на ее груди подчеркивал страстное женское начало, уже успевшее вкусить сладости и горести земной любви, но скрывавшееся под покровом внешней скромности и стыдливости. Темные волосы аккуратно были собраны и завиты на голове, открывая прозрачно белую шейку, которую трогательно обвивала золотая цепочка с кулоном в виде сердца. Я был несказанно счастлив просто лицезреть это божество, но от него зависело, буду ли я опять повергнут во мрак или поднимусь над землей в блаженстве. После стольких мучений, вынесенных мною, я мечтал об одном: упасть и утонуть в ее объятиях. Только теперь я понимал, что путь к настоящему счастью лежит через неимоверные страдания. И я в порыве безумной страсти припал к ее ногам с горячей мольбой:
 
      Как счастлив я у Ваших ног
      Миг сладости покорной пережить,
      Край платья Вашего целуя,
      За то судьбу благодарить!
      Как счастлив я пасть ниц
      В томленье преданном пред Вами
      И умолять, пятою Вашей попираемый!
 
    Вот так, как зима рассыпается снегом после крепких морозов, как ребенок разряжается слезами после долгих мучений, как больной покрывается влагой после неистовой горячки, так мне, стоя на коленях перед нею, было приятно почувствовать разливающуюся по телу слабость, проникающую до мозга кости. И чем сильнее была во мне страсть, чем сильнее желание, тем более я становился ее рабом. И чем полнее я отдавал себя во власть моей любви, тем вернее губил и терял себя…
 

  Одержимость Клеопатры   

                «Покорствует ему копье стальное,
                Но пал перед моим презреньем он».
                (Шекспир)

    Воистину, одинаково велик и бездушен тот, кто в состоянии противостоять женскому соблазну во всей его силе! (конечно, если у него не иная ориентация)
 
    Это была эпоха величия. Эпоха могущества и силы римской империи. Эпоха, когда люди достигали величия звезд, способных затмить не только Луну, но и Солнце. И в этом мире среди простых людей можно было еще встретить богов, власть которых над судьбами народов была абсолютной.
    Клеопатра явилась тем божеством, с жизнью которого продлевалась жизнь Египта. Только эта царица могла противостоять хищному зверю с кровавой пастью в лице Рима. Природа как бы в насмешку над мужской, грубой силой призвала женскую слабость отстаивать независимость Египта, показав воочию соблазнительное превосходство женщины над мужчиной. И как велико было значение этой Женщины, что вместе с ее падением перестал существовать и Египет и закончился период эллинизма!
    Судьба царицы — след кометы, промчавшейся по небосводу жизни и оставившей после себя немеркнущий блеск, который пролился в века и по сей день освещает многие души своим магическим сиянием. Царица Египта — ослепительная вспышкой величия, ярко озарившая мироздание; это явление живой богини, перед которой простые смертные превращались в пыль; это одна из самых ярких звезда древнего небосклона, звезда, свет которой не померкнет в веках и отблеск которой будет доноситься до будущих поколений, вдохновляя и поражая юные сердца.
    Клеопатра — это прекрасное женское превосходство во всей своей дьявольской силе. Это власть женской слабости над мужской грубостью. Да, люди томились и блаженствовали под пятой этой прелестной гречанки. Но как приятно лицезреть эти мужские, закаленные нелегкой жизнью, тела, падшие у ног прекраснейшей из прекрасных!
    И по сей день где-то в глубинах истории красивейший корабль, обитый золотом, богато украшенный, с серебряными веслами, на борту с Царицей в легком одеянии Венеры, в сопровождение златокудрых ангелов, под музыку флейт бороздит волны теплого Кидна...
 
    Божественная, ты прекрасна! Твое непомерное честолюбие было вознаграждено блистательно трагической судьбой. Люди падали перед тобой ниц и в почтительном унижении ждали твоей милости. Все богатства мира готовы были пасть к твоим прелестным греческим ножкам. Ты была коварной обольстительницей. Природа наделила тебя хитростью, умом, честолюбием и безграничным желанием властвовать. Через тебя Природа наслаждалась собой, и многие угодливо, а иные с радостью преподносили тебе в дар свои жизни — во славу твоего трона!
    Да воссияет вновь твой разум, да вдохнет жизнь в этот мир плоть подобную твоей во всей красе и искусе, а судьба проведет тебя вновь своими тайными тропами на трон! Да будешь ты  повелевать миром, а люди с радостью исполнять твои повеления — повеления прекраснейшей из цариц.
               
    Царица древнего Египта,
    Чью жизнь в веках хранит нетленно,
    Для поколений незабвенно,
    Преданье манускрипта,
    Ты знать совсем и не могла,
    Что столько лет спустя,
    Безвестный всем певец
    Тебе свое подарит сердце
    И вновь на голову твою
    Возложит лавровый венец.
 
    ...Клеопатра вышла на мраморную террасу, залитую лунным светом. Ей было приятно ступать по теплому, нагретому дневным Солнцем, мраморному полу. Кругом громко стрекотали цикады. И в эту теплую египетскую ночь, волнующую влюбленные сердца, в эту ночь, говорящую голосами влюбленных, что пьют свое счастье малыми глотками, она совсем не могла уснуть. Набросив накидку из белого шелка, ниспадающую на мраморный пол живописными складками, она вышла вдохнуть ароматы цветущих садов и упоительную свежесть ночной прохлады, доносимую ветром со стороны моря. Ее черные, как сама ночь, волосы свободно ниспадали до самого пояса. Мягкая бархатистая кожа ощущала приятное прикосновение шелка, волнуемого заботливым ветерком, которому нравилось нежно обнимать Клеопатру; он касался зрелого тела, скользил меж ног, трепетно целуя слегка смугловатую кожу. Царица чувствовала себя раскрепощенной, полной жизненных сил, переполнявших ее... Она была подобно благоухающей розе... И все, все в ней было прекрасно!
    Над ее головой раскинулась безбрежная пропасть мироздания, манящая и бездонная, поглощающая все своей властью. Из глубин этой мрачной бездны доносился холодный и таинственный блеск мерцающих и непостижимых звезд. В этот момент царица ощутила себя такой же звездой среди этого мрака космоса, обнемлющего ее. Ее манящие, полные любви глаза магически горели во тьме, излучая таинственное сияние жизни, — казалось, глаза ее вобрали в себя всю живительную влагу Нила и устремили ее навстречу холодным звездам...
    Царица разливала вокруг себя сияние красоты, и все сущее вокруг, пораженное, трепетало, благоговейно внимая ей... Она взывала к себе — и все окружающее как будто устремилось к ней, устремилось на ее чарующий свет. К ней притягивала какая-то могучая, завораживающая сила, которая разливалась пьянящим дурманом любви и этим подчиняла себе.
    Как алкающие языки пламени манят насекомых на верную гибель, как мерцающие в ночи огни пиратской барки притягивают моряков, чтоб погубить их, так она притягивала к себе сердца и губила их в своем безумном стремлении к власти.
    Царица подошла к парапету и устремила свой пронзительный взор ввысь, бросая вызов вселенной, и почувствовала взаимное проникновение этого внешнего, воинственного мира, и ее внутреннего, столь же глубокого и непостижимого мира. Ей показалось, что она своим сознанием пронзила мрак космоса, и ей открылась какая-то неведомая тайна, поразившая ее до глубины души. Как будто она загляну в будущее и уловила нить своей трагической судьбы. Затем она взглянула в сторону Рима, где морская гладь любовно соприкасалась с небесной, и почувствовала мгновенное возвышение. Темные очи ее засверкали неизъяснимым блеском превосходства. Душа ее озарилась, словно в ней разгорался пожар среди темной тихой ночи. Ее наполняло чувство божественного превосходства над этим миром, который она мечтала покорить и подчинить своей воле. Кровь бесшумной волной ударила ей в голову, и от этого ее маленькая головка закружилась. Мгновенье блаженного восторга затуманило ее рассудок. Она впала в безумство гения, одержимого жаждой возвышения. Мысли и образы безудержным потоком понеслись в ее воображении. Чувство внеземного блаженства разлилось по всему ее телу от осознания собственной красоты и могущества. О, это возвышенное состояние счастливого безумства!..
«О! как прекрасно жить! Как упоительно вдыхать эту свежесть! Как сладостно осознавать, что этот мир лежит в пыли у моих ног! Этот мир для меня!..»  Она невольно выставила ножку вперед и посмотрела на свою туфельку. «Эти люди будут мечтать припасть и облобызать пыль с этой туфли, будут подобно рабам стелиться у моих ног, а я, может быть, буду милостива к ним… Они — прах передо мной! И сколько черной зависти подле моих ног! Бескрылые, неспособные взмыть в выси, они так и мечтают низринуть и втоптать меня в грязь. Они так и ждут, когда их царица оступится, чтоб наброситься и погубить меня. Но как они дрожат в страхе перед моей плетью! И чем сильнее я стегаю их, тем угодливее они целуют мои руки... презренные рабы!.. Но я же совсем одна, совсем одна на этом свете. Да, я одна единственная, независимая, свободная царица, волей которой решаются судьбы смертных. Но я, я буду жить вечно. Как сладка, как звучна эта мысль, возносящая дух на неведомые высоты! Эта мысль заставляет сердце так биться и трепетать! Да, весь мир вот сейчас торжествует вместе со мной. Он и есть я. Он видит себя через меня, он наслаждается собой через меня. Я — зеркало, в котором он отражается и через которое может соприкоснуться с собой. И во мне отражаются его явления, его изменчивость, мимолетность и неповторимость. Мимолетность... Все исчезает...» И в душу к царице закралось какое-то трагическое предчувствие роковой неизбежности смерти. Отгоняя эту мысль, Клеопатра тихо подошла к статуи Венеры и нежно коснулась ее рукой. В этом прикосновении чувствовалось какое-то сближение, родство. Богиня любви грациозно возвышалась в грустной задумчивости, непостижимая и влюбленная, и с умилением глядела на богоподобную царицу. Изваяние Клеопатра привезла с собой из Рима, с уверенностью, что богиня любви покровительствует ей. И в этом она нисколько не ошибалась. Что может сравниться на свете с цветущей молодостью прелестной девушки?! Что может сравниться в сладости с утолением неистовой плотской страсти! Все царства прах — величие в любви! — звучало в ее маленькой головке. И богиня любви покровительствует самому возвышенному чувству. В этот момент Клеопатра вспомнила об Антонии: «милый, наивный Антоний, он так страстно любит меня, что стал моим рабом, рабом своей безумной страсти. Да, сила женщины в ее всепобеждающей слабости, и в той страсти, которую она пробуждает в мужчине. И как он страдает без меня, как мучается! Но почему эта мысль так приятна мне?.. Да, я владею его сердцем, а он слепо выполняет любую мою прихоть. Как он падок и чувствителен! Этот Марс, явившийся, словно грозовая туча, он, в сущности, ребенок, который жадно ловит каждое мое слово, который с нетерпением ждет моего снисхождения. Пусть ждет! Пусть жаждет меня! Пусть измучается в любовных страданиях! Он, этот воин, пытается завоевать меня всеми силами. Как интересно наблюдать его взлеты и падения. Он буквально принимает разные обличия, перевоплощаясь, — все, чтоб только быть со мной. Он думает, что победил меня. Наивный. Ты победишь, если я позволю. Твоя победа — это всего лишь моя милость, мое снисхождение к тебе. Ты игрушка в моих руках. Я полностью подчиню тебя себе, я заставлю ползать тебя у моих ног. Я заставлю тебя целовать мне руки и заглядывать в мои глаза, ища в них прощения! Ты еще покоришься моей воле. Ты узнаешь, что настоящая любовь начинается со страдания и что эта любовь должна все прощать. А там я погляжу…» И эти мысли напомнили ей, как жалок был сегодня он, когда она заставила его склониться перед ее троном. Клеопатра ясно вообразила себе всю эту сцену, как она представлялась ей:
    Гордо восседая на троне, она ожидала появления Антония. В душе ее разгоралось пламя; в глазах сверкали огненные молнии; взгляд метался из стороны в сторону; она с трудом держала себя в руках. В глубине ее фиалковых глаз рождалась неистовая стихия, дьявольская одержимость ненавистью. И как прекрасны были в тот момент ее живые глаза! Это были грозные тучи, что предвещали бурю; от них веяло дождем и ветром...
    Когда появился Антоний, царица встрепенулась, все ее движения походили на движения взволнованной тигрицы, неудержимая лавина гнева вот-вот готова была низвергнуться на голову бедному войну. Царица впилась в него глазами — и он ощутил на себе всю силу ее злости. В этот момент, растерянный вид Антония вызывал только жалость. Антоний втянул голову, потупил очи. Испуг отразился на его бледном лице. С трудом, сдерживая эмоции, царица словно говорила:
   — На колени!..
   Антоний вздрогнул, обвел блуждающим взглядом вокруг и, повинуясь незримому требованию царицы и чувству своей вины, со стыдом преклонил колено, возрив молящими глазами на зловещий вулкан, готовый низринуть на него всю мощь своего гнева. Он пал пред нею духом.
   Перед ее блистательным гением Антоний опустил глаза, как провинившийся ребенок, зажался, оробел и задрожал от страха, и слова вымолвить не смел, лишь жалкий лепет в устах его рождался, он тихо и невнятно что-то лепетал. Как жалок был он перед нею! Пристыженный, как бледный месяц перед юною зарей! А Клеопатра? Она была прекрасна в безумстве гнева своего! И это придавало сил ей в гневе на него...
     Царица смело смотрела Антонию в глаза и видела в них страх, который он не мог скрыть от нее. «Он боится меня! — пронеслось в ее головке, — ты будешь бояться меня, бояться и дрожать, как жалкий ягненок!» — ей всегда доставляло огромное удовольствие читать на лицах людей страх перед собой, безумный страх и рабскую угодливость.
    О! как восхитительно было лицезреть превосходство женского начала над грубой мужской силой. Антоний стоял перед ней подобно укрощенному льву, в смирении поджав под себя лапы и хвост. Он стоял пред нею, склонив колени и покорно внимая ее укорам и порицаниям. Теперь в его глазах светилась только любовь, одна любовь и безграничная преданность…  своей царице. С видимым раболепием сносил он все унижения, которые она заставила его претерпеть, и, пресмыкаясь перед ее троном, украшал ее женское величие над собой.
  Наконец Антоний поднял глаза, которые как будто говорили:
 
    О, Клеопатра!
    Непостижимая звезда!
    Твоим сияньем
    Я ослеплен и очарован;
    Твоим умом и красотой
    Навеки околдован!
    Люблю тебя! люблю
    Твой ласково скользящий взор,
    Заманчивые очи;
    Они ласкают нежно душу мне,
    О, незабвенная царица ночи!
    Садов цветущих аромат,
    Прекрасных роз благоуханье,
    Тебе одной готов отдать,
    Мое очарованье!
    Ты, словно лебедь белоснежный,
    При взмахе легкого крыла
    Запенишь воды золотые,
    Ты величава и проста!
    Твой голос — ласково журчащий ручеек —
    Бежит, переливаясь и игриво;
    Вокруг тебя всегда
    Все любо так... и все так мило!
    Я цветом зрелости твоей
    Пленен, и так печален...
    Что в райской куще роз своей
    Тебя одну лишь не могу
    Назвать царицею моей!
    Прости меня, глупца! Прости!
 
    Клеопатра взглянула на него строго, но в ее глазах уже светилось прощение. Настроение ее менялось мгновенно, как погода в море. От недавней бури не осталось и следа. Море волнений улеглось и стало спокойным и ласковым... Антоний видел перед собой полные любви глаза… глаза любимой египтянки.
     Клеопатра наклонилась к нему и, улыбаясь, тихо промолвила:
    — Антоний, ты боишься меня?! Ты боишься меня, мой милый Антоний! Сегодня ночью ты будешь услаждать меня, вымаливая свое прощение.
    На что Антоний ответствовал:
    — Царица, я буду опахалом, которое будет ублажать тебя прохладой. Я буду лучом Солнца, который будет гладить твою нежную кожу. Я буду морской волной, которая будет обнимать и ласкать твое тело! Я буду замирать, устами ног твоих касаясь, я буду целовать там, где ступаешь ты, — пусть на моих губах запечатлится прах с твоих ступней. Прости меня! — Антоний весь горел, пылая нетерпеньем, как влюбленный юноша, готовый положить свою жизнь, всю без остатка, на алтарь любимой... Царицы!
    Клеопатра снисходительно посмотрела на него:
    — Ступай!
    И Антоний, кивнув головой в знак повиновения, счастливый, покинул зал...
 
    Так многие достойные мужи стали жертвами блистательных триумфов царицы. Они в буквальном смысле падали перед ней сраженные, всегда украшая ее превосходство над собой. И, потерпев поражение, эти жалкие люди становились подобно теням, бесцельно блуждающим по миру, невидимо для ее глаз, и вдали, наедине с собой, переживали свое поражение. Жизнь их преломлялась, и они постепенно угасали в небытие...
    А иные в страхе падали ниц перед ее троном, желая всем сердцем преданно служить ей и, ища защиты у ее ног, утыкали свои головы к ее сафьяновым туфелькам, скрывающим прелестные ножки...
    Какая мука! Перед ней склонившись, не сметь ее коснуться, не сметь поднять глаза, не сметь промолвить слова — лишь возле быть и воле быть ее послушно!
    А царице нравилось превосходить людей и даже порождать в них ненависть. Но более всего ей доставляло удовольствие держать их жизни в своих маленьких женских ручках, держать и повергать их пред собою ниц…




  Девчушка (несколько мгновений из жизни)

    Вместе с молоком матери Настенька впитала любовь к Природе... Жила Настенька вдвоем с матерью в деревне. Добрая у нее была мама, следила за дочкой, обучала ее, всему наставляла. И всему-то Настенька училась. Но вскоре мать заболела. Бедная девчушка ходила за мамой, подносила воды, кормила, ухаживала, и вся работа по дому легла на ее плечи, но все-то она исполняла без ропоту, по-взрослому. И нельзя было упрекнуть ее ни в чем.
    Прошло пару месяцев, и ее мать совсем сдала, а накануне весны, пережив зиму, умерла. Настенька не знала, что делать, до того она любила маму, до того была привязана к ней, что совсем, совсем не знала, как дальше жить... В их деревне всего было четыре дома; один пустовал, совсем прохудился, так как хозяева умерли. Во втором жила старуха, а в третьем – дедушка, дальний родственник девчушки…
    В солнечный апрельский день Настенька стояла у могилы матери и не могла сдержать слёз. Белый платочек покрывал ее маленькую головку… Она смотрела на батюшку, который уныло бормотал молитвы. Вдруг ее миловидное личико устремило детские, скорые глазенки, и, не удержавшись, она зарыдала, уткнувшись в живот к дедушке, который с любовью и отеческой заботой стал успокаивать маленькую девочку:
    - Плачь, Настенька, плачь, все будет легче! Поплачешь, глядишь, и полегчает на душе-то… Вот так, давай вытрем слёзки… Ох, Настенька-Настенька, милая ты моя девчушка…
    Дедушка был добрым, он и взял бедную сиротку к себе. Так и стали они жить вдвоем в одном доме…
    Однажды Настенька прибежала с улицы домой, вся в слезах, упала на тахту, уткнувшись в подушку, и зарыдала навзрыд… Дедушка подошел к ней, взволнованный, погладил ее по головке и спросил:
    - Ну, что случилось, девочка ты моя, что ты плачешь, Настенька?.. Ну, будет, не надрывай  сердце старику!..
    Девочка оторвалась от подушки, подняла заплаканные, по-детски пронзительные глазенки, и сказала:
    -  Дедушка, осталась я одна, совсем одна на белом свете… и опять упала и зарыдала…
    - Ну, брось, дочка, я у тебя есть! Дружок, не одна ты, перестань!..
    – Нет, нет, дедушка, у меня мамы нет, нет у меня и отца – никого нет!.. Зачем, зачем я живу на свете?..
    - Дочка, что с тобой, кто тебя обидел?  - все пытался успокоить ее дедушка…
    Вновь наступила весна. На озере расходился лед, на полях сходил снег, обнажая еще сохранившуюся сухую траву. Холодную синеву неба вперемежку с тающим снегом сменяли теплые тона. Настенька стояла на горушке возле березы и смотрела вдаль на мельницу, на зыбь озера… Все чувства в ней пробуждались вместе с Природой… Дедушка в это время готовил сети; скоро страдная пора, будут они в трудах да заботах...




   Мария Дэви Христос, Матерь белого братства

   Люди ищут богов, порой живых, явных,осезаемых, желая поклониться им. Желают чудес. С другой стороны, удивительны людские души, которые могут сказать: я – бог, и уверовать в это. Одно это может снискать им поклонение.
 
    Мать Матриархата. Они стояли перед Ней, окруженной нимбом святости, и тонули в ясном, божественном свете, идущем от Ее души. Вблизи Нее их души достигали высшего просветления, как будто заново рождались, как им казалось.
   О, божественное состояние просветления! Они припадали, как послушные овцы, к Ее стопам, и молили со слезами, почитая Ее за богиню воплоти, и любили, как дети свою Мать. Она же с милостью и благодатью ласкала их больные души целебным бальзамом. Касание Ее рук вселяло в них сладостный трепет.
   Служители Ее достигали мистического соприкосновения с тайнами рождения жизни из женского чрева. Им приоткрывались иные стороны бытия, недоступные рассудку, наркотическое опьянение блаженством. Мир паствы озарялся неземным сиянием доброты и света, всесилия и вселенского благополучия. Адепты купались в брызгах взаимной братской любви. Их души пили кристальную воду горных ключей, плескаясь в «истинах», внезапно открывшейся их взорам.
    - О, Мария Деви Христос! О, Мария Деви Христос! – с этими словами они падали ниц перед Ней. Коснуться губами оставленного Ею следа было невероятной милостью. Коснуться поцелуем Ее руки было равносильно касанию бога.
    Она возвышалась над ними в белоснежных одеждах, в забвении поднимая руки к небу, а перед Нею лежали повергнутые ниц их воли. Им нужен был живой Бог, Бог воплоти, они соскучились, изнылись, исстрадались по нему. Им не хватало его жизни, они устали от абстракций, от убожества окружающей действительности, безотрадной, бесперспективной. - Плоти и крови! Плоти и крови! И чуда! Явления живого божества!- взывал их дух. И явилась Она вершить их судьбы и утолить их жажду.
    - О, Мария Деви Христос! О, Мария Деви Христос! – молили они.
    И коль скажет Она: - Живи! – да будет жизнь, и коль скажет: - Умри! – да будет смерть.
    Им нужна была воля, которая успокоила бы их, подчинив их слабые воли себе, воля, к которой они устремили бы свои алчущие взоры.
    Мария стояла в белом, шитом золотом, облачении, в сиянии солнечных лучей, сложив руки, и молилась… Послушные овцы пили наркотический отвар; их туманные, осоловелые взоры были полны безграничной любви, любви ко всему миру, но за эту любовь они должны были заплатить… Она завладела их мыслями и чувствами. В трепете они целовали крест из Ее рук…
    - О, Мария Деви Христос! О, Мария Деви Христос! Паси нас как своих заблудших овец! Один взгляд Ее отнимал их воли, читая в их глазах только трепет и преданность. Она брала их души; Ее рассудок туманила мысль: «Я – наместница бога», и переживание этого поднимало Ее до небес, как легкое облако.
    Как незатейливо, простодушно, с какой благодатью уверовали они в Нее! Им нужен был живой символ веры – и он явился. Рядом с Ней они обрели защиту и ценность жизни. Из уст Ее им было дарована Надежда
на вечную жизнь в райских кущах, соединение на том свете со всеми близкими и любимыми людьми. С чистым, наивным, как пламя, сердцем, лобызали они Ее белые руки, как козлята, руки заботливой матери. Они верили, что Она дарила их молоком и медом, но поила Она их гибелью… Серали, колодези таинства жизни обещала Она им, но готовила тернии. Соком спелых яблок обещала утолить их голод, но напоила безумием, что забыли они родных и мир, и себя, теряя все. И летели, как мотыльки, на пламя свечи, обещающее свет, но пылающее огнем, готовым спалить их.
    - Возлюби ближнего как самого себя, возлюби Господа твоего! Как простосердечно, как непосредственно пустили они Ее в сердца, открыв врата душ. Несчастные положили свои души на Ее алтарь, как на заклание: - Поднимись секира – и пусти кровь!.. жертвенный камень иссушило Солнце, давно его уже не орошали дерьыы... Притворной заботой были согреты Ее материнские руки. Ложь обесчестила уста Ее. Согретые братской любовью, в Ее золотых лучах увидели они мир, безобразной вакханалией несущейся к своей гибели. Страх апокалипсиса ужаснул их до небытия. И возжелали они вечности, увлекаемые иллюзией спасения. И покрыли себя смертной славой. Испытывая бесконечное счастье взаимной любви, они уже были не в состоянии выносить окружающий мир, им оставалось только погибнуть, вместе. Но со смертью обретали они… пустоту.
    - Мы готовы погибнуть, Деви Мария, мы готовы погибнуть! В священном трепете повторяли они, увлажняя слезами ее следы… Пламя пылало с адской силой, и в нем горели их души, желающие быть подле Боини-Матери. Они готовы были пройти очищение болью и муками. Насильственная смерть приветила бы их к лику святых…
 
    P. S. Когда ко мне подошли женщины в белых балахонах из "белого братства" и стали рассказывать, что дьявол уже ходит по земле в образе человека, что одет он во все черное. Я стоял весь в черном и слушал их проповеди, затем, улыбаясь, тихо сказал в шутку: «Я от него…» Перекрестив меня, они отпрянули в сторону, как от огня, и больше не приставали ко мне…
 
    P. S. "Марина Цвигун… Мария Дэви Христос… Матерь Мира… Эль Мория… Виктория ПреобРАженская… Миссия света…" Она была очень сексуальна и определенно симпатизировала мне своей дерзостью… эта властная и себялюбивая женщина… Я Ей даже поклонялся где-то в душе… Только вот не задача, как можно быть (провозгласить себя) Матерью Мира после стольких абортов?!.
 
    Как сказала одна женщина о преданных «Марии Дэви Христос», «белых братьях»: «они просто любили Ее…» (но неким безумием своим она выносила мозг так, что можно было сразу почувствовать, что такое власть секты…)



  (так, навеяло природой женского садизма...)
  Леди насилие

    Будущая королева родилась болезненной и слабенькой девочкой, точно чахоточной. И развивалась как слабенькое деревце. Когда ей было тринадцать лет, казалось, что она умрет скоро, настолько Ее тело было худеньким и прозрачным. Крестьяне, живущие в округе мрачного замка, по просьбе-требованию сдавали Ей свою кровь, с добавками которой она (как символично!) принимала ванны, купаясь, чтобы освежить свою бледность и хоть как-то поддержать жизненную силу и красоту. Шли годы… Девочка росла и превратилась в красивую женщину, тонкую, изящную королеву; но нрав ее под воздействием зловещих инстинктов превратил ее в деспотичку, хотя это была образованная и очень изобретательная натура.
    Ей не очень-то доставляли удовольствие обычные муки людей, и она придумывала изысканные терзания для их душ, пытки, которые были не доступны произведению обычного рассудка. Конечно, своей бедной служанке она запускала иглы по ногти и смотрела на ее мучения, когда та на коленях корчилась перед Ней, обнимая Ее ноги; созерцала сечение бедной, обливала ее зимой холодной водой, превращая во дворе в ледяную статуюэ и смотрела на нее со своего балкончика или показывала гостям, танцующим в залах, полных огня и тепла, или, лежа на своем ложе, сомкнув глаза, переживала ее  мучения... но все же подобное она не очень ценила… Ее привлекали более утонченные истязания на психологическом уровне... За это Ее называли «темной» королевой – королевой ночи… Любимыми ее местами были просторные анфилады замка; с наступлением сумерек она часто прогуливалась в полумраке, освещемым пылающими факелами, погружаясь в глубокие переживания жизни. Тогда ее фантазия разгоралась необузданными, страшными образами, которые, словно вороны, слетались в ее маленькой женской головке. В такие моменты она была на грани помешательства; иррациональная природа, поднимающаяся из мрачных глубин ее подсознания, брала верх… Она любила выйти на террасу, заросшую по окраинам густой зеленью, таящую в себе тонкие ароматы, поднять взоры к звездному небу, вдохнув прохладу, и, освободившись от оков рассудка, предаться таинственным видениям, подогреваемым вином… Темное небо всегда манило ее, эта океаническая бездна, пропасть… из которой вышла и она сама...
    Да, вся ее жизнь состояла из глубоких и тонких переживаний различных оттенков истязаний и господства – господства над человеческими душами, настроениями, фантазиями, чувствами, судьбами – и все это через обман надежд, разочарования, алогичность, абсурдность, страхи и несоответствия, через боль и страдания. Нет, это было что-то доселе неизвестное. Это был многоцветный, удивительный мир, и она была его художником, его искусным вдохновителем. Ее сознанию представлялись картинные галереи, где обитали страшные, кровавые призраки, порожденные ее неистовым воображением, и она упивалась ими – упивалась до глубины корней своего подсознания. Эти призраки, словно острые когти демонов, впивались в ее мозг. От этого ощущения ее судорожно лихорадило, она впадала в какое-то экстатическое состояние, граничащее с полным помешательством, что в конечном счете, как мгновение наивысшего достижения, разрешалось внутренним сексуальным трепетом, переходящим в спокойствие и умиротворение, в чувство счастливого единства с жертвой… Так она достигала состояния мистической сопричастности тем страшным инстинктивным силам, которые таились на темной стороне Природы… Она постигала их противоречивую необходимость… и добиралась до глубин их первоисточника… чувственно... хотя, в конечном счете, разумом упиралась в пресловутое «так устроен мир», «он имеет свою внутреннюю логику развития» и «нам неведомы его тропы».
    Ко всему прочему, королева пугалась дневного света, когда день рассеивал мрак, темные призраки бежали прочь, наступало время полдня сознания… В это время она ложилась на костяное ложе, покрытое алым покрывалом, устало смыкала веки и удовлетворенно засыпала… Красно-кровавое Солнце поднималось ввысь из-за горизонта, теплые его лучи скользили над морской дымкой… мир пробуждался из небытия… но во сне королевы по прежнему таился мрак… он был как бы обратной стороной действительности, был ничем… и в Ее снах вновь зарождался удивительный мир грез… (так и в каждом сне зарождается своеобразная жизнь, по своим законам, также как она зарождается в Природе; где смерть наяву – всего лишь переход на более низкий уровень бытия…) И во снах королева часто видела свою любимую служанку, бедную девочку, которую она утонченными муками доводила до безумия… видела ее молящие, полные слез глаза… и сомкнутые веки на смертном одре… темная королева дарила ей вечный покой, ведя тропами человеческой природы, которые она сама прочувствовала и измыслила…            




  Светлая печаль
         
    Чтобы по-настоящему научиться постигать глубину жизни, перед ней надо испытывать состояние мистического ужаса. И чтобы по-настоящему научиться переживать трагедию, надобно в себе носить бездну.
    Да, мир заледенел и покрылся толстой коркой сознания, но под этими холодными льдами все же таится и дышит мрачная пучина иррационального, куда человек может кинуть свой взгляд - и не увидеть там ничего, куда он может прокричать - но не услышать эха: там таится бездонная, всепоглощающая глубина, которая граничит с ничто.
 
    Трагедия — это момент неправды жизни (при взгляде разумного человека), примиряющий силы в море бушующих страстей. Природа же спокойно принимает жертвы, утешаясь тем, что неисчерпаема она в своем становлении; Природа на жизнь смотрит глазами вечности… Достаточно вспомнить, сколько гениев гибло во цвете лет, сколько людей уносят несчастные случаи, катастрофы, войны...
    Но почему к трагедии так сильно льнут сердца? Да потому что трагедия возвышает и очищает души; души рождаются в трагедии! Да, нет на земле более беспредельного чувства, более бездонного, чем страдание!.. И что стоит мир в мгновенья этого возвышенного переживания! — мир превращается в ничто; только в трагедии приоткрывается вся глубина жизни… Катарсис – словно озон, после тяжкого, гнетущего мрака туч и разрешающего ливня, катарсис – наивысшее очищение!
 
 Трагедию как искусство явили нам древние греки, «большие дети человечества»; только они были способны на это! Кстати сказать, трагедия переводится как «козлиная песнь». И не случайно одно из самых превосходных сочинений Ницше так и называется «Рождение трагедии из духа музыки». Да, по-настоящему возвышенная красота трагична; ее трагичность – как тень возвышенного, тихое дуновение смерти, уже в преддверии, как напоминание на будущее; ибо возвышенное стоит над посредственностью, обыденностью и несоизмеримо с ней, отсюда и проистекает наивысший трагизм…
 
 Чем более развито существо, тем оно острее ощущает страдание. Камень не страдает, растение уже что-то чувствует, животное страдает менее, чем человек; но человек, как венец творения, страдает больше всех. Но безграничную глубину страданий способны постичь лишь немногие глубокие натуры, которые больны ощущением трагедии жизни!
 
    На земле есть юные созданья, которые все чувствуют глубоко и проникновенно, принимая все близко к своему трепетному сердцу, и даже чужое горе переживают как свое собственное. О, эти тонкие трогательные натуры с незамутненной чистотой русской души, эти женщины (и не только женщины), которые умеют красиво и с достоинством страдать! Они готовы отдать всю свою жизнь за мучительно-блаженные мгновенья любви и оставить для себя только несносное бремя тяжких переживаний. Но в этих переживаниях  душа их преображается, становится чище и восходит до неведомых горных высот. Как трогательна их чистая, детская непосредственность и наивность! Они искренне верят, что мир столь же чист и не витиеват, как они сами. Они искренне верят, что высокие чувства решают все... и знать не хотят и допустить не могут, что тот, кому они доверяются безгранично, может предать, обмануть и тем сломить нежный цветок. И я спрашиваю: как можно обмануть надежды подобного существа, как можно предать его любовь? Легче умереть, чем причинить ему боль! И я готов был мстить тем, кто посмел бы осквернить си чистые источники жизни! Ведь на земле нет ничего более святого, чем их детские сердца!
 
    Осенней хладною порой,
    Будя собой ночной покой,
    В прозрачной полутьме,
    Являться стала дива мне.
 
    О, как томительно грустна!
    Она смотрела на меня:
    Глаза ее сияли ясно, —
    Так глубоко и так прекрасно!
               
   …Она сидела в белоснежном воздушном облачении за фортепиано перед распахнутым настежь окном. Свежий осенний ветерок колыхал ее платье. Она была печальна, как сама Осень, и нежно, с упоением, перебирала клавиши,  послушно подчиняющиеся ее изящным длинным пальцам (О, эта слабость ее белых рук! Как она покоряла меня тогда; ради нее я готов был забыть обо всем на свете!) Грустная музыка протяжно изливала глубокие страдания, и девушка тонула, скрываясь в облаке печали, тонула в глубине своих чувств. Гармония звуков, выражающих горесть, и томный вид тающей от горя девушки зачаровывали меня. Я не мог оторвать от нее  взгляда, и был поражен увиденным: я видел высоту и чистоту глубоких страданий юной богини, изливающей свое возвышенное состояние в мире звуков. На моих глазах навернулись слезы, — так сильно тронула меня ее печаль. Девушка сейчас была где-то там далеко, на вершине непреступных гор, где воздух свеж и чист, а ее душа омывалась слезами чистого лесного родника. Она была подобна Орфею, сидящему средь леса и горестно оплакивающему потерю своей возлюбленной Эвридики. И все звери и птицы, тронутые ее музыкой, казалось, оплакивали вместе с ней ее горестную судьбу. «О, сжальтесь боги над горем этой девушки!» — тихо молил я, зачарованно, со слезами на глазах, глядя на прелестное милое создание, умирающее от тяжких переживаний. Душа моя рвалась на части, видя ее муки, но я ничего не мог поделать, я был абсолютно бессилен, и это сводило меня с ума. А она все продолжала и продолжала отрешенно играть, находясь где-то далеко-далеко, в неведомых мне далях... Да, я видел в ее глазах слезы, туманом застилавшие ее взор. И что можно было прочесть тогда в этих туманных глазах! Как они были выразительны, как восхитительны! Я тонул в них... Мне казалось, что вот-вот сейчас она разразится громким плачем и исторгнет из своей страдающей души страшный вопль боли, но она продолжала томно вздыхать, находя в себе силы держать себя в руках. От этого ее страдания становились все сильнее и сильнее и делались уже настолько нестерпимыми, что разум покидал ее, гонимый болью невысказанных чувств...
 
    Я предложил ей выйти на улицу, пройтись прогуляться и хоть немного развеять свои чувства. Она спокойно кивнула в  знак согласия... и мы вышли на мраморную террасу.
 
    Гений Осени уже вдохнул в Природу свою печаль. Было прохладно. Деревья принарядились золотом. Ярко светило Солнце, заливая все кругом ослепительным блеском. Над нами было высокое голубое небо, чистое и безбрежное, как океан. И в синеве небес огнем пылали осенние клены. Я поднимал полные слез глаза ввысь, и голова моя начинала кружиться... я тонул в этой бездонной голубой бездне и восклицал: «О живописность! Осенних буйство красок! О чудо Осени! Как упоительна твоя прохлада! Но как трагична нынче твоя краса!..»
 
    Она шла медленно, шурша желтой листвой под ногами, — словно одинокий лебедь плыла по темной водной глади, — и не поднимала темных глаз, которые уж не имели больше слез, чтоб излить печаль. Она шла тихо, и все думала, думала и молчала. Казалось, сама Природа прильнула к ней, как заботливая мать к своему умирающему дитя: так безутешно шумела листва на деревьях и так заунывно баюкал осенний ветерок (так тихо плачет скрипка во дни печали!) Мне хотелось хоть как-то отвлечь ее, но она меня не слушала, она была полностью погружена в свою печаль. Я видел, как  страдания сушат ее, я чувствовал, как покидают ее жизненные силы... Она таяла у меня на глазах, превращаясь в легкий призрак, который готов был унестись под небеса только от одного дуновения ветерка. Она умирала, страдая подобно бедняжке Эхо, которая превратилась в один звук от своей неразделенной любви к прекрасному Нарциссу. Заглянув в ее глаза, я на мгновенье ясно осознал всю глубину ее страданий и ужаснулся увиденному. Тогда я понял, что ничто в мире уж не спасет ее, огонек души ее погас, трагедия жизни свершилась, Гений смерти тоскливо слетел и прятался где-то там меж ветвей...
    Вдруг на мгновенье она подняла головку к высокому небу, глубоко, всей грудью, вдохнула свежий воздух, и ее нервно-чувственное лицо просияло, его озарила нежная улыбка. И сквозь глаза, полные слез, она так искренне, так нежно посмотрела на меня! О, сколько я бы отдал тогда, чтобы это наслаждение жизнью никогда не покидало ее! Но мрачная печаль снова овладела ею, и она уже более не поднимала своих прекрасных глаз. Это был ее последний упоительный восторг жизнью...
   
    Глядя в ее глаза, в памяти моей всплыло прекрасное виденье: когда она была в последний раз весела и беззаботна. Это было на летнем балу в парке перед чудесным беломраморным дворцом. Она кружилась самозабвенно в танце, как танцующая звезда, непостижимая и таинственная. На ней было светло-голубое, шелковое платье. И как она была хороша в нем! Как загадочно привлекательна! Как обворожительна! Она нравилась себе, безумно нравилась, она была влюблена в себя, в свое очарованье. И она нравилась всем окружающим, и все любили ее. В упоении ночи она кружилась и кружилась... Она была царицей этой ночи. Тихие струйки фонтанов били в унисон божественной музыки. Запах ароматных роз пьянил. Она трепетно склонялась перед каждым прекрасным цветком и нежно целовала его. В глазах ее стояла грусть, но в одно мгновенье ее лицо озарялось нежной улыбкой, и она, как бабочка, уже опять порхала в легком кружащем танце. О незабвенное виденье!..
 
    Ее похоронили в русской глубинке, на небольшой горушке, прямо перед  озером, заросшим по берегам непроходимым лесом. На этой горушке, в низине которой находится родник со святой водой, в грустной задумчивости возвышается небольшая белокаменная церквь. Стены ее обветшали от времени, молчаливо храня память былых веков, но внутри все убрано удивительно аккуратно. Жизнь еще теплится там, поддерживаемая доброй силой христианской Руси. Рядом с этим местом остался заброшенный дом, в котором некогда сияла душа моей любимицы.
 
    Бывало, в детстве, она каждый день бегала к этой церкви и возносила к небу свою чистую, полную жизни, молитву. А иногда в грустной задумчивости  просиживала там часами, вглядываясь вдаль, где смыкалось небо с землей, любуясь  здешними красотами. Она росла на девственном лоне Природы, а потому была проста и естественна как сама Мать. Весело резвилась, играла, собирала полевые цветы и была столь милым ребенком, что все вокруг не могли  нарадоваться ею. И от этой всеобщей любви к ней ее скоропостижная смерть становилась столь трагичной, что рождала необъяснимое чувство неправды жизни, - в ее смерти была повинна сила Рока, которой чужды добро и зло, которая неумолима и безжалостна в своем проявлении.
 
    Ее похоронили прямо перед церковью рядом с покоящимся ныне старым настоятелем здешних мест. Заросшие могилки их находятся рядом возле белых стен храма, мирно возвышаясь над чистым озером. Старый и мудрый христианин, посвятивший всю свою жизнь служению христианству, и молодая девушка лежат рядом. Что-то чистое и глубокое роднит их девственные души, и потому они покоятся вместе у стен этой маленькой церкви, хранящей немое молчание могильных плит.
 
    Здесь Природа украшает себя разными нарядами, но эту красоту никто не видит, а потому Природа тоскует по человеку, который любовался бы ею. И как только в этом уединенном уголке появляется случайный путник, Природа, уподобляясь прекрасной девице, с любовью и быстрой изменчивостью раскрывает перед ним все свои прелести. Летом здесь зелено, вокруг церкви растет низенькая травка,  рассекает мошкара. Воздух тепел и напоен ароматами благоухающих луговых трав. Солнце и дождь весело сменяют друг друга. А Осенью воцаряется печаль. Любимая дочь Деметры Персефона нисходит в царство мрачного Аида, нагоняя на свою мать тяжкую тоску о разлуке и об уходящих летних днях. Ярко горящая красными и золотыми красками листва сохнет и облетает с дерев, являя уныло торчащие голые ветви. Одиноко чернеют деревья, принарядившиеся серебряной фатой дождя. Природу подергивает поволока ненастья и грусти. Дни становятся короче, а небо серым и мрачным, дождь все холодней и суровей, а радостных солнечных дней все меньше. Но за златокудрой Осенью приходит красавица Зима, заботливо покрывая Природу своим белым пушистым ковром и убаюкивая ее протяжными завываниями вьюг. Дни становятся совсем короткими, а звездные ночи темными и длинными. В эту зимнюю пору белый храм особенно тоскует в одиночестве. Вокруг него мечутся  холодные метели — и ни единой души! Но приходит звенящая Весна, солнышко пригревает теплее, кругом разливаются трели лесных птиц, весенний, солнечный свет играет в цветных витражах; здесь становится так уютно и тепло!.. Храм оживает, радостно струится он, колеблясь в потоках теплого воздуха, в ожидании посетителей, а вместе с ним пробуждаются и оживают две близкие души...
 
    Я стоял в грустной задумчивости перед этими двумя могилками. Прямо передо мной покоилась тайна русской православной души. «Но почему тайна? Почему нечто потаено? Или мне это кажется, из-за привычки за всем искать скрытый смысл? Безусловно, смысл есть, но насколько он глубок? Не уходит ли он в вечность во взаимном переплетении со смыслом всего бытия?.. Может ли он быть определен конечной фразой?.. Или он иррационален, а потому не постижим разумом?..» - так размышлял я, как вдруг тишина, и вся окружающая Природа в одно мгновенье слились в моем сознании в единое, — и невозможно описать то проникновенное состояние, которое охватило меня, когда душе приоткрылась какая-то невыразимая глубина жизни и смерти, света и тьмы, мгновенья и вечности. Я тонул, отрешенный, в этой бездонной глубине и был не в силах остановиться. Земля обваливалась у меня под ногами, как лавина, увлекая меня за собой в неведомую бездну, — неизвестная сила подхватила меня и тащила за собой вниз... насилу я очнулся.
 
    Напоследок я спустился с горушки и зашел в дом, в котором находилась комната девушки. Это был маленький прелестный уголок, который уж опустел навсегда. Для меня это была священная келья юной богини, где некогда теплилась ее детская душа. Это была светло-голубая комната, в которой нежные небесные тона давали отдохновение душе. Все здесь было просто, непритязательно: на стене висел ее портрет — творенье мук, запечатлевший навеки ее томно-печальный образ, который привносил в эту комнату нежную грусть; в углу стояло большое трюмо, перед которым прелестница вертелась, игриво любуясь собой. Небольшой лакированный столик белого цвета на изогнутых маленьких ножках стоял подле окна, через которое сейчас доносился тихий шум дождя. Серые тучи заволокли небо; на дворе была ненастная осенняя погода. Деревья стояли голые, с их веток уж облетела листва… Унылая и грустная пора, когда душа может успокоиться и отдохнуть от ярких солнечных красок... Я открыл окно, звдул ветер, распахивая ставни и поднимая белоснежные занавеси, и вместе со свежим дуновением ветерка, как мне показалось в то мгновенье, в светелку впорхнула юная душа. И я ясно увидел, как озарилась комната ликующим очарованием молодости, восторгом любви, я слышал, как воздух наполняется звонким женским смехом. Но мгновенное виденье растаяло как дым, и я снова стоял в комнате, хранившей строгое молчание. И за этим молчанием уже таились минуты горестной печали и невыразимой тоски. Сколько томительных и бессонных ночей она провела здесь, заливая свою подушку слезами! Нет, нет, это уже никогда не возвратится, никогда больше ее душа не осветит сей благостный уголок!  Здесь будет вечно царить грусть. Тяжесть упоительных воспоминаний навсегда оставили здесь свой неизгладимый отпечаток. Мне стало так горестно, что я, закрыв окно, поспешил удалиться прочь...
 


  Миф об Артемиде и Актеоне
  (моя версия мифа)

    Артемида — богиня смерти, владычица Природы и госпожа зверей. Безропотно повинуются ей дикие звери. Тигры и львы вьются у ее ног, ища милости и снисхождения. Ей прислуживает восемьдесят нимф, двадцать из которых заботятся о ее обуви. Подобно дикой амазонке, энергичная, как бег горнего ручья, в легкой короткой тунике движется она по лесам с тугим луком и колчаном, полным острых стрел. В беге своем подобна она летучей серне. Грациозная, гибкая, как ивовая ветвь, она имеет прекрасно сложенное спартанское тело. Волосы у нее собраны сзади в узел на манер дорических причесок. Она явилась на свет вместе со своим братом Аполлоном. Они были как две капли воды. Только тело Артемиды было более женственное, плавное. Но красота богини опасна и губительна. Горе тому, кто повстречается ей на пути в неподходящий момент. Неумолима и беспощадна она к людям, глуха и жестокосердна к их молитвам. Прекрасная воительница лесов и гор, жестоко наказывает она людскую дерзость. Ей любы человеческая кровь и мучения, а потому древние приносили ей на алтарь человеческие жертвы. На ее алтаре ивовыми прутьями секли молодых спартанских юношей. В тот момент, когда на спинах их выступали кровавые рубцы, вожделенная кровью жрица, с воодушевлением наблюдавшая за истязанием, держала статуэтку богини в руках и наклоном указывала о необходимости усилить пытку, — чтоб страдания стали невыносимей и нестерпимей. Юноши должны были лежать без единого звука. Иногда бедняг запарывали до смерти.
    Но, тем не менее, с особенной любовью Артемида заботилась о красоте Природы, бережно охраняя ее девственность от варварских человеческих рук. Богине были милы нетронутые луга, напоенные ароматами благоухающих цветов. Днем она любила слушать жужжанье пчел и пение птиц, радующихся жизни, а теплыми вечерами любовалась заходящим Солнцем, открывающим бездонное звездное небо.
    Знайте, Артемида всевидяща и неумолима к тем, кто дерзко вламывается в ее заповедные места и нарушает ее покой. Не рвите понапрасну живых цветов, не засоряйте Природу, а то беспощадный гнев богини обрушится на ваши головы. Тому свидетельство наказание неразумного Актеона:
    В один прекрасный летний день, в жаркий полдень, оторвавшись от других охотников, Актеон забрался в лесную непроходимую чащу. Его мучила жажда, и он искал, где бы испить прохладной воды. Насилу выбравшись из лесной чащи, он увидел тенистый грот, увитый плющом, а рядом источник с чистейшей влагой. Из грота доносились веселые женские голоса. Он хотел приблизиться, но его собаки жалобно заскулили и попятились в страхе назад. Ему бы бежать без оглядки! Но нет, им овладело непреодолимое любопытство, столько раз уж губившее неразумных смертных. Тихо, нешумными шагами он подкрался к гроту и заглянул внутрь. Его взору предстали прекрасные нимфы, резвящиеся в потоках чистой прохладной воды. Их обнаженные тела то исчезали, то появлялись в кристальных струях. Они радостно плескались, пеня воду и брызгаясь со смехом. Актеон стоял и зачарованно глядел на блестевшие влагой девственные тела и не мог оторвать от них  взгляда. Подле запруды для купания грациозно возвышалась сама богиня, отставив одну ножку вперед, она медленно снимала свою тунику, являя гибкое тело, которое доныне обнаженным не доводилось видеть ни одному небожителю, не то что смертному. Скинув одежду, она уже пальцами ног ощутила блаженную прохладу воды, как нимфы, испугавшись, с криками бросились к ней, со страхом смотря на смутившегося Актеона, который потупил взор, словно провинившейся ребенок. От чудесного виденья он совсем потерял голову и вышел из своего укрытия, невольно обнаружив себя. Богиня с гневом глянула на него, прикрыв обнаженные груди руками. Краска стыда залила ее лицо. Глаза сверкнули — и в тоже мгновенье Актеон почувствовал, как на голове у него появились рога. Не успел он испугаться и броситься к стройным обнаженным ногам богини, — чтобы молить ее о пощаде, — как пальцы его рук срослись, превратившись в копыта. И он, уже не в силах стоять на ногах, упал на четвереньки и склонил, подогнул передние конечности перед гордо возвышающейся богиней. Язык его не слушался, и вместо жалкой мольбы о пощаде изо рта вырвалось одно мычание:
    — М!.. М!.. М!.. — жалобно стонал он, не в силах совладать с собой и пытаясь прижаться, как испуганный зверь, к ногам Артемиды. Нимфы же, окружившие ее, с любопытством девственных весталок смотрели на мучения бедного Актеона, жестоко наказанного всемогущей богиней. Ибо сейчас он, как прах, пристыженный и униженный, лежал у ее прекрасных ног...
    Артемида рассмеялась, глядя на жалкий его вид. Перед ней лежал уже не человек, а покорный и дрожащий от страха олень, испуганные глаза которого смотрел снизу на божественную красоту, поразившую его. В трепете он хотел ластиться к ногам богини, но та, быстро отдернув свои руки от грудей, подняла с земли свой тугой лук, достала из колчана стрелу и натянула тетиву… Олень в страхе сжался. Потом вскочил, хотел бежать, но острие выпущенной стрелы с силой ворвалось, насквозь пробив ему ногу. Он упал и жалобно застонал от боли... Богиня была неумолима и, только улыбнувшись, взяла вторую стрелу и вновь натянула тугой лук. На глазах у оленя выступили слезы, — и так жалобно и испуганно смотрел он на нее, прося сохранить ему жизнь, что нимфы прослезились… Но это не тронуло разгневанной богини. Не смеет смертный, увидевший ее красоту, остаться жить. И с легкостью пускает она вторую стрелу, которая пробила грудь Актеону, неся на своем острие жестокую смерть. Застонал Актеон, задергался на глазах у богини и повалился навзничь. Артемида подошла к окровавленному телу убитого оленя и, поставив ему на шею стопу, слегка надавила, сдвинув ногой еще теплую пятнистую кожу: «Горе тебе, неразумный Актеон, не смиривший своего любопытства, не устоявший перед желанием узреть красоту дикой богини!»
    Так жестоко наказала Артемида пылкого юношу за то, что тот, нарушив ее уединение, посмел усмотреть в ней женщину.



   Введение. Древние греки в своем величественном пантеоне забыли упомянуть, породить одного самого существенного бога, составляющего сущность вообще всех богов; что ж, мы дополним сей пробел…

  Миф о Гении превосходства


                Если Ника – богиня Победы, то Гений превосходства, Нэй - Ее (сущностный) Дух.
 
   Наряду с известными олимпийскими богами есть еще и Гений превосходства, Нэй (новый), сущностный дух всех природных сил. Конечно, эти боги лишь мифические существа, символы, но они явно выражают собой сущностную сторону жизни, и лицо каждого из них нет да и промелькнет в каждом из нас.
      
    Боги Олимпа различны, как сама Природа, но дух превосходства у них один, это — Гений превосходства. Он — творческий дух. Он — дух воли Природы. Он — дух богов. Он — дух непревзойденных вершин и движущая сила воплощения, и для успеха любого дела необходима его божественная искра — искра жажды первенства!
 
    Нэй гибок, как тростник, красив, строен, тело его закалено. Глаза добром лучатся, но одержим в своем порыве он. Он мягок, но быстр, как молния. Он вдохновлен и вдохновляет. Он противостоит ничто и смерти, - пугаясь их, стремится ввысь.
    У него много возлюбленных. Среди них: Красота, Совершенство, Гармония, Грация, Виктория, Слава, Власть, Сила и Насилие. Они неразлучные его спутницы.
 
    Виктория — крылатая изменница, она любит только превосходных. Многие добиваются ее сердца, но она любит сильнейших. Она не замедлит снизойти вместе со своей сестрой, Славой, до победителя, увенчав его голову  лаврами. Виктория и Слава нежно ласкают его, заключая в свои объятия, но скоро они переметнутся к другому, более достойному. В этом они сродни нашим земным женщинам.
 
    Также неразлучные спутники Нея крылатые ангелы-мечты. Мечты нисходят до человека и побуждают его к свершениям. И действительно, жалок тот человек, до которого не нисходят эти горные создания!
 
    Где ярче всего проявляет себя гений превосходства? Там, где есть борьба за первенство, там, где люди живут мыслью о том, чтобы быть первыми, там, где люди спят и видят, как они восходят на Олимп. Величие начинается с мечты. Вспомним слова Юлия Цезаря:
    «Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме»;
слова Александра Македонского:
    «Я хотел бы всех превзойти в знании прекрасного»;
слова Александра Пушкина:
    «Мы все глядим в Наполеоны».
    И в этих словах мы лишь можем уловить присутствие гения превосходства, охватывающего и пронизывающего все и вся! Он — как Солнце,  сияет и светит всем! Своей волевой рукой он подхватывает людей и на поднимающейся волне возносит в незримые выси. Он — сама сила жизни, которая приобретает новое качество на уровне человека; ибо гений превосходства воплощается в воле человека.
   И как отливается стремление к возвышенному, к божественному, в стихах Пиндара!
 
      «Есть племя людей,
      Есть племя богов,
      Дыхание в нас — от единой матери,
      Но сила нам отпущена разная:
      Человек — ничто,
      А медное небо — незыблемая обитель
      Во веки веков.
      Но нечто есть,
      Возносящее нас до небожителей, —
      Будь то мощный дух,
      Будь то сила естества, —
      Хоть и неведомо нам, до какой межи
      Начертан путь наш дневной и ночной
      Роком».
 
    Это «нечто» и есть гений превосходства. Он находит свое воплощение в стихах, картинах, скульптуре, музыке, во всех творческих произведениях, его лик отливается в них. Он – основа творческого духа, он устремляет его ввысь. Он — сила, которая завладевает сердцами и душами. Его девиз: «Победить — или умереть!» Он - дух любого соревнования. Его символ — олимпийский огонь, прометеевское пламя, которое воспламеняет дух борьбы и направляет воли к достижениям.
 
    Совершенство, красота, гармония обозначают моменты наивысших состояний, которым предшествует восхождение, гонимое, словно ветром, им. Ведь даже самая малость должна быть возвышена, хотя бы в глазах, чтобы стать прекрасной.
    Гения превосходства сдерживают Совершенство и Гармония, он любит этих двух милых сестер, которые требуют от него столь непосильных жертв, но они этого стоят, ведь сама Красота — их лицо, и, как сказал Достоевский, это лицо спасет мир!
 
    Но главное на пути восхождения — не потерять себя, не потерять уважение к людям, не возгордиться непомерно. А потому истинное превосходство, неколебимое ни чем, должно зиждиться на доброй силе.
 
    В мечтах о великом светится основная истина жизни. Величие людей определяется величием идей, которым они служат. И в восхождении, увлеченном идеями, проявляется сущность Природы. А потому гений превосходства — сущностный дух Природы. Надо быть только одержимым идеей — и гений превосходства подхватит вас и понесет в незримые высоты. Он, как буйный ветер, врывается в сознание человека, ударяя в паруса воли... и, подхваченные им, мысли понесутся на неведомые бескрайние просторы... Раскройте для него свои сердца! Вдохните в себя его ветер!
 
    Гений превосходства вечен как мир. Иногда он спускается с вершин, уходящих под небеса гор, чтобы встретиться со своей сестрой Венерой. Нэй неразлучный спутник богини любви, ибо многое великое, порождаемое им, начинается с любви.
               
      Дух эллинизма в душу мне проник
      И там навеки поселился.
      Я греком стать спешу, и ныне
      Для сердца милого картины
      Своей душой живопишу…
               
    Было прохладное утро. Пробудившаяся ото сна, провозвестница Солнца — златоперая Аврора - сонно поднялась из-за горизонта, румяня морскую гладь. Пред появлением бога Солнца меркли звезды, поспешая сокрыться в лоно ночи. На синеющий прохладой небосклон взошла Венера, возлюбленная Месяца Денница. Теплые волны, бурля и пенясь, накатывались одна за другой, возвещая о Ее появлении. Нэй стоял на берегу, облаченный в белую дорическая рубаху. Свежий морской ветер — будто заботливый отец — трепетал его влажные кудри, весело вьющиеся по его голове. Нэй встречал свою сестру, Венеру, приготовив для нее легкие белооблачные одежды и простые греческие сандалии. Охваченный томительным ожиданием, он нетерпеливо вглядывался в морскую даль. И — о чудо! — вдруг к берегу, запенив лунным серебром, подбежала огромная волна и разбилась о брег тысячами брызг... И из этой волны появилась юная прекрасная девушка. Пеннорожденная. Спокойно пробуждаясь от глубокого сна, она выходила из морской пучины, раскрывая свои сонные глаза. И все ей было ново, все ей было в диву. С удивлением смотрела она вокруг, как будто заново родившись. На белоснежной коже ее в свете Солнца радостно лучились капельки морской воды. Нежной рукой она гладила теплые волны, подбегающие к ней и рассыпающиеся у ее ног россыпью сверкающих брызг. Море ласково волнами ложилось к ее ногам, целуя  стопы новорожденной... Венера вышла на берег, встряхнула головой, гибкими руками перехватила длинные темные волосы и, грациозно, с женской ловкостью, отжала их, освободив от маленьких водорослей, любовно запутавшихся в ее волосах. Свершилось великое чудо — мир вновь обрел земную любовь!
    Нэй увидел свою сестру и был поражен ее совершенством, он упал пред нею ниц и губами коснулся песка в том месте, где она ступила. Но богиня нежно посмотрела на него и промолвила:
— Не надо, Нэй, встань… 
    Нэй поднял голову.
— Ты родилась под счастливой звездой! Смотри, эта звезда твоей судьбы, — Нэй указал в небо на Венеру, на ее утренний лик, солнцеподобно поднявшейся над морской пучиной и мерцающей над водой... — Эта яркая звезда восходит на небосвод утром и вечером. И это твоя звезда, моя богиня.
    Нэй поднялся с песка. Венера облачилась в приготовленные для нее одежды. И, взявшись за руки, два юных божества побрели в сторону от моря. Они пошли к древним развалинам, где некогда находились алтари поклонения языческим богам. Здесь было пустынно. Только прах тысячелетий хранил дух истории. Седая старина... Святые пепелища алтарей... Когда-то здесь клубился в небо фимиам во славу олимпийцам. Когда-то здесь вершились судьбы, но ныне заунывно плакал ветер, воспоминая древности величие былое. Сердце Нэя сжалось, — Природа горестно отзывалась в нем воспоминаниями былой славы. Ведь сердце и душа Нэя хранили былое величие древних... Вместе с Венерой они засветили священный огонь и побрели прочь...
    Утомленные полуденным зноем, Нэй и Венера нашли тенистый грот, хранящий утреннюю прохладу. Венера присела возле источника. Ее сразу же окружили прекрасные нимфы, хранительницы здешних вод. Они с радостью прильнули к богине, восхищаясь ее красотой. Венера с любопытством слушала их сбивчивый милый щебет, — ведь каждая нимфа с девичьим нетерпением хотела выразить свое восхищение ясноликой. Нэй подошел к богине сзади, взял золотой гребень и стал нежно перебирать своими пальцами локоны ее черных волос, подобно водопаду струй ниспадающих до самой земли. Довольная, олимпийка сидела в кругу своих милых обожателей и лишь иногда, играя завитками локонов, любовалась своим отражением в маленьком серебряном зеркальце. Вокруг нее разливалась пьянящая благодать любви, так, что все звери в округе спешили к ней, на зов всесильного чувства. Усмиренные любовным желанием, они ложились у ее ног, внимать сладкоумильным речам светлоокой. Птицы слетали с небес и, радостно щебеча от восторга, садились прямо ей в руки... Но не только животные и птицы тянулись к ней, но и стебли трав, цветы, вода, камни — все наполнялось ее магической силой, все тонуло в неге любви...
    Нэй опустился на землю рядом с богиней, прямо у ее ног и, зачарованный, с нежностью смотрел в ее глаза и слушал увлекательные рассказы лепкокудрой. Так они и сидели, два юных белых божества, Нэй и Венера, и, с любовью смотря друг на друга,  весело и беззаботно болтали. Вдруг глаза Венеры заблестели неизъяснимым блеском, и она взглянула на Нэя из-под больших черных ресниц, взглянула по-детски, хитро, как будто  скрывая от него какую-то свою детскую шалость.   
    — Нэй, я приготовила для тебя подарок! — и маленькая хитринка промелькнула в ее глазах.
    Она сняла со своей головки венок из белых, благоухающих роз и протянула ему:
    — Возьми этот венок, он принесет тебе счастье! С этими словами она нежно поцеловала его влажными, точно лепестки, обрызганные утренней росой, губами, - и в слиянии губ теплое дыхание богини проникло в самое сердце Нэя, вдохнув в него сладостное, упоительное чувство, от которого его сердце затрепетало, как пригретый утреннем лучом Солнца цветок, и стало возбужденно колотиться, стараясь вырваться из груди. Нэй был вне себя от счастья. Он взял венок — дар сестры — поднес к губам и, вдыхая запах душистых цветов, смешанный с ароматом волос богини, нежно поцеловал его. Голова его закружилась, в глазах потемнело, и сознание накрыло волной любви… О! как он любил тогда свою сестру! Ему хотелось просто раствориться, превратиться в облако и растаять от невыразимого чувства. Он надел венок себе на голову, увив черные кудри белыми цветами, и, ликую, чуть ли не в припрыжку, пошел, — нет! — полетел над землей искать свое счастье…

    Незаметно Солнце клонилось к горизонту, когда Нэй спустился в тенистую долину и оказался в небольшой зеленой роще. Вдалеке, меж зеленеющих трав, он увидел змеящийся ручей. И только он хотел подойти к источнику в том месте, откуда бил прохладный ключ, как вдруг замер меж дерев, пораженный в самое сердце, — он увидел молодую девушку. Это была ясноокая черненькая гречанка с кувшином на плече, она тихо шла к лесному источнику набрать чистой студеной воды. Нэй замер в немом восторге. Никогда он еще не видел подобной Гармонии. Ему показалось, что к нему снизошла лесная нимфа — хранительница сих незамутненных вод. Но нет! это была девушка в легком льняном платьице, скромно оголяющем ее лебединые руки. Она была подобна легкому эфирному созданью в своем скромном облачении: чистая, как сама истина, и милая, как малое дитя. Какая прелесть! Какая красота! Какие тонко очерченные формы! Она была подобна египетской амфоре в своем совершенстве. Нэй стоял, замерев от восторга, и за взглядом его уже на легких крыльях Зефира неслась любовь. Как испуганная стая птиц в порыве взмывает в небо, так у Нэя возмутились все силы воображения, увлекаемые неодолимой силой. И понеслись, безудержно понеслись образы и чувства, чувства и образы... И уже в своем воображении Нэй дорисовывал изящные формы этой молодой скромной девушки, этого нетронутого цветка жизни.

    Говорят, что ни одно слово о цветке не стоит самого цветка. Но что стоит цветок, если никто не любуется им? И этот цветок можно безжалостно сорвать, а можно целовать в трепете, и это в ни малой степени зависит не только от чувств, но и от сознания человека. Поэтому красоту надо уметь не только чувствовать, но и уметь «понимать».

    Нэй стоял напротив нее и смотрел ей прямо в лицо, не в силах оторвать взгляда. Прикованный ее неотразимостью, он даже не мог шелохнуться, — столь велико было его потрясение. Он ловил каждое ее движение и не мог надивиться ею. Он старался заглянуть ей в глаза, но она, скромно прятала их. Она была скромна, это чувствовалось во всех ее движениях, которые как бы предупреждали любую неловкость, стараясь заранее смягчить ее. Но вот она встрепенулась... он так ждал, так желал встретиться с нею глазами, что на мгновенье забыл обо всем. И надо было так случиться, уходя, она рассеянно взглянула туда, где притаился Нэй. О, слава великим богам! Она улыбнулась, улыбнулась соловушке, заливавшемуся звонкой трелью меж дерев. И в ее улыбке просияла вся чистота ее души. Какая чудная улыбка — щедрый дар Природы! В этой улыбке светилась и радость жизни, и благодарность. Откровенная, искренняя, удивительная улыбка, которая в то мгновенье стоила для Нэя всей его жизни. Она одарила его сказочным блаженством. Он был поражен, он хотел броситься к девушке, но, находясь в оцепенении счастья, был не в состоянии даже сдвинуться с места. Тогда Нэю показалось, что его коснулось волшебное сияние, столь велико было его счастье в тот момент. Одна улыбка, один взгляд! но этот взгляд стал для него дороже всего на свете!

    Девушку звали Дея (богиня). Когда она родилась, бедная мать не могла не нарадоваться за свое дитя. Столь милое и прекрасное было у нее личико,  словно у маленького ангелочка. И мама назвала ее Деей.
    Каждый день Дея приходила к чистому водному источнику и, грациозно склоняясь над ним, набирала в свой кувшинчик прохладную влагу. И каждый день Нэй стал приходить сюда и, прячась за деревьями, украдкой мучиться прекрасным видением, — он тайно любовался гречанкой. Нэй простаивал целыми часами в тени дерев, тая от любви и ожидая, когда же снова увидит се неземное создание. Он никак не мог решиться приблизиться к ней, он боялся и замирал, когда видел ее перед собой.
    Но однажды он решил выйти из своего укрытия. Незаметно, тихо он подошел к прекрасной девушке, склонившейся над водой, — Дея набирала воду в свой глиняный кувшинчик. Тихо бил родник, и в водах его, словно утлая ладья, плыл подхваченный струей лист. Дея залюбовалась одиноко плывущим листком, - как глядь! — и в зеркале незамутненных вод она внезапно увидала отражение прекрасного юноши. Совершенный образ его очертился средь синевы небес и белых облаков. Дея испугалась, вздрогнула, но потом смелее, с увлеченьем, любуясь образом небесным, осторожно, слегка рукой коснулась зеркала дремавших вод, тем пробудив его. Потом плеснула ручкой по воде — и засеребрились кучерявые барашки, а образ юноши,  заколебавшийся, исчез... Как зыбка красота! Дея подняла удивленные глаза — и увидела прямо перед собой трогательного бога. Нэй стоял перед возлюбленной, не смея вымолвить ни слова. Сердце его бешено колотилось в груди. И когда он попытался что-то сказать, то дух его замер, а дыхание прервалось, голос зазвучал так тревожно и порывисто, что он запнулся - и звуки потонули в его робкой застенчивости. Слова прозвучали так тихо, что Дея ничего не расслышала. Нэй залился краской стыда и опустил глаза в трогательной неловкости, он стоял перед ней как провинившейся ребенок. Растроганная девушка улыбнулась, слегка покраснев за него, и промолвила:
    — Здравствуй, прекрасный незнакомец!
    Нэй опять запнулся, но на сей раз, воодушевленный, сумел выговорить:
    — Здравствуй!
    И, глядя в ее глаза, собрав все свои силы, тихонько коснулся ее руки, ощутив нежное тепло, которое опять, как горячее дыхание богини любви, проникло в самое его сердце, — и опять сердце его возбужденно затрепетало, словно весенний цветок, пригретый майским Солнцем. Мгновенье Дея и Нэй стояли, держась за руки, и глядели друг другу в глаза, не смея даже пошелохнуться. Их объяла тихая радость. Потом весело, в один голос, они рассмеялись, как дети, и стали смелее смотреть друг на друга. А рядом, прячась меж дерев, весело смеялся шаловливый мальчишка Амур, только что поразивший своей стрелой сердце гречанки, — мама Венера послала его помочь застенчивому юноше полюбить самую прекрасную девушку на свете.

    Теперь каждый день Нэй прилетал к своей возлюбленной и вместе с ней пел хвалебную песнь Природе. Беззаботно предаваясь неге любви, они гуляли в тенистых рощах, обнаженные купались в прохладных заводях. И весь мир, казалось, существовал только для них одних. С высоких дерев им пел соловей, заливаясь своей упоительной песней любви. Дея ступала меж цветов своими босыми ножками, — и прохладная небесная роса омывала ей ступни, а цветы были счастливы умирать под ее ногами. Дея склонялась к цветкам и разговаривала с ними: — Милые мои, как я вас люблю! — и цветы льнули к ней, ласкаясь ее теплых ладоней. Она разговаривала с ручьем: — Милый мой ручеек, спасибо тебе за студеную влагу, что даришь ты нам, — и ручеек весело журчал, вторя звонкому ее голосу. Дея поднимала глаза к Солнцу и жмурилась, жмурилась от слепящего ее счастья, которое теплыми лучами играло на ее детском лице, — она была счастлива как никто на свете!

    Однажды вечером, как будто чувствуя, что это их последняя встреча, Дея попросила Нэя не уходить, не покидать ее. Трепетно она прижалась к влюбленному богу, дрожа от страха. Нэй нежно обвил ее рукой, как Ангел милую Психею, и поцеловал... Она ж не унималась:
    — Не уходи, останься, еще хоть на мгновенье! Мне страшно...
    И так ей не хотелось расставаться… Как вдруг она увидела: тень милого при лунном свете на стене подле своего ложа. В мгновенье она кусочек угля подхватила и зачертила образ нежный, образ милый. Потом запела:
    — О, чудное виденье, останься, будь со мной, не покидай меня вовек!
   И так она всю ночь сидела, любуясь образом чудесным в лунном свете. Лишь под утро сомкнула очи и сладко задремала...   
    Но счастье — всего лишь краткий миг. Он тает, как тает сладкий сон любви, как чудное виденье исчезает... Завяли розы на венке Венеры... Задул холодный ветер — не к добру... Адонис увяданьем возвестил грядущий страшный миг...
    На рассвете Дея отправилась гулять и нечаянно наступила на змею — посланницу завистливых богов. Девушка жалобно вскрикнула и со страхом посмотрела на свою ножку, на которой виднелась кровавая ранка. Она испугалась, заплакала и побежала домой, к своей матери. Прибежав домой, Дея, заливаясь слезами, рассказала маме о постигнувшем ее несчастье. Бедная мать посмотрела на распухшую ножку своего любимого дитя и побледнела от страха. Растерявшись, мама совсем не знала, что делать. Укус змеи был смертелен, и ничем уже нельзя было помочь. Мать уже была готова отправиться в дальний путь к врачевателю, но Дея удержала ее.
    — Мама! Мама! — плакала она. — Я не хочу умирать! Почему?! Почему?! Ведь я так люблю жизнь?! В чем моя вина, мама?!.
    Мама нежно обняла головку своего дитя, и из глаз ее полились слезы — материнское сердце разрывалось от боли.
    — Не плачь, моя девочка! Не плачь!..
    Дея смотрела на маму, и глаза ее светились отчаянием. Она была бледна... Лицо  от слез дрожало... И глаза, эти глаза, полные слез глаза, которые были куда-то устремлены, как будто что-то искали... Искали... — и не находили...
    — Мамуля, я не хочу умирать! Не хочу! Что я сделала?! Я так люблю жизнь! Почему я должна умереть? Нет, этого нельзя, этого никак нельзя! — плакала Дея. Мама крепче прижимала к себе ненаглядное дитя, но ничем, ничем не могла помочь бедняжке, и от бессилия безутешно зарыдала, не в состоянии уже сдерживать слез... Дея уткнулась матери в живот. И так они плакали, безутешно плакали вдвоем. И ничто на свете не могло спасти бедную девочку. Дея умирала...
    Глаза Деи озарились предсмертным блеском:
    — Мама, я умираю счастливая... я познала любовь! Наверное, боги забирают меня, чтобы я рассказала им, как счастлива была на земле! Я не зря прожила жизнь! — она утерла слезы своей маленькой ручкой. Глаза ее блестели. Мать в последний раз крепко прижала ее к своей груди... На глазах ее снова навернулись слезы... и она зарыдала... безутешно зарыдала... Но сквозь слезы отчаяния, она не переставала успокаивать свое дитя:
     — На все воля богов, бедная моя девочка... Нам остается только принимать их волю.
    Наступило мгновенье, страшное мгновенье... Дея закрыла глаза, и руки ее, ослабев, опустились... Мать почувствовала, как обессиленное тело ребенка выскальзывает из ее рук... Ее девочка, ее ненаглядное дитя, уходило от нее навсегда... О горе! Горе!..
    — Она молчит, она не скажет более ни слова. Нет, это невозможно! Как она бледна! Лик ее не озариться улыбкой боле! Она мертва! Как страшно!.. Как страшно!.. Бедный мой  ребенок! Как охладело тело!.. 
 
    Прождав всю ночь, Нэй отправился домой к Дее, чувствуя, что что-то ужасное случилось с ней... Он нашел свою возлюбленную лежащей без дыхания. И какого было его горе! Он по-детски заплакал, потом безутешно зарыдал, глотая  соленые слезы. Он уже не помнил себя от горя. И никак, никак не мог поверить, что его ангел умер.
    — Дея! Моя милая Дея! — ревел он, хватая себя за волосы.
    Но она лежала недвижима. Ангельски-нежное лицо еще хранило ее милую улыбку, как будто ей было хорошо-хорошо! Нэй склонился к ее лицу и, захлебываясь слезами, нежно поцеловал ее в губы:
    — Прости меня! Прости! Прости!..
    Душа Его обуглилась. Он посыпал пепел на голову. Почернев от горя, он взмыл под  небеса, на вершину самой высокой горы и, встав у обрыва, воздел руки к Солнцу:
    — О, боги! За что так караете меня! В чем моя вина! — и упал без чувств...

    Одинокий, Ный сидел под деревом в зеленой роще, подле источника, полного слез, куда когда-то приходила за водой его возлюбленная. Здесь он увидел ее в первый раз... Ней сидел и плакал...
    Только что здесь прошел дождь, все было зелено и мокро. Задумчивая ива  склонилась над источником, — печально глядела она в его прозрачные воды, - с ее ветвей тихо и грустно падали холодные дождевые капли: Кап!.. Кап!.. Кап!.. — и каждый всплеск воды отзывался в сердце Нея невыносимой болью: никогда, никогда больше чудный образ Деи не осветит сей уединенный уголок, никогда больше ее рука не пробудит сих печальных вод... Как грустно, невыносимо грустно!..


  P. S.
    Печален был он,
    Дума к небу возносилась,
    Касалась бога...
    Во тьме туманный лик Селены просиял,
    Сквозь сон она взглянула томно, —
    Все лунной негой озарилось;
    Прохладой ночь засеребрилась,
    И в вышине, будя ночной покой,
    Как нежная струна,
    Заплакал звонко соловей; 
    Он боль Природы изливал;
    И Нэй под куполом ночным
    Свой лунный танец одиноко исполнял…
   

 

  Вакханочка
 
    Пригретая весенним Солнцем, мягкая, черная земля дышала материнским теплом; на ней уже появились первые цветы, первые гости, —  казалось, — вот, сейчас, она распахнется и истечет медом и молоком, и изойдет морем цветов... а после... осенью... истечет кровью...
    Жизнь рвалась и тянулась к свету, я чувствовал, как Природа уже готова была пробудиться и вырваться наружу в каждом деревце, в каждом кустике и в каждой травинке; ибо все наливалось и истекало соком, соком животворящей силы...
    Я поднимался по горе сквозь лес, залитый солнечным светом; над моей головой раскинулось высокое небо, а  внизу лежали озера с чистой, прозрачной водой:
 
    Передо мной лежат
    Прозрачные озера,
    Блестят, как светлые глаза,
    И... голубые небеса,
    Что тайну ночи сокрывают,
    Глядеться любят в те глаза…
 
    Вот только прогремела
    И промчалася гроза, —
    И из капли дождевой,
    Приукрашена фатой,
    Семицветная девица,
    Мая юная царица,
    Взмыла ввысь, под небеса;
    И, как птица золотая,
    Ярким цветом вся горя,
    В небе ясном, голубом,
    Перекинулась мостом...
    Радость! Звон! Несутся звуки
    Вместе с солнечным лучом —
    Будто лира золотая
    Светит в небе голубом*.
    Отовсюду слышу трели,
    Отовсюду шум и гам,
    И потоки молодые
    Звонко мчатся по горам!

    *Лира Аполлона, Бога Солнца
 
    Весна безумством торжествует! Отовсюду слышатся звенящие трели, щебет, шум, гам. Лес залился буквально морем звуком. С гор несутся, журча, молодые весенние потоки. Весна ворвалась с Солнцем в голубое небо, на все лады поют птицы, весною упиваясь сладко. И все, все кружится в самозабвенном танце, все смешалось — небо, вода, земля, песок, камни, пыль — все охвачено каким-то ликующим безумством, все неистово и пьяно на этом дивном празднике жизни!
 
    Весна безумством торжествует,
    Природа буйная ликует,
    Все здесь превыше меры,
    Все мчится и кружится
    В самозабвенном танце Вакха и Венеры.
 
    Шумя, бегут весенние потоки;
    Блистает Солнце, птичий гам;
    Природы жизненные соки,
    Ожив, струятся по стеблям…
 
    Вдруг — что вижу я?.. Передо мной лежит прекрасная девушка, тихонько спит под тенистым деревцем... это вакханочка. Милая моя вакханочка! Она всю ночь бегала по горам, бедняжка ссадила себе ручонки и оцарапала ножки и так устала!.. но теперь спит. Ах, как сладко спит она!..
 
    Милая вакханочка моя!
    Как сладко спишь ты...
    Ты, наверное, устала,
    День и ночь ты танцевала!
    Ну, посмотрите ж, как она
    И прелестна, и чудна!
    Ей хотелось так кружиться,
    Танцевать и веселиться,
    Ей хотелось так бежать
    Вакха юность прославлять!
    Только в небе над горой
    Юный месяц золотой
    Просиял и томно стал.
    И она, презрев покой,
    Полетела в час ночной
    И кружить, и танцевать,
    И по горам, по долам,
    Резвой козочкой скакать…
    Дайте ж ей безумной быть,
    Дайте ж ей в ночи кружить,
    Дайте ж ей любви напиться,
    Буйной жизнью насладиться,
    Чтоб потом опять, как впредь,
    Мерно дни свои стеречь.
 
    Но что это!?.. Земля дрожит, пыль столбом стоит, летят камни, раздаются страшные звуки, гиканье, — я чувствую, как ко мне приближается вихрь безумства; это мчатся одержимые вакханки, снося все на своем пути. Произошла удивительная метаморфоза — благонравные девушки перевоплотились в менад и растворялись в Природе, они были одержимы, пьяны и единены с Праматерью.
 
    Ветки, камни, пыль столбом,
    Тирсы увиты плющом;
    По горам вакханки мчатся,
    Все безумства их страшатся!
 
    — О господи, спаси меня! — воскликнул я и бросился бежать...
    Я бежал, не помня себя, цепляясь за кусты, которые оставляли на моем теле кровавые ссадины, я падал и вставал, я мчался быстрее ветра, я хотел жить... но с каждым шагом, за моей спиной я чувствовал горячее дыхание настигающей меня смерти... Вот я споткнулся, подвернул ногу, не в силах встать — и вакханки набросились на меня и стали рвать мое тело, они царапали мне глаза, и в их, искаженных мукой лицах, я видел яростное Солнце... в этот момент, задыхаясь от боли в их когтях, я любил их, этих остервенелых женщин, этих эринний, что истязали меня в своей безумной феерии...
    Я лежал и истекал кровью, истерзанный ими, и медленно, мучительно умирал... но еще видел, как они кружились вокруг меня в своем безумном танце. Это были танцующие молоденькие девушки. Они плясали вокруг, одержимые демоническим вихрем, точно злые юные божества, ликуя и смеясь... Они праздновали свою победу, свою жестокую победу надо мной. И тогда мне казалась, что все это была какая-то оргия, страшная, безумная оргия. Умирая, я видел, как они скакали вокруг адского костра, огонь которого разгорался все сильнее и сильнее, поглощая их алыми языками пламени, и в этом огне горели их юные души, но они этого совсем не понимали, и все кружились и кружились...
 
 

 
  Любви чистейшие колодцы
      
    Эрот шел по весеннему лесу. Наготове в колчане у него была вострая стрела, легкая, как перо птицы счастья. Вдруг, средь первой, едва пробившейся, зелени он увидел юную девушку, склоненную над лесным источником, и ее отражение со светлыми, чуткими глазами в чистой воде, где камни были видны на дне, да небо с облаками опрокинулись... Эрот пленился, за древом застыв... любуется… Вокруг звенят птицы... И с весенней силой в нем самом пробудилась любовь… Быстрым движением, положив стрелу на тетиву, Эрот прицелился и выстрелил... Что сердце молодой лани, стрела с силой, навылет пробила грудь девушки... Она лишь подняла глаза – и замерла… сердце забилось; любовь мешалась с кровью… Полуобнаженный бог, в свете солнечных лучей, глядящих сквозь разрезы зеленеющей листвы, поражая белизной кожи, вышел из-за дерев… Образ гибкого тела затуманил рассудок девушки. На ее ланиты брызнула краска стыда. Грудь поднялась. Нет! Нет! Ей хотелось кинуться и бежать без оглядки, но она не могла двинуться с места, точно приросла. Невыразимое томленье поразило ее. Девушка глядела испуганно и влюблено. Она слабела и задыхалась. Всю ее охватило неодолимое влечение. Она затрепетала. Эрот, как охотник, овладел ею… И не было страсти сильнее… Цветы дрожали от их дыханий. Птицы, прячась, замирали в ветвях. Земля источала лучистый мед. Материнством дышала Природа…
   
 


 
  Поцелуй маленькой цыганки
 
           Пылает страсть темнее ночи,
           Огнем сверкают ясны очи;
           И сердце поцелуй томит,
           И пышет жар с Ее ланит!
 
    Черные кудри юноши ниспадали до самых плеч. Большие карие глаза горели неистовым тёмным огнем. На нем был короткий, черный, как ночь, плащ, усеянный серебряными звездами, что сияли в ночи, плащ "Звёздного юноши", "Принца Ночи".  Это был юный надменный бог, который хотел видеть весь мир у своих ног.
    Проходя через базарную площадь, юноша увидел цыган. Они показались ему такими дикими и грязными, но, тем не менее, он подошел к ним. И среди них он вдруг заметил молоденькую босоногую цыганку в длинной красной юбке, с копной черных, как смоль, волос. Она была дика, как кошка. Смелая, дерзкая, она двигалась так быстро, так легко, подобно бегу горного ручья. Огнеокие глаза ее пылали, как два раскаленных угля. Глянет — словно золотом одарит!  Она вся так и кружилась, так и кружилась, заламывая в танце точеные худенькие ручки, и как будто бы пела: Гори! Гори! Гори во мне дьявольский огонь, разгорайся!
    — Какая откровенная и своенравная красота! Какое воспламеняющее очарование! Юноша не мог оторвать от нее своего жадного взора, - так сильно, с первого взгляда, она очаровала его. Он вынул из кармана золотую монетку и поманил ею цыганку к себе. Она не замедлила приблизиться. Глаза ее так и вспыхнули, когда она увидела деньги. А он просто отдал ей денежку со словами:
    — На, купи себе что-нибудь!
    Цыганка удивленно улыбнулась, но схватила монету и крепко зажала ее в свой маленький кулачок, потом быстро спрятала и обняла юношу так крепко и страстно, что он содрогнулся в ее объятиях... Потом быстро поцеловала его в щеку и, смеясь, побежала прочь...
    Юноша стоял, пораженный, и смотрел ей в след, нежно касаясь пальцами щеки в том месте, куда его поцеловало это чудное маленькое созданье. Потом поднес пальцы к губам и поцеловал... И как он был счастлив тогда, сорвав дерзкий поцелуй юной красавицы! Этот мутящий чувства поцелуй был так пьянителен, как глоток губительной любви Кармен, и ему тогда довелось его испить.    
 
 
 
 
  Гроза
 
    На моей родной псковской земле, на высокой горе стоит большой красивый храм из красного кирпича, чем-то походящий на собор «Спаса на крови», находящийся в Санкт-Петербурге. Внизу перед храмом тенистое кладбище. Смотря с горы меж деревьев, видны синие, играющие стальными бликами, озера... При храме находится монастырь. Я часто ходил туда беседовать с монахами о смысле жизни. Я с уважением относился к ним, но почему-то мне всегда казалось, что христианский дух был пропитан какой-то немощью, видимо, проистекающей от слабости и отчаяния еврейского народа перед римским владычеством.
    Но я сам был христианином и глубоко чувствовал христианскую культуру, ибо это была и культура моих предков, моей родины. Я даже носил нательный крестик, который мне повесила мама. К тому же в этом горнем храме я стал крестным отцом. Помню, как я стоял со свечой близ купальницы, под высоким светлым куполом, а батюшка читал молитву... Это был настоящий христианин, а не то лицемерие, напялившее на себя рясу, которое частенько встречалось на моем пути... Когда я разговаривал с батюшкой, то видел, как невинно улыбались его голубые глаза, а за ними улыбалась его душа... и чувствовал, как вокруг его головы словно сиял ореол, в котором я тонул всей душой. Ведь тогда, вместе с клубящимся ароматом кадильниц, как мне казалось, моей головы касалась "божья благодать"...
    На другой стороне озера, напротив храма, находилась деревня, где  в детстве я проводил каждое лето; это была моя Родина. Я пишу эти строки, вспоминая и тоскуя о ней. Как сейчас помню один день из моей жизни:
    Утром, в лучах Солнца, брызнул мелкий дождик, потом усилился... И я сломя голову побежал под гору, к озеру, купаться. С разбегу, раздевшись, прыгнул в холодную, прозрачную воду природного бассейна... Вода была чистой, как слеза, — так, что когда я плыл, то видел перед собой песчаное, местами илистое, дно... Я плыл, ныряя, а передо мною, в лучах радуги, радужно сверкая, словно бриллианты, плюхались в воду чудесные дождевые капли, усыпая все вокруг россыпью алмазов... Я был счастлив!..
    Накупавшись, я стал по пояс в озере и стал бить руками по воде, вспенивая брызги и радуясь тому, как капли сверкают всеми цветами радуги в солнечных лучах!..
    День я провел в лесу, собирая грибы. Была ясная и солнечная погода. Земля дышала зноем. По голубому небу плыли маленькие белые облачка... А к вечеру небо потемнело. Вдалеке за лесом занимались зарницы. Надвигалась страшная гроза... 
    С первыми ударами грома в нашей бревенчатой избе задрожали стекла. Бабка в старой телогрейке повалилась под печку, прошептав от страха: «Боженька гневается!»
    Мне стало смешно и жутко... Я сел посреди просторной комнаты на потемневший от времени дощатый пол и стал глядеть в окна, которые замывал дождь... Сквозь них, во тьме, беспрестанно озаряемой светом молний, можно было отчетливо увидеть окружающую Природу: деревья, холмы, поля, высокие травы... Свет молний, дрожа в ночи, вырисовывал их контуры... Наконец я встал и, подойдя к окну, увидел:
    Небо заволокли черные тучи. Как огромные великаны, они громоздились друг на друга. Неистовые порывы ветра и дождя гнули буйную траву... Дубы гнулись под натиском ветра, шумя своими крепкими ветвями, с которых порывистые вихри срывали листву... Ууу!.. Ууу!.. Стихия безумствовала! Раскаты грома потрясали землю. Молнии беспрестанно рассекали небо из конца в конец, как нервы, рисуясь белыми линиями на черном небосклоне. Я не выдержал, выскочил из дома и побежал в поле... О мгновенья роковые!.. О моменты счастливого безумства!.. Небо словно прорвало. Дождь бил мне в грудь, от урагана сначала мне приходилось закрывать лицо, но я раскрылся, раскинул руки в стороны, высоко поднял голову и побежал навстречу ветру, навстречу ревущей бездне, я был опьянен ею... я, как безумный, наслаждался бурей!.. и промок до нитки, так что моя одежда прилипала к телу, но я ощущал, как в моем теле горела кровь, — кипела! — согревая теплом влажный холод... И я бегал, прыгал, кружился и танцевал от охватившей меня радости — я слился воедино со стихией и мчался с ней в едином порыве, я был счастлив и смеялся над своим безумством! Я был танцующим демоном!..
    Потом мне надоело бегать, и я пошел скорей домой, укрыться под теплым кровом.
    «Ну, чего, набегался? — спросила бабка. — Да! — говорю. — Ну, давай, раздевайся, сушись», — ответила она мне и скорее задвинула задвижку на трубе печи, — чтобы шаровая молния ненароком не проникла к нам в дом.
    Переодевшись в сухую теплую одежду, я завалился на печку слушать раскаты грома. На печке было тепло и уютно, а за окном бушевала стихия, на мгновенья освещая темную избу белым светом, — тщетно она пыталась ворваться к нам в дом... Лежа в тепле, я представлял себе, как там, на высокой горе, сейчас себя чувствуют монахи, "житница господня" (как они себя именовали): «наверное, собравшись в храме, стоят на коленях и молятся... А я — «мудрствующий плевел» (так они именовали меня за мою свободную философию) — лежу себе спокойно в тиши да смотрю в бревенчатый потолок...» И я начал засыпать, представляя себе свои любимые картины: я вижу сквозь тёмную прозрачную воду илистое дно и крупных рыб, как они плывут там, у тростника, где я поставил сегодня  сети, и падут в них... Предвкушая завтрашний улов, я уснул... А моя племянница не могла заснуть до утра, она лежала под одеялом всю ночь и смотрела в окно, как там бушевала гроза; ей было страшно...
    Утром, когда я проснулся, уже светило солнышко; туманное марево поднималось от побитой влажной травы… Тогда по местному радио я услышал, что за эту ночь от грозы в нашей округе погибло семь человек…
 
    Прим.  «Плевелы - сыны лукавого; враг, посеявший их, есть дьявол» /От Матфея, 13, 38-39/
 
 
 
 
 
  Моя Родина (детские стихи)
 
    Родная псковская сторонка
    Меня звала, меня тянула.
    Я знал, что ждет меня она,
    Тоскует обо мне всем сердцем;
    А потому... не в коем случае
    Ее не мог оставить я одну —
    Я каждый год к ней возвращался.
 
    Я не видал нигде таких
    Картин чудесных и живых,
    Для сердца русского родных!
    На горке старый монастырь
    И там вглуби впотьмах,
    Согбен в трудах, сидит монах;
    Свеча тихонько догорает,
    И одиноко огнь ее
    Во тьме лучится и мерцает...
    Над книгой древнею старик
    Седой главой своей поник;
    Рука его дрожит,
    Перо скрипит... и пишет…
    Нестройный строчек ряд
    Седою стариною дышит...
 
    На влажных склонах по холмам
    Стада пасутся тут и там.
    И бедный парус рыбаря
    Вдали белеет одиноко
    И вольно бродит по волнам
    Так бесприютно и далеко…
 
    Бывало, дед мой говорил:
    «Здесь предки наши воевали,
    Здесь полегли они костями».
    И он сторонку ту любил,
    И я сей край боготворил!
 
    Я помнил голубые небеса,
    Где белые барашки, облака,
    По небу тихо проплывали;
    От счастия кружилась голова,
    И я — малыш, набрав цветов:
    Ромашек белых, синих васильков,
    Навстречу к маме мчался,
    Чтоб подарить свою любовь...
    Я помнил здешний аромат стогов,
    Из печки запах хлеба,
    Парное молоко и добрый дух
    Родного мне поэта.
    Вот здесь, под сенью этих лип,
    Его читал я с упоеньем
    И плакал...
    Его любовью  вдохновленный...
    А уж под вечер,
    Когда на темный небосклон
    Моя любимица Луна
    Тихонько выплывала,
    Когда поля ночная мгла
    Фатой прозрачной нежно покрывала,
    Когда так тихо и свежо!..
    И только стоги сена
    В лунном свете тонут...
    Я выходил на одинокий брег,
    Где звезд чудесный хоровод,
    В ночное зеркало глядясь,
    Тревожил безмятежье сонных вод...
   
    Все, все здесь было мило для меня на этой родной псковской земле. Здесь меня ждала каждая березка, каждая рябинка и ивушка. Я любил их, я знал каждую, гладя, разговаривал с ними, а они радостно шумели мне в ответ своими зелеными листочками. «Милые мои березки, как вы сегодня красивы, как кудрявитесь, как шумите вы, душевные мои; милые мои рябинушки, красавицы мои, как гибки и стройны вы, а вы, ивушки зеленые, не печальтесь так, пожалуйста, не грустите...» Да, все, все здесь было для меня родным и кровным!
    Как небо отражается в зеркалах здешних озер, так душа русская отразилась в русских народных песнях и сказках, и более — в стихах Пушкина, которого просто невозможно не любить, который дорог каждому русскому сердцу и который как ни один поэт был дорог мне.
    В этих рощах, здесь, да, именно здесь была еще жива душа Тани, милой пушкинской Тани — души поэта — которую здесь можно было увидеть в каждом деревце и ручейке, - и я, печалясь, разговаривал с Ней ласково, ведь я любил Ее всем сердцем, любил Ее всю свою жизнь. Я плакал от радости и счастья, что родился в России, что это была моя Родина, и что я мог гордо, не опуская глаз ни перед кем, сказать: Я — русский!
    И здесь, в этой родимой мне сторонке, еще можно было встретить настоящие перлы земли русской. Я помнил всю свою жизнь добрую Марью, которая не знала грамоты, но с которой можно было говорить обо всем на свете так искренне и просто. Я никогда не забуду, как заходил в ее ветхую избушку, которая стояла посреди леса, и милая старушка угощала меня теплым парным молоком, а в это время глаза ее лучились такой добротой и материнской заботой, что свет ее лучистых глаз навсегда останется жить в моем сердце.
    Поистине, красивое лицо в старости надо заслужить жизнью!
 
    День короток, невысок,
    Завалился за порог.
    Ночь прозрачна и темна,
    За окном царит Зима. 
      
    Вспомни, Марья, как бывало,
    Ты под шум веретена
    Тихо песенки певала,
    Сидя подле у окна!
 
    Вспомни, милая старушка,
    Как при звездах в полутьме
    Друга сердца поджидала
    Ты в полночной тишине!
 
    Вспомни, как была девицей,
    И по снегу, при Луне,
    Шла к колодцу за водицей
    С коромыслом на плече!
   
    Да, и только здесь, на этой родной псковской земле, где мне была знакома каждая тропинка, каждый кусток, я хотел умереть, только здесь, в этом заброшенном людьми крае,  укрыться русской землей, словно теплым пуховым одеялом, и, сомкнув очи, задремать вечным сном под безбрежным ночным небом…
   
    И счастлив буду я,
    Коль скоро слова поэта,
    Что написал их для того,
    Кто уж давно покоится
    В могильной тишине,
    И над моей могилой
    Так сладостно и тихо... прозвучат
    В незримой вышине:
 
    «Все в таинственном молчанье;
    Холм оделся темнотой;
    Ходит в облачном сиянье
    Полумесяц молодой.
    Вижу: лира над могилой
    Дремлет в сладкой тишине;
    Лишь порою звон унылый,
    Будто лени голос милый,
    В мертвой слышится струне.
    Вижу: горлица ни лире,
    В розах кубок и венец...
    Други, здесь почиет в мире
    Сладострастия мудрец. (Пушкин А. С.)»





  Разрыв

Однажды, пав жертвой любви, я сознательно был рад за любимую – она превзошла меня, опосредовала, я оказался более слабым, не способным составить ее счастья... но я был рад, что она стала выше меня, достойнее и счастливее!
Трудно смириться с тем, что ты оказался слабее, но, что ж поделать, придется принять это, придется сносить свое положение. Превосходство в жизни дается ценой (жестокой) борьбы. Золотой венец крылатой изменницы Виктории выковывается в неимоверном напряжении сил; в горячих горнилах создается его ценность.
Идея превосходства вновь и вновь доказывает себя – и это утешает ее ценителя... Я счастлив, что ковал этот венец. Он превзошел меня! Я рад пасть жертвой, ибо дитя превзошло своего родителя.
В любви я всегда пытался дойти до предела, вознести это чувство на невероятные высоты и доходил до переживания счастья, достойного олимпийцев. Это были редкие мгновенья, как вспышки молнии. Достижению же момента наивысшего блаженства предшествовало мучительное восхождение. Но чем больше мук – тем ценнее награда. На вершине же с грустью сознаешь, что счастье – всего лишь миг и что так не может быть вечно, все исчезнет, как пар, как видение, которое невозможно остановить. Но после таких мгновений можешь с гордостью сказать: «Это было! Теперь можно спокойно умереть! Я познал в жизни то, что больше никогда мне не испытать. Эти мгновенья стоят всей моей жизни! Я достиг одной из ее наивысших вершин!»   




 История одной любви…


     Из стихотворения Николаза Барташвили, бедного поэта, которому красавицы предпочла влиятельного князя, нижеприведенное стихотворение очень знакомо мне:

    «Не увлекайтесь львицей и кокеткой,
    Она жива, красива, молода,
    Всегда занятна и умна нередко,
    Но полюбить не может никогда».

    P. S. Я познал эту истину и не раз в своей горькой любовной судьбе… 


    Разрыв

Однажды, пав жертвой любви, я сознательно был рад за любимую – она превзошла меня, опосредовала, я оказался более слабым, не способным составить ее счастья... но я был рад, что она стала выше меня, достойнее и счастливее!
Трудно смириться с тем, что ты оказался слабее, но, что ж поделать, придется принять это, придется сносить свое положение. Превосходство в жизни дается ценой (жестокой) борьбы. Золотой венец крылатой изменницы Виктории выковывается в  напряжении сил, в горячих горнилах создается его ценность.
Идея превосходства вновь и вновь доказывает себя – и это утешает ее ценителя... Я счастлив, что ковал этот венец. Носитель его превзошел меня! В любви я всегда пытался дойти до предела, вознести это чувство на невероятные высоты и доходил до переживания счастья, достойного олимпийцев. Это были редкие мгновенья, как вспышки молнии. Достижению же наивысших моментов предшествовало мучительное восхождение. Но чем больше мук – тем ценнее награда. На вершине же с грустью сознаешь, что счастье – всего лишь миг и что так не может быть вечно, все исчезнет, как пар, как видение, которое невозможно остановить. Но после таких мгновений можешь с гордостью сказать: «Это было! Теперь можно спокойно умереть! Я познал в жизни то, что больше мне никогда не испытать. Эти мгновенья стоят всей моей жизни! Я достиг одной из ее наивысших вершин!»   



    Введение. Мысленное обращение к любимой.
     Всепоглощающая страсть. Ужасно! Я не могу жить без тебя, моя бестия, моя любовь, я полностью зависим, я подчинен! Это моя слабость и сила! Я не могу все бросить, отказаться, я не могу сказать: «Нет!» Иначе я потеряю все, я буду одинок, я буду испытывать ненависть. Да, ты завладела всем моим существом, скрутила меня в бараний рог, ты жестока и наивна, безраздельно господствуя надо мной. Ты можешь делать все, что ни пожелаешь, я же - только то, что пожелаешь ты. Я могу быть рядом с тобой только тогда, когда ты позволишь; в другое время я вынужден мучиться и страдать, да еще переживать глубокое унижение от собственного бессилия и от того, что ты можешь быть с другим... Жестокая! Я люблю тебя безумной любовью, а, как известно, кто любит сильнее, тот и слабее, тот готов прощать все! Но самое страшное в этом то, что ты - определенный тип: «белокурая бестия», - по Ницше, - благородная, простодушно жестокая, наивная, имеющая природное право на господство… Миледи, настоящая миледи из Дюма, к которой д’Артаньян испытывал прямо сатанинскую страсть, любя и ненавидя! Я никогда не смогу страстно полюбить женщину не подобную тебе (проверено всей моей жизнью), я обречен на адские муки. Да, бывают блаженные мгновения, когда я безгранично счастлив, и тогда мне кажется, что я готов терпеть все муки ради одного упоительного глотка твоего внимания, когда ты нисходишь до меня, одаряя своей жизнью. Тогда нет на земле человека счастливее меня! Все претерпленное мной в один миг обращается и возносится к бесконечным высотам экзальтации. Вся моя жизнь - это череда чрезмерной подавленности и безудержного окрыления. Я не способен быть спокойным, я чувствителен до безумия, казалось бы, к таким мелочам, но в моих глазах они принимают значение жизни и смерти. О, господи! За что, за что я так страдаю? За свое счастье? Оно бесконечно, но оно куплено такой болью! Раздвигая границы противоположностей чувств, я вынужден впадать то в глубокую депрессию, то подниматься до высот заоблачных радостей, это настоящий маниакально-депрессивный психоз. Когда-нибудь маятник раскачается и достигнет разрушительных границ; я хочу быть спокойным, но это против моей природы. Моя нечеловеческая, демоническая страсть погубит меня, затягивая все в более сильные вихри, спирали переживаний. Я теряю под ногами почву, тогда жизнь мне кажется совершенно не имеющей ценности. Быть мертвым или быть живым? Нет, мои желания очень остры и болезненны. Кто много желает, тот много страдает! Но я не могу обуздать свои страсти! Это не подвластно рассудку, это как болезнь, грипп, который, не спрашивая, завладевает всем существом и делает совершенно больным; сознание здесь бессильно! Утешение, да, мне нужно постоянное утешение, я не могу держать пучину в себе, она должна изливаться, вместе с ней уходит душевная боль… Истощить, истязать себя, обессилеть, тогда можно успокоиться; тогда вновь придут силы, свежие, живые. Но боль надо пережить, шаг за шагом, мгновенье за мгновеньем, причем с каждым последующим мгновением боль возрастает в геометрической прогрессии. Когда же покой, когда отрада?.. Сколько сознательных сил, сколько силы воли требуется мне, чтоб, сжав зубы, терпеть! Я дохожу до безумия! А что я могу поделать с собой?..

Пишу эту историю потому, что она уже давно в прошлом…

Когда чувствуешь, что не можешь более терпеть внутреннюю боль, боль души, и готов дать слабину, иногда лучше идти путем наибольшего сопротивления, чем сдаться; тогда у тебя есть шанс получить удовлетворение в будущем.    

Я так любил смирять в своих объятьях фонтан ее страстности, когда она начинала носиться, одержимая какой-то демонической силой, взвинчивая себя до предела. В ней рождалась энергия безумного, в такие моменты с ней невозможно было справиться, она была сильна как десять татар, кусалась, царапалась и рвалась, как дикая кошка. Мне нравилось крепко сжать ее руками, успокоить в своих объятьях, взволновать ее кудри,  вдохнуть их аромат, приласкать… Тогда она понемногу отходила, безудержное рвение сменялось усталостью…
Она говорила, что мы – два сумасшедших, неуравновешенных человека и вместе просто не сможем жить. Действительно, вместе мы выдерживали не более двух дней…

Она первая подсела ко мне. Я хвастался перед ней своим душевным равновесием и спокойствием, что, мол, больше никогда не влюблюсь, и любовь никогда не завладеет моим сердцем, что я достиг философского отношения к жизни. И вот наказание!..    

На первом свидании, еще не зная о моих наклонностях, она сказала, что ей почему-то так и хочется меня помучить. Эти слова вызвали у меня интерес…

Ее устами говорил Ницше, которого она никогда не читала. Мне даже было забавно. Она презирала слабость и любила силу саму по себе. Сколько боли заставила она меня вытерпеть, постоянно подчеркивая и обращая внимание на силу других мужчин. Ее слова: «Справедливость, честность - это не ценности, деньги - вот это да, вот это ценность! Человек измеряется его кошельком!» И при этом не забывала унизить меня: «А у тебя и кошелька даже нет!» и продолжала: «Будешь работать на четырех работах, чтобы обеспечить семью, ведь мужчина – добытчик! Деньги в зубах будешь приносить, на четвереньках...» В детстве она (как ей казалось) бедствовала, а потому деньги стали для нее идеей фикс, и она «не собиралась довольствоваться малым, как я!»
Ее философия была настолько объективной и настолько жестокой по отношению ко мне, что это сводило меня с ума. Я с ужасом спрашивал себя: «Как я мог полюбить такую Женщину?!.»

Впервые увидев ее, я усмотрел в ней ангельское создание, но это «ангельское» создание, при близком знакомстве, обернулось настоящим дьяволом-искусителем. Какое чувство притягивало меня к подобным женщинам? Моя страсть выискивала их из тысячи; меня обманывали глаза, но мое чутье никогда не подводило меня.

Иногда она смотрела мне прямо в глаза, открыто причиняя боль, и в сознании этого говорила: «Андрей, жизнь жестокая штука!» Или меня поражала ее новая философия, которую она выдумала себе: «Я - Царица, я – красива, уверена в себе, я могу вселить в мужчину желание, от которого он иссохнет. Вы все копошитесь передо мной, вы - ничтожество! Я - Богиня, которая дает и отнимает надежду. Я даю шанс один раз! Я способна поставить тебя на колени! Сколько мужчин стояло передо мной на коленях и просило прощения за то, что я отвергала их! Кругом одно стадо, - жалкое, необразованное, одним словом, провинция!..» и при этом даже раскопала свою родословную, оказывается, она потомственная аристократка, «голубых кровей», моя любимая угнетательница, которой я целовал колени… И вот за эту философию, которую она воспитала в себе, которая была естественным продолжением ее самой, я страстно любил ее. О, господи, кто внушил ей подобные мысли?! Это же не пафос, это реалии, и я так страдаю от этой реальности!

Она таила в себе страшную силу, способна была вселить столь сильное влечение… А сколько в ней было открытости, естественности, доступности, - казалось, вот, протяни руку - и она твоя! Ан нет! Не так уж проста она была! Не в обиду, а в достоинство: эта была фурия, стерва, настоящая «матерая су(ч)ка», истеричка, бестия, сероглазая и белокурая - и за это я любил ее еще сильнее! Ее вечную бурю эмоций, маниакально-депрессивный психоз, который поднимал меня на вершины блаженства и бросал в пропасть отчаяния. Мне казалось, что я погибну вместе с ней, она втягивала меня в какие-то немыслимые истории, и самое страшное, что я прощал ей все и был готов погибнуть вместе с ней; ведь я боготворил ее!

Я любил ее всепоглощающе, страстно, и это делало меня ее рабом. Она это чувствовала и пользовалась этим. Но самое главное - она была способна господствовать надо мной. И именно за это я ценил ее больше всего.   

Жизнь все расставляет на свои места, и случилось так, что из-за своей влюбленности я стал ведомым. Я не смел ей даже позвонить, но она могла позвать меня в любой момент. Перед ее «нет» я совершенно был бессилен что-либо поделать; ибо если она говорила, то как отрезала - и при этом с такой легкостью и непосредственностью, что это не допускало никаких возражений, оставалось только принимать и подчиняться. 

Она любила повторять: «Что позволено цезарю, то не позволено простому смертному!» и я соглашался с ней, или - «Люди живут с кем-то по большему счету из-за того, что ценят». При ней я стал смотреть на мир цинично. Она воспитывала меня, жестоко воспитывала. Наши отношения давались высокой кровью. Это было моральное воспитание, настоящая школа жизни. Она прямо выкручивала меня. Наслаждение смешивалось с отчаянием. Иногда я не мог больше терпеть боль и сдавался; нервы мои не выдерживали столь сильного напряжения. Иногда сдавалась она. Это была борьба, где моменты перемирия были маленькими островками незабываемого счастья, ради которого стоило жизнь.   

Бывали минуты, когда я просил ее не унижать меня правдой, не господствовать надо мной столь безжалостно; она лишь снисходительно замечала: «Дурачок, я воспитываю в тебе волю к жизни…» Опять же это было жестокое воспитание; никакой жалости, никакого сострадания, а лишь упрек в слабости. Но, может быть, это было единственным, что пробуждало во мне страстное желание жить!..

В ней я видел настоящее чудо жизни! Она цвела на моих глазах. Меняя бесконечно яркие и вызывающие наряды, она буквально преображалась в них. Вот она оденет черное вечернее платье, облегающее ее удивительно стройную фигуру, украсит себя золотом - и она - львица. Но стоит ей одеть голубое платье нежных небесных тонов - и она ангельское дитя, наивная фиалка, звенящая чудесным голоском, с журчащим себе под нос «ррр… ррр…», которое сливалось с ее фамилией и так трогательно звучало в ее невинной неловкости, происходящей от неумения правильно выговорить эту букву (я и сам никогда правильно не выговаррривал ее). То она в белом или черном классическом костюме скользит подобно языческой богини, ступая зрелой стопой, то она в наряде восточной царицы и т.д. и т.п. И при этом в ее детских соблазнах таился настоящий безжалостно очаровывающий демон. Ее острый ум умел все сказанное вывернуть так, чтобы поставить говорящего в неловкое положение, как будто он хотел сказать что-то оскорбительное для нее. Она схватывала все на лету и с предельной ясностью выражала «больные» истины. При ее фигуре, гибкой и упругой как у стриптизерши или гимнастки, сексуально подчеркнутой, пробуждающей неодолимо плотское желание, она, что удивительно, была сильно развита умственно, отличалась сообразительностью и опытом жизни. Она была настоящим чудом!

Когда я впервые увидел ее взгляд, западающий в душу, ее тонкие голые ножки, цокающие на каблучках к машине в тридцатиградусный мороз, мне захотелось упасть к ним, обнять их теплой шубой и страстно прижать к своей груди. 

Она была близорука и так наивна, ее имя: «Инна» у меня ассоциировалось с наивностью, хотя в переводе означало: «Бурный поток». О да, я познал на себе всю силу этой лавины. Она сделала меня самым счастливым человеком на свете и самым несчастным. Но грех жаловаться!..

Как я уже говорил, она была настоящей «белокурой бестией» (прямо по Ницше: архетипом «господина»: прямолинейная, простодушно жестокая, благородная, умеющая все быстро забывать и прощать и имеющая инстинктивное, природное право повелевать мной). Удивительное сочетание: детская наивность, порядочность, готовность на все и хищность львицы, безжалостность, жестокость! Это мое! Мое! Мое! Наивный садизм. Я встретил  родственную душу… 

Она называла себя "чертёнком" и была словно маленькая обезьянка-непоседа. Непредсказуемая, по-детски безумная. Что-то сидело в ней, какой-то бесёнок, который веселил и смешил всё и всех. Очень часто от ее чрезмерно развитой моторики у нее заходило сердце и начинало сильно-сильно биться. Перевозбуждаясь, она пила «корвалол». И как я мог не полюбить ее!..
   
Однажды раздался звонок. Открываю дверь. На пороге стоит она, в гневе, вся трясется, не может сказать ни слова. Как так?! Я посмел ее, неповторимую, самую-самую,щ с такой легкостью оставить! Удивленный, не говоря ни слова, я пропустил ее в прихожую. Она нервно скинула короткую норковую шубку прямо на пол. Также нервно расстегнула наполовину сапоги и, скинув их, прошла на кухню. Я был счастлив, смущен и растерян. Она сама пришла ко мне домой, в мою убогую квартиру, где уже сто лет не делался ремонт, и сейчас стояла передо мной, ветреная богиня, остроумная гетера, посетившая жилище поэта…
В душевном порыве, не в состоянии высидеть дома, она примчалась ко мне, чтобы просто посмотреть мне в глаза. Нервная, вся такая худенькая, глубоко обиженная, она стояла и непрерывно смотрела на меня своими большими серыми глазами, пытаясь укорить меня, найти ответ. Мне стало ее жалко, я подошел и обнял ее. Пол был холодным, она стояла босяком, в брючках и тонких чулках. Я склонился и подставил свои теплые ладони под ее стопы, крепко прижавшись к ней. Она успокоилась, - все, я был у ее ног, послушный и преданный, как раньше. Мы провели всю ночь вместе, разговаривали, рассматривали фотографии, обменивались легкими прикосновениями и поцелуями. Тогда мы не были близки до конца, но я никогда не забуду именно эту ночь. Сколько эмоций, сколько переживаний! Наутро, накинув свою шубку, она уходила в весенний, промозглый день, ей было стыдно, вот так, украдкой покидать меня…

Когда тихо распахивалась дверь в ее кабинет, слышалось легкое шуршание… Как будто из тайной кладовой исходило свечение. Ее энергия была подобна солнечной активности. Она была Солнцем, я же, напротив, был Луной, белым светом в глубокой ночи. Мы были противоположностями и составляли единство.      

Она говорила, что любит, когда ее жизнь сверкает, как фейерверк. При этом порхала, как бабочка, легкая, кружащаяся, и чего бы не касался ее взгляд, то зажигалось жизнью, пробуждаясь к свету. Она танцевала над жизнью. Она творила вокруг себя праздник. Такие женщины созданы, чтобы дарить радость многим. 

Урок о том, что к женщине никогда не стоит относиться так, как будто она имеет мужские понятия о дружбе, я хорошо усвоил. В этом отношении женщины – низшие существа. Мужская дружба рациональна, дружба же с женщиной невозможна из-за того, что отношения между мужчиной и женщиной зачастую строятся на сексуальном влечении. Так или иначе, в них привносится симпатия полов.

Она говорила, что я слабее ее, что я – ведомый, а она – ведущая. Но ее сила была твердой, потому часто надламывалась. Моя же сила была мягкой, гибкой, но в одержимости не могущая сохранить равновесия. Временами она могла кричать, беситься, носиться как вихрь с каким-то сумасшедшим вдохновением. Но в эти моменты я был глубоко спокоен, я как бы поглощал ее яркий свет бездонной глубиной своей ночи. Она тонула во мне...   

Эта маленькая женщина, в сущности ребенок, с такой легкостью могла предаться безумству и вместе с тем была так рассудительна, видя насквозь людей, формулируя определения с таким чутьем, что меня это приводило в восторг. 

В душе ее я нашел понимание и отклик, ее девичья фамилия совпадала с моей(!), она была моей второй половинкой. Поверив в это, я настолько привязался к ней, что уже не мыслил жизни без нее. От этого расставание с ней было подобно духовной смерти.

Она была наивна (Инна), непосредственна и вместе с тем столь безжалостна в своих суждениях о жизни. Одна ее фраза чего стоит: «Я режу людей по живой плоти!» Если все вокруг с участием сожалели бедным, угнетаемым народам, то она напротив - восхищалась силой. Все в ней было как-то безжалостно, нетерпимо к состраданию. Когда однажды я поранился и ждал, что она придет мне на помощь, то выслушал холодный ответ: «Настоящего мужчину украшают шрамы! Я могу прижать тебя к своей груди и согреть, но тебе это не нужно…»

Она была отчаянна и часто теряла голову с такой головокружительной легкостью, что по жизни неслась как вихрь; ее жизнь была полна безудержных взлетов и падений. Она была совершенно чужда спокойному, планомерному существованию. Доверчивая, открытая, она часто делалась жертвой людской неискренности и непорядочности; жизнь сильно била ее, а она все прощала, потому что не могла долго носить в себе зла. Ее максимализм, категоричность, постоянное бытие на грани крайностей приводили к частым психологическим срывам. Ее даже били иногда, наотмашь… Мне ее было так жалко, не знаю, что больше - любил я ее или жалел. Но моя любовь, жалость и благодарность все прощали ей. Ведь она пришла мне на помощь в самую трудную минуту моей жизни, не оставила меня, чего я никак не мог ожидать. Только за это я уже был готов простить ей все!

Когда я видел ее, то у меня все внутри переворачивалось. У нее был с маленькой горбинкой, греческий нос – как с древней камеи -  и она иногда смотрела, замерев, мне прямо в глаза, словно сова, - тогда я видел в ней всю хищность ее натуры. Но иногда она говорила, словно ручеек, заливаясь краской стыда! Когда я готовил ей кофе, сластил и с удовольствие подавал, она опускала глаза вниз и, смеясь, точно ребенок, спрашивала: «А подуть не забыл?» Или одержимая демоническим духом кричала: «К ноге! Под каблучок!.. Вот так!» И я ничего не мог возразить... Мое страстное желание прощало ей все; я не мог отказаться от нее в одночасье; я старался забыть ее, уйти, но всякий раз, когда она начинала говорить со мной своим певучим голоском, таял, уже не в силах противостоять ее соблазнам. Она играла мной, безраздельно господствуя, и именно моя бесконечная влюбленность давала ей право на это.   

Однажды я спросил ее: «Может, я – подкаблучник?!..» Она посмотрела на меня так пристально и ответила: «Н-е-т! Ты – не подкаблучник, ты – чудовище! Тебе лечиться надо…» Я усмехнулся и спросил: «Отчего?!. »   

Равно она говорила, что я «непредсказуем». На что я отвечал: «а может в моей непредсказуемости – сила?..»

И все же, что за странная натура, чувствовать слабости других людей и иногда одним словом, как ударом шпаги, убивать человека? Я несколько раз так поступил с ней, не смог сдержать эмоции. Она смертельно плакала, как «раненая пантера». От этого я не находил себе места, ее боль бумерангом возвращалась ко мне. Она причитала: "За что, за что ты так жесток ко мне?! Сколько беспощадных ударов я получаю в жизни! Я – как Ванька-встанька! Меня бьют, а я встаю, меня бьют – а я встаю! Нет, нет тебе прощения!.." Иногда я смотрел на это, и, как отрицание во мне сочувствия, сострадания, любви к ней, а, в конечном счете, проистекающей из этого слабости, мне хотелось сказать: «Ну, давай, плачь, плачь!.. Мне доставляет это наслаждение…»  Да, вот она отрицательная черта моего характера, порождаемая противоречием. Неужели я бываю таким чудовищем?!. Да, как-то раз она сказала: «я поражаюсь, сколько в тебе агрессии! Мне страшно подумать: и что только может родиться от тебя!» На что я ответил (в шутку): «Гитлер!» (не знал я еще тогда, сколь значения приобретет эта фраза в будущем моем творчестве!) Она посмотрела на меня и, подумав мгновение, сказала: - Ты не тот волк, которого следует бояться!..  (у меня почему-то в сознании зазвучала детская песенка: «не боимся мы тебя, серый волк, страшный волк!..») На что я ответил: "Конечноо, тебе и большинству людей нечего бояться, ибо я люблю вас! Но пусть боятся того, кто придет вслед за мной, ибо, как подсказывает мне сердце, мало любви и сострадания будет в нем, а если и будет, то будет он переступать «слабость»!

Однажды она попросила у меня денег -  и я ей неосторожно отказал. На что она обиделась и, когда я уже сам просил ее взять их, весело сказала: «Принесешь в зубах!.. Как я и говорила!».

Раз она позвонила по телефону, плача, говоря, что сделала аборт, что это был – мальчик, что она сделала аборт в тайне от меня, потому что знала, что я захочу оставить ребенка, заберу его себе… Я не поверил ей, я подумал, что она бредит, пьяна, не в себе… что это ей все вспомнилось, привиделось… и она просто хочет досадить мне… но мне было и где-то жалко ее…

А сколько стоил мне крови ее интерес к «настоящим» мужчинам, готовым взять в оборот все и всех?  Зная мою безрассудную ревность, она всякий раз старалась возбудить ее, да даже не старалась - это было ее натурой: она увлекалась всем новым, теряя голову. О, боже! сколько мне пришлось вынести! Ведь она была свободна и независима, она имела право быть с кем ей заблагорассудиться, а я должен был терпеть. Хотя, в свою очередь она сильно ревновала меня к моим прошлым связям, представление о соперницах мучило ее, не давая покоя, ибо она хотела быть исключительной, единственной, на всю жизнь!

Правдивость фразы «настоящая любовь должна прощать все» мне пришлось испытать на себе. Страстное желание перевешивает отказ от пленительного, манящего образа, отказ в угоду собственной гордости. Трудно устоять перед соблазном, трудно сказать себе «нет»! Ибо желание возникает постоянно, с неотвратимой настойчивостью. Здесь сказать «нет» труднее, чем вытерпеть боль или не потерять лицо перед смертью. Приходится опускать планку и все прощать; иначе ты останешься наедине со своей гордостью и, что самое страшное, с мучительным желанием, которое нет никакой возможности удовлетворить. Сказать  «нет» - значит потерять надежду. О, вы, гордецы, я знаю, почему вы можете сказать «нет» - вы никогда не желали по-настоящему, никогда не любили безумно!

Когда я начал только общаться с ней, у меня создалось впечатление, что я говорю с невинным ангелом, нежным полевым цветком. И так я и пребывал в этой сладкой иллюзии, готовый поверить в святость ада, пока однажды не спросил у нее, какого она знака зодиака. Как сейчас помню: она сидела передо мной и, быстро постукивая ногтями по столу, ответила: «Львица я, львица!» У меня как пелена с глаз упала, я увидел перед собой хищную женщину, сущность которой с такой искренностью отразилась на ее лице. И это настолько завладело мной. «О, господи! – опять воскликнул я, - я хотел познакомиться с наивной девушкой, но как всегда наткнулся на настоящую хищницу». Моя природа никогда не подводила меня, не оставляя мне никакого выбора, слепо я подчинялся своему инстинкту, никакие образные иллюзии не могли обмануть его, это была неотвратимая рука провидения, которая неуклонно, не считаясь с моим сознанием, вела меня к намеченной цели. Мне стало страшно: «Злой рок направляет нить моей жизни. Но я же бесконечно счастлив? На что же мне жаловаться? - успокаивал я себя». Мне оставалось только смириться со своей природой. Причем, все всегда повторялось как будто по заранее спланированному сценарию, и я уже предвидел, какой будет следующий шаг, мне даже становилось не интересно.

Конечно, подобные женщины не могли мне ответить взаимностью в том же эквиваленте, в каком я любил их. По-моему, они вообще не способны были на глубокие чувства; моя любовь пугала их; ведь в моем лице они сталкивались с чем-то неведомым еще доселе. Но я любил их, любил до умопомрачения, и моя любовь выражалась не только в нестерпимом желании, но в готовности быть рядом, лечить, ухаживать, заботиться. Но все же, как устроена жизнь! Злой дух отрицания не давал мне покоя; ибо ко всему привыкаешь и, добившись желаемого, уже с некоторым разочарованием смотришь в будущее: а что же дальше?.. Дальше крепкая дружба, сильная привязанность, теплые, родные отношения, любовь иных оттенков и тонов…

Все в жизни имеет свое предначертание. Существуют силы притяжения, лежащие вне поля человеческого сознания. Взгляните вокруг себя, и вы увидите, что с одними людьми вы сходитесь легко, с другими вам просто не найти общий язык. Одни люди вас притягивают, другие отталкивают. И как ни странно, люди встречаются со многими людьми, но лишь с единицами может завязаться крепкая дружба, и дело здесь даже не только в общности интересов, но в каком-то родстве душ, в их притяжении друг к другу. Это загадка, но это факт. Я это хорошо чувствую. Взяв книгу в руки и открыв ее в первый раз, я тут же попадаю на те строки, которые действительно могут меня заинтересовать, я бессознательно выбираю то место, где душа автора наиболее близка моей душе в данное время. Это становится понятным после прочтения всей книги. Как-то раз я произвольно открыл японскую лирику и прочитал: «Река слез… не замерзающая даже зимой…»

Мы с ней расстались. Она плакала, когда все мне выговаривала… извинялась за жестокость, причиненную мне… (о, как женщины-актрисы умеют притворно плакать!..) Говорила, что я достаточно сильный, увлеченный, что у меня все будет хорошо… но она не может так жить! И вышла за богатого, но немолодого. Девчонкой она вышла за морского офицера, но ситуация в стране изменилась, и она сменила золотой кортик на золото в кошельке. Все правильно, так и должно. Эмоции, переживания – это все романтизм; капитал побеждает, но мгновения этого романтизма, поэзии, стоит годов обыденной жизни, сливающейся в нечто единое и неразличимое. Что ж – я потерпел поражение, я проиграл, у меня не было достаточно денег. Я безгранично мучился и наслаждался. Я подошел к последней черте – и этим был счастлив. Я не мог жениться на ней (мы даже документы в загс подавали вместе, но я, - видно, по провидению Природы, - забыл паспорт); ибо был не в состоянии обеспечить ей достойного существования. А запросы у нее были необузданны. В метро она не ездила, ее одна мысль спуститься туда ужасала… мне же хотелось перековать ее, сломить в этом отношении, но она была настолько упруга и пряма, что сделать это было невозможно. Хотя, по правде говоря, где-то я даже был рад этому (что не мне постоянно испытывать на себе это сущее наказание; чур меня, чур!). С этим я обрел уверенность в себе. Наши отношения охладели. Мы не разговаривали и не приветствовали друг друга. Она смотрела на меня холодным, безразличным взглядом. Но в глубине этих глаз хранилась память о наших близких отношениях; ибо я всегда пытался приблизиться к женщине настолько, чтоб она была бы полностью в моей власти, в моем сознании, после этого отдаление было просто неизбежно. Да она и сама сказала, что ни с кем отношения у нее не заходили так далеко… что я в каком-то смысле (сильной духовной близости) был у нее последним… Да и она, по правде сказать, в чем-то была для меня последней…    

Я часто говорил ей, что мечтаю посмотреть на ее фотографию, когда она была совсем маленькой девочкой, вот такой -  я сводил большой и указательный палец на расстоянии дюйма. На что она наивно улыбалась и отвечала: «Ну… я никогда такой не была…» Я представлял ее маленькой девочкой с бантиками, сухой, шустрой, этаким синим чулком, но мне этот образ был очень дорог. Я смотрел, как она сидит, играет и радуется, как ребенок. Да, мы оба были детьми, совершенно не обладающими житейской мудростью. Нам были нужны люди, которые бы заботились о нас. Однажды мы смотрели сказку «Звездный мальчик», и она сказала, что она «Лесной мальчик», и что бы он, «Звездный мальчик», то есть я, делал бы без нее? Впал бы в уныние...

Я пишу эти строки – и вижу ее глаза: холодные, светлые – глаза, которыми имеют право смотреть только натуры подобные ей. При виде их меня охватывает радость; я доволен ее природной силой; я испытываю томленье духа и сексуальное возбуждение; мне хочется трепетать – но это не трепет – это желание познать силу – желание борьбы; этот холодный взгляд пробуждает во мне желание жить!
А если бы она была слабой и зависимой? - спрашивал я себя, - полюбил бы я ее? Нет! Сама ее сила, само ее жестокое превосходство, до боли, до слез – вот что привлекало меня к ней, вот тот хребет, через который невозможно мне было переступить, не переломав ног, не покалечив душу…

Любить мучительно и больно,
С любимой глаз не отводить,
Послушно, преданно, покорно, -
Ее я должен так любить…

Нет, уж хватит такой любви, надоело… Хорошо, что подобная страсть лечится. Уж сколько переболел, все ничего, время - добрый целитель… Но остаются сладостные воспоминания, ощущения пережитого… и благодарность судьбе…
 
Удивительно, но после разрыва я снова как-то встретился с ней. В первый день мы до полуночи боролись, катались по полу, ударяясь о всевозможные углы и раня тела, рычали, как дикие звери, кусались как змеи, мы были сумасшедшими, не могущими нацеловаться и насытиться друг другом, за нее тогда бы я убил любого. Она была как безумная львица, с которой я едва мог справиться, и была счастлива, как никогда, ибо борьба истощила ее силы. Потом я нежно царапал ей спинку и целовал плечи… А она уклончиво отвечала: «не подлизывайся, не подлизывайся…» Но я не унимался… и все ласкался к Ней…

Глубокой ночью я сидел на постели напротив нее и целовал ее глаза, руки… Она играла, смеялась от удовольствия и называла меня «Андрюшкой»… Мы были подобны Амуру и Психеи, как дети, невинные боги на вершине Олимпа…

А поскольку утром она никогда не могла подняться, я пообещал, что окачу ее ледяной водой. На что она съежилась, накрываясь одеялом, и, лукаво улыбнувшись, как маленькая девочка, сказала, что ей нравится пробуждаться, когда я нежно целую ей пальчики ног... Утром мне было приятно проснуться и, встав на колени у ложа, ласкаться Ее стоп; да и по ночам, иногда, лежа вальтом, я любил прижимать ее хрупкие ножки к своей широкой груди – тогда я чувствовал, что сжимаю ноги моей любимой… Богини... сжимаю преданно… Ах, как это было приятно!..
    
Да, мне нравилось, когда она меня унижала, за это я был одержим ею и никак не мог наласкаться: то, как котенок, был нежен, то силен как лев. Мне хотелось подчиняться ей, но и одновременно мучить. Часто, лежа, я любовался ею, ее греческим профилем – большим, плоским носом с горбинкой, золотыми завитками ее волос, ее хрупким и гибким телом, которым она скорее походила на греческого мальчика, чем на девушку. Настоящая гетера! Но я любил в ней именно женщину, настоящую женщину в моем представлении!..

Но никакая интимная близость не шла в сравнение с теми эмоциями, чувствами, которые мне просто довелось пережить рядом с ней, моей любимой девочкой… (хотя она и говорила мне: «когда же ты повзрослеешь?!.» и была старше меня…)

Да, она была блестящей, златокудрой гетерой в самом лучшем смысле этого слова; была верной одному (как это ни странно!), чувствуя допустимые границы флирта. Не знаю, но иногда, сам, удивляясь тому, бессознательно (не хватает здесь старика Фрейда), из глубины души, по наитию я называл ее мамой… Наверное, из-за тоски по материнскому теплу, по Женщине, ибо в каком-то смысле она заменила мне мать. Но она всегда злилась, и говорила, что она не моя мать, ибо боялась сравнения с ней, где-то чувствовала себя ущемленной, не дотягивающей…

Но мы были с ней так близки, так открыты, что наши души сами невольно стремились раскрыться и обрести друг друга; мы были в чем-то настоящими друзьями. Я верил, что сколь бы мы не были далеки, она была для меня той единственной, которую ищут всю свою жизнь; в ней я видел свое второе я, альтер-эго, как в зеркале. Она была для меня создана небесами, самая любимая, самая родная, самая желанная на свете, моя зайка-попрыгайка (как я Ее называл)… И это был период величайшей наивности…

    Примечание. Интересно, насколько люди разные, но как порой все это хорошо согласуется с гороскопом. И здесь гороскоп Линды считаю наиболее точным, причем, разнообразным и глубоким для различных знаков. Так, предлагаю сравнить отличительные особенности, выделенные в моей зарисовке, с теми качествами, которые указаны в гороскопе Линды. 

    (про меня)

    Андрей. «Мужественны, храбры (греч). Упорны. Интеллектуальны, изобретательны, с характером неустойчивым. В обществе стремятся доминировать, зачастую теряя чувство меры при выборе средств. Как мужчины самоуверенны, и все же... покой им только снится. Вода: пассивная, женская, восприимчивая, поддерживающая, подсознательная, творческая, текучая и порождающая. Положительные черты: обладающие интуицией, восприимчивые, эмоциональные, чувствительные, сострадающие и сложные. Позитивные качества: эти знаки активны, пылки, независимы, восторженны, честолюбивы, инициативны. Они быстры и ненасытны. Отрицательные качества: они могут быть порывистыми, властными, беспечными и зачастую не способны довести до конца проекты, которые начали. Их покровительница Луна - имя римской богини, которую обычно идентифицируют с Дианой. Луна воплощает в себе первичный женский принцип и всех женщин. Луна управляет потребностями, желаниями, личными интересами, магнетизмом, жидкостями, впечатлительностью, изобилием и ростом. Действие Луна изменчиво и неустойчиво…»

    РАК
    "Видите ли, я не могу объяснить свое поведение, потому что я немного не в себе, и это ужасно меня угнетает......Боже мой, Боже мой, как все странно выглядит сегодня! А вчера все было как всегда..."
    Любимое время Рака - лунная ночь. Лунный призрачный свет прекрасно сочетается с их переменчивыми настроениями, которые объясняются теми же причинами, что и морские приливы и отливы, вызываемые Луной. Но ведь Луна остается неизменной, так же и истинный характер Рака: несмотря на популярность, частую смену настроений, это один и тот же человек.
    Ясной ночью на лоне природы понаблюдайте немного за Луной, и вы найдете в ней много общего с характером и натурой рака. Посмотрите, как быстро меняется ее форма: то это огромный, яркий, круглый шар – и вот уже он превращается в узкий, тонкий серп, через секунду тонущий в облаках.
    Раки любят пользоваться славой, но никогда за ней не гонятся, обладают тонким чувством юмора. Но не завидую вам, если вы окажетесь свидетелем дурного настроения рака. Он обладает способностью не только впадать в состояние глубочайшей депрессии, но и ввергать в него окружающих. Пессимизм – одна из характерных черт натуры рака, и в этом состоянии он так или иначе постоянно пребывает. По правде говоря, пессимизм не покидает Рака и в его лучшие минуты, только он умеет прятать его подальше от человеческих глаз. До тех пор, пока Рак не научится управлять своими страхами, они будут его "ахиллесовой пятой". Рак никогда не льет крокодиловых слез, его слезы – это настоящие потоки скорби, извергаемые из самой глубины его нежного, легкоранимого сердца. Его нетрудно обидеть неосторожным словом или взглядом. Обидевшись, он угрюмо молчит, и вам ни за что не доискаться до причины обиды. В таких случаях он не открывает входную дверь, не отвечает на телефонные звонки и не читает полученные письма. Рак предпочитает мстить тайно, когда жаждет мести. Еще одна из характерных черт раков – беспричинная резкость, даже злость. Не на кого-то конкретно, а на весь мир. Прохожий, грубо ответивший на ваш вопрос, сосед по столу, в ответ на ваши просьбу почти швырнувший в вас солонку, - все это тоже рак. В эти минуты он кажется ненавидит всех и вся. К счастью, такое состояние длится недолго. Сменяется фаза Луны, а с ней и характер рака.
    Все люди, управляемые Луной, обладают очень выразительными и подвижными чертами лица, отражающими их мимолетные настроения. У них исключительно богатое воображение, а настроения так ярко выражены, что легко передаются другим.
    Раки никогда на забывают уроков, данных им жизнью, равно как и уроков истории. История их вообще безмерно интересует, как и исторические деятели, любят коллекционировать антикварные вещи, старинные книги и т.п.
    Раки очень скрытны, не делятся своими тайнами и сокровенными мыслями и не любят обсуждать свою личную жизнь с другими, но надежные хранители чужих тайн и секретов. Благодаря своей интуиции, способности сострадать, участливости они располагают людей к откровенности, и те, поверив им свои секреты могут быть спокойны: Раки их никому не расскажут.
    Что касается благородства и бескорыстия, нельзя сказать, что рак начисто лишен этих качеств. Напротив, он всегда придет на помощь, но только в том случае, когда удостоверится что помощи больше ждать неоткуда; рак будет тянуть до последнего, ожидая, что поможет кто-нибудь другой, а не он. Он не из тех, кто бездумно растрачивает собственное время или деньги. И все же он – существо доброе и жалостливое, и он  не даст вам утонуть у себя на глазах.
     И мужчины, и женщины - Раки обожают свой дом и, можно сказать, прямо боготворят его. Дом для них - убежище от всех невзгод, место, где они не просто живут, но чувствуют в нем себя спокойно, уютно, где мечтают, любят, творят. Никакой Рак не будет чувствовать себя счастливым, если у него нет места, которое он мог бы назвать своим. Кроме того, ему необходимо копить деньги, чтобы чувствовать себя в безопасности на случай какого-нибудь будущего несчастья, даже если оно воображаемое. Его мучит постоянное ожидание грядущих бед и катастроф. Некоторые копят не только деньги, но и еду - а вдруг будет голод? И у них можно найти целые ящики консервов и непортящихся продуктов - это тоже создает ощущение безопасности и уверенности. Помимо неприкосновенного запаса, любят, чтобы их холодильники и кладовые прямо ломились от продуктов. Даже разговор о еде вызывает у них хорошее настроение. Они всегда сочувствуют и помогают голодающим и считают выбрасывание не съеденной пищи просто преступлением, даже если это засохший кусочек сыра. Аналогично, Раки любят иметь про запас несколько дюжин сорочек и другого белья, никогда не расстанутся с тем, что им принадлежит, - будь то любимая женщина, деньги или старая выцветшая фотография.
    Даже романтичные Раки, посвятившие свою жизнь музыке или искусству, понимают ценность денег. Живущий в мансарде художник-Рак не нуждается в благотворительности: у него где-нибудь припрятана кубышка. Не любит он и дарить свои картины: если он профессионал (а значит высокого класса), то дождется того момента, когда их можно будет выгодно продать. Понимание ценности денег сочетается у Раков с оценкой качества покупаемых товаров - "я не так богат, чтобы покупать дешевые вещи".
    Раков всегда влечет к воде. Они любят плавание, серфинг, катание на водных лыжах и, все без исключения, мечтают, чтобы побыть наедине с собой, иметь хоть самую маленькую яхту или, по крайней мере, лодку - это им нужнее, чем цветной телевизор или спортивный автомобиль.
    Раки необычайно эмоциональны. Заботы и треволнения могут уложить его в постель, а веселье – вылечить. Если здоровью или благосостоянию что-либо угрожает, рак впадает у уныние, что влечет за собой ухудшение самочувствия вплоть до серьезных болезней. Смело можно сказать, что рак сам частенько накликает на себя несчастья. От него пошли всевозможные язвы. Но те из них, кто призывая на помощь сильно развитое чувство юмора, сохраняют бодрость духа, благополучно доживают до глубокой старости, хотя здоровье ни одного другого знака Зодиака до такой степени не подвержено смене настроений, как у рака. Следствием черных мыслей и слез являются болезни, а веселье и счастье ведут к исцелению. Учтите: как Раку кажется, как он себя чувствует, так он и чувствует себя на самом деле.
      Как уже упоминалось, Раки не из тех, кто посвящает других в свои секреты и личные дела. Они бывают легкомысленными и ненадежными и в то же время очень преданными и ласковыми - все зависит от их "лунного" настроения. То они так веселы, до истерического хохота, а то так печальны, что хочется немедленно обнять их и утешить. Если Рак возьмется за предсказания, вы удивитесь их точности. Романтик в душе, он удивительно рационален и практичен - в нем соединяются самые различные, иногда прямо противоположные черты характера.
    Внешне он может быть груб и холоден, однако это не исключает сострадания и сочувствия. Очень обидчив, но ненадолго, бывают дни и тяжелой, беспросветной тоски. Самое мрачное настроение у Рака бывает тогда, когда он боится что-то или кого-то потерять - возможно, деньги, а, возможно, и вас. Уверьте его, что это не так, что вы принадлежите ему навеки, и он вылезет из "скорлупы", в которой прячется в свои "черные" дни. Слова любви - бальзам для его души.
     Дети-Раки очень эмоциональны и больше других нуждаются в ласке и любви. Они чрезвычайно привязаны к семье и дому, и это, в какой-то степени, определяет их поведение. Если родители недостаточно их нежат и холят, они очень тяжело переживают и могут замкнуться в себе и закомплексовать.
     Хотя Раки-подростки иногда склонны взбунтоваться без всякой на то видимой причины, в основном это спокойные, уравновешенные, послушные и дисциплинированные дети. Обладая богатым воображением, в раннем детстве они могут часами играть в одиночку, или с выдуманным другом, или подружкой. Их необходимо успокаивать, а также подавлять их многочисленные страхи. Раки боятся разных вещей: спичек, огня, быстро мчащихся автомашин, темноты, незнакомых людей, грозы, новой пищи и крупных животных. Весенние и осенние ливни влияют на их психику странным образом: они или плачут, или вдруг начинают писать стихи, или сочинять музыку. В другой раз они вдруг пугаются, прячут голову под одеяло и трясутся от страха. Как и женщин-Раков, этих детей надо все время убеждать в том, что они красивы, умны и любимы. Последнее особенно важно, так как не дает им впадать в уныние. Эмоциональность Раков объясняется их необычайно утонченной, аристократической натурой. Если невнимательно к ней отнестись, она может перерасти в жалость к себе, угрюмость, злобу, подозрительность и жестокость.
     В школе маленькие Раки особенно увлекаются историей и изучают ее персонально, выходя далеко за рамки учебной программы. Со своим живым воображении они легко представляют себе события, битвы и даже мелкие явления давно минувших дней. Потому легко понять, почему так много юных Раков увлекается искусством, становятся художниками, артистами и музыкантами.
     Многие Раки рано начинают интересоваться деньгами и искать, где бы подработать. Они охотно косят траву, убирают опавшие листья или присматривают за маленькими детьми, когда их родителям надо куда-то уйти. Не гнушаются они и сдавать пустые бутылки, развешивать белье после стирки, помогать убирать мусор, торговать лимонадом на улице в жаркий день и т.п. Заработанные деньги Раки не тратят как попало, а, отложив часть в копилку, остальное используют на карманные расходы, часто даже с гордостью отказываясь от того, что им предлагают родители.
     Мужчина-рак непредсказуем и не всегда последователен в своих действиях. Представьте себе, что вы сидите вдвоем лунной ночью, и он предлагает вам послушать его любимые стихи. Вы закрываете глаза и, прислоняясь к его плечу, ожидаете услышать любовный сонет, но вместо этого слышите: 

В одном краю такой был случай:
Гуляя как-то раз,
Набрел мудрец на куст колючий
И выцарапал глаз.
Но был на редкость он умен,
И, не сказав ни слова,
Забрел в другой кустарник он
И глаз вцарапал снова.

    Весь ваш романтический настрой как рукой сняло. Вам станет обидно, а ведь он всего-навсего пошутил.»

    Примечание. «Рак - согласно мифологии, огромный рак по наущению Геры впился клешнями в ногу Геракла (Геркулеса), когда он боролся с многоголовой Гидрой. Когда рак был убит, ненавидевшая Геракла Гера (Юнона) отблагодарила это создание тем, что поместила его на небе.
    Существует и еще одна версия, как оказался этот представитель морской фауны среди зодиакальных созвездий. Три тысячи лет назад, когда собственно было выделено это созвездие, в нем находилась точка летнего солнцестояния. Солнце в этот день достигало самой большой высоты на небе, после чего его кульминации происходили все ниже и ниже. У древних людей это вызвало ассоциации с попятным движением рака. Возможно, поэтому они и дали соответствующей группе звезд название Рак.
    В ранней астрологии символом созвездия было изображение рака. Современный символ, который обозначает клешни, иногда объясняют как изображение свивающихся сперматозоидов, и таким образом знак означает мужское и женское "начало".
    С этим знаком связаны домовитость, чувствительность, верность. Сильные эмоции. Самый сильный знак Воды, более удачен для женщин, так как сильнее всех других знаков связан с домом и несет с собой физическую и психологическую ранимость. Защищаясь от душевных травм, часто ищет надежности и безопасности в одиночестве, это тем более обидно, что у Рака сильна потребность в семье и доме. И жизнь его не будет совершенна без семьи.
    Ради безопасности и стабильности идет на все. Редко ставит на карту деньги. Не любит рисковать.
    С деньгами обращается очень осторожно и, как правило, не подводит доверившихся ему. Всегда платит долги и ждет того же от других.
    Часто испытывает сложные душевные переживания. То производит впечатление обладающего душевной силой, то беспомощен, как ребенок. Это объясняется тем, что Солнце в этом знаке меняет свое направление и начинает двигаться снова на юг, небесные дела оборачиваются вспять, как и сам Рак.
    Как правило, Рак доброжелателен, однако переменчивая Луна делает его то любезным и откровенным (особенно, когда перед его глазами определенная цель), то снова меланхоличным, замкнутым, сдержанным.
    У Рака есть дипломатический талант, он часто достигает свой цели. Однако, если Рак чувствует себя обиженным, то может вести себя безрассудно, в таком состоянии он не в силах сотрудничать с другими. Ведет себя по-детски упрямо - это один из существенных недостатков Рака, с которыми ему следует бороться.
    Производит спокойное и кроткое впечатление, но его мысли и чувства трудно разгадать, это доступно немногим, поэтому часто Рак остается непонятым.
    Дети от природы нежные, милые, ласковые, готовые помочь. Раки-родители излучают тепло. Но в этом есть и определенная опасность. Они хотят иметь тех, кого любят, только для себя. Для Рака много значит семейная традиция и история. Они патриоты, у них прекрасная память на то, что относится к традиции.
    Душевных и физических недомоганий стараются избежать любыми средствами и - так как порядок и чистоплотность их отличительные качества, - они не выносят дел, не предполагающих абсолютной чистоты.
    Предпочитают утонченную атмосферу.
    Рак располагает сильным воображением, для него часто было бы лучше меньше думать о своих болезнях. Он должен уметь говорить да и нет, следить за своим настроением, бороться с нетерпимостью, боязливостью, чрезмерной чувствительностью.
    Владеет искусством пассивного сопротивления, это его действенное оружие против неприятных ему людей.
    Руководить Раком можно лишь по-хорошему, так как, если он ощущает давление - застывает в неподвижности. Не любит, чтобы ему советовали, хочет решать все самостоятельно.
    Иногда боится ответственности, но важную работу выполнит точно, надежно, пунктуально, успешно.
    В этих людях проявляются повышенные эмоции, обостренная реакция на окружение. Инстинктивный отклик на происходящее вокруг… Луна обостряет эмоциональность, находящиеся под ее покровительством люди имеют неустойчивую натуру. Символ Рака символизирует как семя (женское и мужское) и соединение двух начал. Сам собою доволен». 

    Примечание. «Рожденным под знаком Луны присущи такие черты характера, как чувствительность, впечатлительность, проницательность, восприимчивость, мечтательность, некоторая загадочность. Это самые утонченные натуры. К тому же не стоит забывать, что Луна символизирует нечто темное, таинственное… демоническое просыпается под ее впечатлением… колдовские чары, магическая сила…», так же «рак оберегает от таинственных недоброжелателей…»

    Примечание. По гороскопу у меня выпало: любимая книга: «Руководство мученика», на что одна моя знакомая вдобавок заметила, что у раков вечное «любовь к мамочке», «окружать себя людьми, такими же добрыми как мамочка»… От себя добавлю, что я, как это ни странно, очень обижал мать своим избеганием ее проявлений любви…

    Примечание.
    Женские знаки зодиака (четные): Телец, Рак (+ у меня еще водный), Дева, Скорпион, Козерог и Рыба.   
    Мужские знаки зодиака (нечетные): Овен (Гитлер), Близнецы, Лев, Весы, Стрелец (Сталин) и Водолей.

   Примечание. «Все гороскопы мира». Обо мне. «Луна руководит Раком и теми, кто родился 22 июня — 23 июля, > 1-10 мая, 20-30 сентября, 1-10 декабря, 10-19 февраля.
В этих людях проявляются повышенные эмоции, обос¬тренная реакция на окружение. Инстинктивный отклик на происходящее вокруг через:
(+) сочувствие, умение создать уют, выносливость, терпеливость, память на хорошее;
(—) капризы, переменчивость, злопамятность, склон¬ность к лени, легковерие, легкомыслие, мелочность, истеричность, тщеславие.
Луна обостряет эмоциональность, находящиеся под ее покровительством люди имеют неустойчивую натуру, тягу к семейной жизни.

(+) предприимчивость, храбрость, активность, готов¬ность пойти на риск, великодушие, простодушие;
(—) сварливость, раздражительность, грубость, наг¬лость, опрометчивость, нетерпеливость, задиристость, склонность глупо рисковать.

Иногда, впрочем, этот символ объясняют по-другому, считая его рисунком свивающихся сперматозоидов. При этом значение символа интерпретиру¬ется как семя (женское и мужское) и соединение двух начал. Астрологические сущности оказывают влияние на людей, родившихся под знаком Рака, через грудь и желудок.

Общая характеристика личности
Как правило, Раки — весьма чувствительные люди. У них обычно все в порядке с фантазией, они облада¬ют хорошо развитым воображением и восприятием. Раки обычно отличаются романтическим настроем, повышен¬ным уровнем общительности. Они практичны; часто пред¬почитают интуитивное познание, хотя и обладают раз¬витым логическим мышлением. Рак чаще всего является домоседом, он предан семейному очагу, обладает хорошим художественным вкусом.

Типичные достоинства и недостатки Раков
Достоинства. Чувства у Рака преобладают над умом, богатая фантазия, большая склонность к путешествиям. Раки любят перемены и разнообразие. Несмотря на это, в них живет привязанность к дому, к старине. У Раков симпатичный, любезный, идеалистический, мягкий, терпеливый характер, они заботливые родители. Они обидчивы, но скоро прощают. Раки часто страдают от холодности к ним людей. Не могут обходиться без любви и нежности. Сочувствуют чужой беде и гото¬вы помочь. Мечтательны и склонны к меланхолии.
Музыкальны. Чуткость и тому подобные качества могут впоследствии развиться.

Недостатки. Недостатками характера Раков принято считать излишнюю осторожность и подозрительность, стеснитель¬ность, самовлюбленность, готовность поддаться минутному порыву, сверхэмоциональность. Порой Раки бывают падки на соблазны, склонны к накопительству и стяжательству, непос¬ледовательны в своих действиях, предвзяты и поверхностны в суждениях. Мысль и дело у них частенько расходятся.

Рак-мужчина
Рак — знак, любящий комфорт. Он управляет четвертым домом гороскопа, поэтому дом и различные предметы обихода очень важны для него.
Раки очень подозрительны и редко показывают свое внутреннее «я» в любовных делах, и в бизнесе, если они не уверены в себе.
Рак — очень глубокий знак. Эти люди сохраняют юношеские взгляды до старости. Часто мужчины этого знака живут дома с матерью дольше, чем кто-либо другой.
Раку нужна симпатия людей, с которыми он общается, они не выносят резкого разговора или сильной критики независимо от того, заслуженна она или нет. Несмотря на то что Раки любят свой дом, им нравится путешествовать. Особенно они любят морские путешествия. Раки часто тос¬куют по прошлому, по детству.
Если Рак разъярен (его трудно разозлить, и случается такое довольно редко), он часто действует насилием. Луна управляет всеми жидкостями, и поэтому ему не следует злоупотреблять спиртными напитками.

Положительные, развитые типы Раков могут быть преданными, многие из них числятся в списках патриотов нашей страны. Они также могут быть романтичными и могут жертвовать собой. Подобно раку, их символу, им надо научиться сделать свое внутреннее «я» таким же твердым, как панцирь рака. Благодаря своим защитным инстинктам Раки располагают потенциалом финансового гения.

Рак-ребенок
Типичный маменькин сынок, ваш маленький Рачок — это целый букет капризов и настроений, которые прибыва¬ют и убывают, подобно Луне. Обладающий способностью наблюдать и острой памятью, он легко учится в школе, а его эмоции формируют богатые и красочные образы.
Будучи одиночкой в душе, Рак обычно легкоуправ¬ляем и дисциплинирован. Все, в чем он нуждается, — это во внимании, большом количестве любви, ласки. Его эмо¬циональные потребности превосходят потребности всех прочих знаков. Поэтому годы формирования личности и домашняя окружающая среда весьма влияют на осталь¬ную часть его жизни.
Вы должны понять, что, имея на руках кричащего младенца, вам придется научиться смеяться и плакать вместе с ним; старательно защищайте его от всех его страхов — реальных или мнимых. Ваше внимание, пони¬мание и эмоциональное сочувствие поощрят его артисти¬ческие и творческие тенденции и откроют для вас все его детские секреты.
Ваше участие будет щедро оплачено в минуты вашей болезни или слабости, когда подросший Рак мягко предо¬ставит вам свое небольшое плечо, чтобы вы могли выпла¬каться на нем. Раки чрезвычайно любят отчий дом и весь¬ма привязаны к родным местам. Их также весьма волнуют проблемы других народов. Большинство из них — люди чувствительные, учтивые, часто весьма известные в сфере искусства и музыки и имеют хорошую деловую репута¬цию. Но при всей своей мягкости и послушании они не могут только одного — быть последовательными в своих стремлениях. Из Раков, обладающих индивидуализ¬мом и независимым мышлением, часто выходят наиболее сострадательные лидеры. И создайте ему условия, и ваш ребенок вырастет таким, как Луи Армстронг, Гай Юлий Цезарь, Эрнест Хемингуэй, Элен Келлер, Рембрандт ван Рейн, Джон Д. Рокфеллер, Ринго Старр, Джордж Майкл.

Жизненный путь Раков
В молодые годы много беспокойства и интриг. Много перемен, часто являющихся внезапно. Конфликты с учреж¬дениями. С трудом достигаемая уравновешенность мешает пользоваться успехами. Необходимо стремиться к достиже¬нию выдержки и постоянства. Больше самоуверенности и нравственной силы. В старшем возрасте часто достаточные средства к жизни.

И наконец, как индивидуалисты, Раки хорошо работа¬ют там, где от них требуется индивидуальный подход и они могут раскрыть свои таланты в наибольшей полноте.

Болезни Раков
Желудочные, кишечные, но и воображаемые болезни. Люди этого знака легко поддаются инфекциям. Нарушения обмена веществ. Разумная, но не слишком строгая диета. Иногда мясо. Следует воздержаться от алкоголя.
 
Любовь и секс у Раков
Обладают склонностью больше к отвлеченной, нежели к чувственной любви. Сильное чувство в любовных делах. Верны и привязаны к предмету своей любви. Способны к благородству, но при случае — внезапные перемены.
Рак — это самый беспорядочный в связях знак. Изменчивый в настроении, он легко может оказаться в сплетении сексуальных подвигов. Однако, если он любит человека, нет ничего такого, чтобы Рак не сделал для ублажения предмета своей любви. Ему не чужды никакие  формы секса.

Раков-мужчин привлекают женщины постарше, материн¬ского типа.

Лев притягивает Рака своей силой, между ними могут возникнуть замечательное сотрудничество и дружба. Однако известны случаи счастливого брака.

И не забывайте о богатой фантазии, которой обладает Рак. Используйте немного воображения, например свечи, благовония и бархатную скатерть, или устройте темати-ческий вечер, посвященный французской кухне, фильму или Иву Монтану, сопровождая вечер тихой приятной музыкой.

    Примечание. Рак. «Рожденные под этим знаком обожают страдать. Видимо, они в свою пору служили благодатным материалом для творчества великого писателя Федора Достоевского. Раки часто пребывают в мрачном настроении, к ним трудно подступиться и заговорить на самые безобидные темы. Заметим, что вести беседы с ними — это ходить по лезвию бритвы. Любое неосторожное слово — это повод для Рака зачислить вас в стан его первых врагов. И он уже начинает вынашивать в голове планы жестокого ответного удара. Правда, он ленив, и дальше скучных угроз, мысленно посылаемых в адрес недруга, дело не дойдет. Скуку, которая окружает Рака Великой Китайской стеной от окружающих, может, пожалуй, развеять только его единомышленник.»

Характеристика личности Змеи

Если у змеи плохая репутация в христианских странах, то в странах Азии она, наоборот, почитается за мудрость, про¬зорливость и волю. Змей также означает плодородие и цели-тельную силу. Он вошел в религиозные ритуалы ранних циви¬лизаций; некоторые народы поклонялись ему как богу. Связь змеи с деревом (последнее — женский символ обновления земного цветения) имелась в обрядах древнего ближневосточ¬ного божества плодородия — богини Иштар - Астарты.

Змея мало болтлива. Она много и глубоко размыш¬ляет. Это интеллектуал и философ. У нее есть мудрость, однако она могла бы обходиться без мудрости, ведь у нее замечательная интуиция. Когда она образованна, ее инту¬иция может стать ясновидением. Она же больше доверяет своим впечатлениям, ощущениям, симпатиям, чем фактам, собственному опыту и опыту других, суждениям и советам.

У нее как будто есть шестое чувство. Она очень решитель¬но доводит дела, которые предпринимает, до конца, ей ненавистен провал. Хотя она спокойна по натуре, решения принимает быстро. Она же перевернет всю землю, чтобы достичь намеченной цели. Это плохой игрок.

Змея-мужчина
Он сентиментален и приятен. У него есть юмор. Что касается денег, Змею везет. Ему не нужно о них беспокоиться. Он всегда их найдет, когда они ему пона¬добятся, причем он это знает (или скорее чувствует это настолько хорошо, что не беспокоится в этом отношении). К старости он может стать скрягой; он редко дает взаймы и немного скуп.

Достоинства. Змея не любит давать взаймы, но бывает, что из-за симпатии может прийти на помощь. Редко платит звонкой монетой, чаще самой собой. Змея может выпол¬нять любую работу, которая не связана ни с каким риском, даже если речь идет о том, что нужно много работать.

Недостатки. Увы, она почти всегда впадает в край¬ность, и ее добрая воля помочь другим поглощает ее цели¬ком. В действительности, у нее тенденция к преувеличе¬нию, и если она оказала услугу кому-либо, то становится более одержимой, чем полезной. Инстинкт толкает ее на то, чтобы обвиться вокруг обязанного ей и даже задушить. Следовательно, подумайте прежде, чем обратиться за помо¬щью к Змее. А вообще-то она обычно ленива, как уж.

Идеальные браки
В любви, если Змея выбирает партнера себе, будет нетерпимой и ревнивой, даже если она его больше не любит. В любом случае она обовьется вокруг него, не остав¬ляя ему никакой свободы движения, и часто из-за каприза, ибо Змея — ревнивица и в то же время ветреница, особенно мужчина-Змея. Змея будет стремиться к внебрачным связям, которые усложняют ее жизнь.

Личность очень таинственная, очаровательная, жаждущая безопасности, постоянства, материальной обеспеченности, а для этого ей нужен очень сильный партнер. В этом случае она готова отстаивать как свои, так и его интересы, даже ценой собственной жизни. Она весьма болезненно относит¬ся к любым неудачам и поэтому редко рискует, предпочи¬тая медленный успех быстрой удаче. Она не хватает звезд с неба, но знает, что получит свой кусок пирога. Вокруг нее, как правило, много людей практичных, импозантных, которых она очаровывает своей таинственной магической силой. Партнера, который попал в ее объятия, она выпус¬кает крайне редко, несмотря на его желание удрать. Она обладает большой магической и сексуальной силой.

Июль — от старинного «червень». Червень — не что иное, как указание на то, что в этом месяце особенно яркое солнце. Липец (липень) употребляется в польском, бело¬русском и украинском языках. Это месяц цветения липы. Покровительницей людей, родившихся в июле, принято считать богиню Ладу — мать богов, славянскую богиню красоты, любви и бракосочетаний. Она, согласно древне-славянским поверьям, была покровительницей женщин, родов, брака, любви, детей, урожая и плодородия.»

  (про некогда сильно любимых мной Женщин)

  ЛЕВ
    "Существо выглядит довольно добродушно", подумала Алиса. "Но все же у него очень длинные когти и слишком много зубов", и она решила, что, пожалуй, к нему следует относиться с уважением.
    Как известно в мире животных лев - царь зверей. Среди людей Лев- человек родившийся между 24 июля и 23 августа тоже любит повелевать всеми, кто окружает его. Поэтому лучше с ним не спорить, а то он напугает вас до смерти. Настроения Льва меняются от состояния бурной деятельности до благодушной лени. Встретить его легче всего там, где больше света и развлечений - Лев не любит скучать и избегает темноты.
     С самого начала следует иметь в виду, что интровертов среди Львов не бывает. Если найдется индивид, который кажется мягким и покладистым, это лишь маска, так как стоит делать что-то не по его нраву, как он зарычит подобно истинному льву. Самое опасное - это задеть его гордость и самолюбие.
     Внешне Львы напоминают своих собратьев из животного мира с гордой осанкой и массой волос, отброшенных назад, обманчиво-ленивым взглядом. Они никогда и никуда не спешат, у них мягкая поступь и обманчиво ленивый вид. Женщины Львы грациозны, как кошки, но в любой момент готовы выпустить когти и броситься на того, кто угрожает им или их детям. Встречаются Львы с голубыми глазами, но отличительным признаком являются карие, особенно у женщин. Глаза кажутся ласковыми и спокойными, но готовы в любой момент вспыхнуть опасным огнем. Волосы - темные или светло рыжие и вьются, никогда не приглажены, а торчат во все стороны. Львы так необычно действуют на окружающих, что тем хочется вытянуться, встать по стойке "смирно", а они в это время слегка свысока учат их, "как жить".
     Тенденция поучать приводит к тому, что многие Львы становятся педагогами, психотерапевтами и даже политическими деятелями. Они отличные организаторы и никогда не тратят время и силы попусту, отдают вполне реальные приказания и выражают свое мнение открыто: что думают о вас, то и говорят, без всяких экивоков. И при всем этом Львы не всегда способны правильно разобраться в собственной жизни. Несмотря на чувство превосходства, Лев в глубине души чрезвычайно раним и обидчив, когда близкие не оценивают его мудрость и щедрость по достоинству. Этого "свирепого зверя" можно в мгновение ока превратить в послушного котенка самым простым средством: лестью. Тщеславие Льва - его "ахиллесова пята". Отсутствие уважения приводит его в ярость, а лесть действует как успокоительный бальзам. Обе эти крайности и приводят к неуравновешенности характера, столь свойственной этим индивидам. Тут следует отметить некоторую парадоксальность львиной натуры: при всей его величественности и привычке повелевать, он часто, в глубине души, не уверен в себе и даже иногда страдает от комплекса неполноценности.
     Царственные повадки людей, рожденных под Солнечным знаком Льва, проявляются особенно ярко, когда им приходится принимать гостей, которым и впрямь начинает казаться, что они попали на прием в королевский дворец: изысканные блюда, тонкие вина, а вокруг - приятная музыка и очаровательные женщины. Как при дворе Людовика XIV! Вспомним выражение "после нас - хоть потоп!" Так и тут. После таких роскошных приемов Львов настигает "потоп" разных предложений, объяснений в любви, ссор, гнева, извинений и слез.
     Учитывая эмоциональную неустойчивость Львов, не следует удивляться, что среди них почти не встретишь холостяков и старых дев. Если они не состоят в браке на данный момент, то, наверное только - только развелись, или, наоборот, влюбились или собираются влюбиться, или страдают от разбитого сердца. Великая гордыня Львов служит причиной многих разрывов, но Лев не может жить долго без подруги, так как жизнь, не согретая любовью немыслима для него. Он отходчив, быстро прощает обиды, и примиренья в его жизни также часты, как и разлады.
     Эти мужчины и женщины, будучи натурой сильной, никогда не полагаются на других - наоборот, они сами любят служить кому-нибудь опорой. Им особенно нравится заботиться о слабых и беззащитных - это возвышает их в собственных глазах. Даже если Лев испытывает денежные затруднения, он ни за что не станет брать в долг у других, а постарается как-то выкрутиться сам. Очень редкие Львы бережливы. Типичный Лев - в душе игрок, и часто бывает довольно расточителен. Они хорошо одеваются и даже живущие на весьма скромные средства умудряются покупать дорогие модные туалеты. Эти люди любят роскошествовать и не жалеют денег на удовольствия и развлечения. Не скупятся они и давать в долг. Если у Льва нет наличных, он скорее сам одолжит у кого-то, чем откажет просящему. Это только в крайнем случае, конечно, потому что Лев не любит просить ни денег, ни совета у кого-то, стоящего выше него, - разве он сам не царь?
    Львы не знают "золотой середины": или они ужасно неряшливы, или наоборот, исключительно чистоплотны и аккуратны; или они переполнены энергией, или ленивы, как сонные кошки. Но уж если они работают, то работают, как надо, правда, нудные, скучные дела перепоручают другим, предпочитая те, которые могут принести славу, признание, а отдыхают - так отдыхают. Они исключительно верные друзья, а под внешним эгоизмом и тщеславием скрывается истинно золотое сердце. В настоящих испытаниях Лев никогда не отступит, не склоняет голову под ударами судьбы, его натуре свойствен героизм.
    Львы обожают всяческие чины и звания, то повесьте на двери его кабинета табличку вроде "Старший помощник младшего дворника", и он будет больше доволен, чем если бы ему повысили зарплату. Несмотря на это, иметь в штате Льва даже на короткое время очень хорошо, так как эти служащие обычно трудятся изо всех сил, лишь бы заслужить похвалу. Доверьте обучение новичков им, и все будут довольны, а фирма выиграет. Умело применив некоторые принципы психологической астрологии, можно добиться, что гордые, самолюбивые Львы станут настоящим украшением фирмы. Не забывайте и о вашей сотруднице. Время от времени стоит положить ей на стол красивую чайную розу, и не обращайте внимания на то, что подумают сплетники - ведь вам с ней работать, а работник она способный и добросовестный, не то, что они. Не упускайте случая похвалить ее внешность и интеллект, а при случае подарите ей пару пригласительных билетов на какой-нибудь концерт или фестиваль - но обязательно пару, так как Львица непременно или замужем, или имеет поклонника, в которого безумно влюблена.
     Женщины-Львы очень влюбчивы и пользуются огромным успехом, так что завоевать их благосклонность - дело нелегкое, учитывая толпу поклонников, которая их окружает. Природа наградила их умом, грацией, живостью характера, красотой и сексуальной привлекательностью, которых хватило бы, по крайней мере, на трех женщин.
     Начинать ухаживать следует сразу с дорогостоящих подарков, выбранных с хорошим вкусом и преподнесенных, когда вы одеты в свой лучший костюм. Затем следуют различные комплименты, но ни в коем случае не банальные. Не забывайте, что вы хотите завоевать сердце "царицы", и поэтому постарайтесь выглядеть сильным и мужественным, так как на "слабаков" она и смотреть не станет. Много девушек-Львов занимаются спортом и любят спортивные зрелища, но будет разумнее повести их в театр (конечно, если места в партере - балкон исключается), а потом в дорогой ресторан. Все это вовсе не означает, что Львицы - алчные стяжательницы, так как они обычно щедры, готовы разделить с вами расходы на развлечения на немецкий манер и не остаются в долгу в отношении подарков. Следует иметь в виду, что эти женщины могут быть ласковыми и мягкими, как кошечки, но коготки у них всегда остро отточены и если что не так, то может быстро разразиться скандал и "шерсть полетит клочьями".
     Обычно из женщин, родившихся под знаком Льва, получаются прекрасные жены. Они никогда не позволяют себе опускаться, ходить дома в замызганном халате и бигудях. Конечно, они тратят уйму времени и денег на прическу и макияж, но они никогда не разрешают мужу видеть этот процесс - только результат. Львицы часто тратят на туалет больше, чем предусмотрено семейным бюджетом, но зато как великолепно они выглядят в вечерних платьях! Обычно же они предпочитают носить английские костюмы строгого покроя (но, разумеется, из дорогих тканей) и спортивную одежду.
     Львица - прекрасная хозяйка и не ударит лицом в грязь, когда вы пригласите гостей к обеду. Она найдет общий язык со всеми, так как легко становится другом не только мужчин, но и женщин. Львица верна до тех пор, пока избранник ей не изменяет. Как только почувствует обман, немедля отплатит той же монетой. Не ревнуйте ее, если она задумает пофлиртовать с вашим другом, - так выражается величайшее желание быть любимой и обожаемой. Но если вы попробуете хотя бы просто улыбнуться другой женщине - держитесь. Но вы ведь знали, на что шли: ведь королева она, а вы лишь подданный. Ваше счастье - в ваших руках.
     Однако, несмотря на достоинства жены и хозяйки, женщина-Лев не любит долго оставаться в четырех стенах и целиком посвящать себя семье. Выйдя замуж, она обычно сохраняет за собой право работать, так как не хочет ломать свою карьеру и терять престиж. Многие Львицы преуспевают на любом поприще - от театра до операционной, где они проявляют себя как отличные хирурги. Тем не менее, умеют хорошо сочетать работу с домашними и материнскими обязанностями. Они преданные и нежные матери, но если замечают какие-то недостатки в поведении своих детей, то могут быть и в меру строгими. Склонны они баловать детей, давая им слишком много денег на карманные расходы, и тем невольно приучая их к расточительности. Львица гордится успехами своих детей, но не "трясется" над ними все время: она умеет провести линию между их жизнью и своей.
   Все львы экспансивны, горды собой, полны чувства собственного достоинства. Попробуйте не оказать им должного внимания, почтения. Попробуйте хоть немного в чем-то их ущемить и вместо ленивого, ласкового котенка перед вами возникает гордый и страшный зверь со вздыбленной гривой и раздастся громовой рев!   
   Во всех львах заметно желание властвовать; они смотрят на простых смертных как бы сверху вниз. Лев обожает быть центром внимания. Среди львов иногда попадаются голубоглазые люди. Тщеславие – ахиллесова их пята.
   Щедрая, царственная натура льва наилучшим образом проявляется тогда, когда он принимает гости в собственном доме. Обилием и изысканностью блюд и напитков, убранством комнат и количеством знаменитых и высокопоставленных мужчин и роскошных женщин обед у льва больше напоминает прием в царском дворце. Так и кажется, что в следующую минуту в одну из дверей величественно вплывет Клеопатра или на худой конец мадам Помпадур.
    Лев, будучи натурой сильной, не любит быть зависимым и полагаться на кого-либо. Наоборот, он обожает, когда люди зависят от него. Иногда, правда, он ворчит, что ему приходится делать слишком много, тогда как остальные только сидят и смотрят ему в рот. На самом деле такое положение его устраивает. Попробуйте предложить ему свою помощь, и он тут же с негодованием ее отвергнет, но если вы попросите помощи у него, он с радостью сделает для вас все, что вы попросите.
    С деньгами лев обращается свободно, иногда даже чересчур. Благодаря этому он неоднократно оказывается на грани банкротства, он всегда находит способ поправить свои дела. Лев обожает все первоклассное, роскошное и дорогое. На удовольствия и развлечения он может потратить целое состояние. Лев любит делать широкие жесты и никогда не отказывает тем, кто просит у него взаймы. Да и как может царь отказать в чем-то своим подданным?
    Женщина львица. Если вы принадлежите к семейству герцогов Анжуйских или баронов Ротшильдов, шансов у вас будет неизмеримо больше, чем у человека с фамилией Смит.
    Скорее всего, с раннего детства львица будет заводилой в компании сверстников, а, став взрослой, превратится в законодательницу мод, взглядов и вкусов.
    Если вы страдаете комплексом неполноценности, лучше поискать кого-нибудь попроще и поскромнее, ибо ваши мечты о превращении львицы в милую домашнюю кошечку заранее обречены на провал. Львица делает вам одолжение уже тем, что позволяет себя любить.
    Первое, что следует предпринять, ухаживая за львицей, - накупить ей множество различных подарков. Причем учтите, что львице все равно, что это будут за дары, главное, чтобы они были изысканы и дорого стоили. А вы, вручая подарки, должны выглядеть не хуже принца, собравшегося на бал. Короче, ведите себя так, словно вы важный гость на приеме у королеве.
    Не стоит винить львицу за проявляемые изредка высокомерие и тщеславие, ведь она не виновата, что родилась наследной принцессой и чувствует себя выше окружающих. Львица – активная, действенная натура. Львица может потратить на косметику и парикмахера целое состояние. То же можно сказать и о ее гардеробе. Он изыскан и роскошен. Шубки, шляпки, перчатки, перья, драгоценности – все это у львицы самое модное и экстравагантное. Она – королева, а вы всего лишь подданный!
   
     Астрология стоит на том, что характер человека зависит от циклов планет – равно циклически порождаются и определенные черты людей, а равно как и все в Космосе. Для полноты приведу еще два знака зодиака, с которыми частенько мне приходилось сталкиваться. И здесь сам удивляюсь, как все же похожи нижеприведенные описания женщин, с которыми мне приходилось сталкиваться, а особенно их некие характерные черты, как будто по этим чертам люди и подбираются!
   
 
СТРЕЛЕЦ

     Это очень общительные и дружелюбные  люди,  отличающиеся  прямотой  в отношениях с другими. На них нет смысла сердиться или  обижаться,  т.к.  у них нет злости, их шокирующие замечания выдаются с полной  невинностью,  а тот факт, что они могут оскорбить человека до них не доходит. Не судите их строго, у них нет плохих намерений. Под их бестактными манерами скрывается очень умная голова и высокие принципы.  Уникальное  сочетание  остроумного интеллекта и целеустремленности вводит их  в  круг  победителей.  Стрельцы искренне  убеждены,  что  они  самые  дипломатичные  люди.  Они  постоянно говорят: «Я ведь не хотел задеть ничьих чувств». Они все делают  искренне, фальшь и обман им чужды. Они такие же искренние и серьезные как 6-ти летние дети. Они очень  подвижны,  любят  животных,  скорость,  спорт.  Типичного Стрельца притягивает опасность, они  обожают  физический  и  эмоциональный риск. Немногие люди могут сопротивляться Стрельцу долгое время, т.к. в его поведении нет злоумышленности. Это  знак  огня,  поэтому  они  болтливы  и экстравагантны.  В  душе  это  транжиры.  Как  правило,  эти  люди  всегда счастливы и веселы. Но их настроение  может  меняться,  если  их  окружают люди, злоупотребляющие  их  дружелюбием  или  становятся  с  ними  лишком фамильярными. Они также могут возмутиться проявлением  власти  над  собой. Они не избегают борьбы и не зовут  на  помощь.  Все  Стрельцы  могут  себя прекрасно  защитить.  Совершенно  не  выносят,   когда   их   обвиняют   в  нечестности. После стычки они чувствуют раскаяние и  постараются  наладить отношения. Стрельцы заядлые путешественники.  В  них  всегда  есть  что-то детское, они не хотят видеть серьезность в жизни, хотя многие из них могут проявлять большое чувство ответственности.  Но  Стрельцы  не  любят  нести ответственность, стараются этого избегать.
     Самые чувствительные места для болезней  -  легкие,  печень,  руки  и ноги. Их большая любовь к спорту может привести к травмам, но как правило, Стрельцы не долго лежат в больнице. Они с трудом сдаются болезни и  быстро выздоравливают.       
     Вообще жизнь редко побеждает этих людей. Они всегда верят, что завтра будет  лучше,  чем  сегодня  и  вчера.  Каждый  Стрелец  азартный   игрок. Влюбляются они быстро, но мгновенно остывают, в основном, при употреблении женщиной слова брак. Они очень долго  обдумывают  решение  жениться  и  не могут решиться, «поймать» их трудно.
     Среди самых неприятных черт Стрельца - тенденция много пить  и  есть, что может привести к алкоголизму. Их  умственный  блеск  может  перейти  в сарказм или эксцентричность, а также в неспособность хранить  секреты.  Но Стрелец может легко выйти из любой ситуации. Многие мужчины-Стрельцы могут одалживать  вам  деньги,  даже  не  спрашивая,  зачем  они  вам  нужны.  А женщина-Стрелец может усыновить сироту или пригреть заблудшее животное.  У Стрельца фантастическая память,  они  могут  хорошо  помнить  даты, разные мелочи, но вполне могут  забыть,  где  оставили  свое  пальто.  Они постоянно теряют свои вещи.
     Каким бы Стрелец ни был, его  истинная  натура  -  щедрый  и  веселый идеалист.
     Если Стрелец на что-то нацелился, то он стреляет выше, чем  остальные люди могут рассмотреть, мимо звезд, туда, где рождаются все мечты.
 
   ЖЕНЩИНА-СТРЕЛЕЦ
 
      Она не всегда говорит то, что вам хотелось бы слышать. Чаще всего она будет  поражать  вас  своими  откровенными  заявлениями   или   вопросами, ставящими в неловкое положение. Хотя время от времени она может произнести что-либо прекрасное, от чего вам захочется петь. Дружелюбная и откровенная женщина-Стрелец обычно  так  опутывает  ваше  сердце  только  ей  присущим очарованием,  что  вам  некуда  будет   деться.   Она   всегда   несколько прямолинейна, потому что мир видит таким,  каков  он  есть.  И,  это  нужно признать, талант.  Мало  кто  умеет  применять  разумную  логику  к  любой ситуации и при этом сохранить счастливую способность верить в лучшее.  Она никогда не будет вам лгать. Иногда вам даже захочется, чтобы она  солгала. Проявите  любопытство,  как  она  проводит  время,  когда  вы  с  ней   не встречаетесь. И вы получите честный отчет  о  том,  сколько  свиданий  она отложила по  телефону,  затем  она  может  сказать,  что  думала  о  ваших отношениях и решила, что между вами всего-навсего дружба, а не любовь. Вам не захочется слышать такие признания. Но не  кричите  слишком  громко,  вы обидите ее,  и  она  может  взорваться.  Возможно,  она  будет  жить  одна. Женщина-Стрелец  очень  независима.  У  обоих  полов  этого   знака   есть отчужденность от родственных уз. Может быть, это  происходит  потому,  что она очень любит путешествовать. Она в постоянном движении. Сразу надо  вам запомнить: когда вы чего-то от нее хотите,  вы  можете  попросить,  но  не потребовать. Она считает, что приемы пещерного человека ей не подходят. Ей нравится чтобы ее защищали, но не переносит, чтобы  ей  приказывали.  Даже мать не всегда может добиться чего-то от нее, а тем более вы. Однако в ней есть странность - хотя она не любит, чтобы  ею  командовали,  особенно  на людях, вы должны быть всегда тверды во всем,  она  совершенно  не  выносит слабых мужчин.  Если  она  слишком  разойдется,  обидев  вас,  на  минутку отнеситесь к ней как Тарзан, просто чтобы поставить ее на место.  Покажите себя строго, когда одергиваете ее. Женщина-Стрелец не собирается  лишаться своей индивидуальности ради любого мужчины, даже самого  любимого.  Но  ей приятно знать, что вы относитесь к ней как к женщине. Многие из них путают дружбу с любовью. В ней нет покорности. Эта  женщина  довольно  откровенно ведет себя с мужчинами и не играет в кокетство. Она  говорит  и  действует именно так как чувствует. Ее излишняя откровенность  естественно  вызывает неправильное мнение о ней, не говоря уж о том, что  просто  задевает  вас. Это очень сильная духом женщина. Ее  гордость  выходит  на  поверхность  и выручает ее из кризисных ситуаций, позволяя ей относиться к своим сердечным переживаниям как к шутке. Внутри она может рыдать, расставаясь с вами.  Но она приложит весь свой ум и силу, объявляя друзьям, что ее  роман  с  вами был просто флиртом. Мало кому придет в голову, сколько слез она  выплакала в подушку, задавая себе вопрос, что она могла сделать такого, что  привело к разрыву. Все Стрельцы приходят в негодование,  когда  сомневаются  в  их честности.  Ее  излишнюю  честность  мало  кто  из   мужчин   воспринимает правильно. Она открыто флиртует без всякого  намерения  превратить  это  в роман.  Она  из-за  этого  приобретает  репутацию  холодной   бессердечной женщины. На самом деле она может даже остаться старой девой, но  при  этом она не  будет  злобствовать  и  вредничать,  она  будет  играть  жизнью  и развлекаться. У нее будет много интересов,  чтобы  ими  заменить  мужчину. Конечно,  вы  планируете  сделать  ее  своей  женой.   Она   несколько   с предубеждением относится к потере своей свободы. Вам  придется  употребить много  приманок,  чтобы  получить   ее.   У   нее   нет   условностей   во взаимоотношениях с мужчинами, т.к. она считает себя  равной  мужчине,  она может копировать их манеры, носить их свитера, она так же  как  и  мужчины любит спорт. Хотя по своей природе она женственна.
     Поскольку  она  очень  честна,  она  может  несколько   легкомысленно относится к своей репутации, а также к тому, что думает  о  ней  общество. Обычно ее окружает много мужчин. Она знает, что ее репутация безупречна, а это единственное,  что  имеет  для  нее  значение.  Естественно,  тут  она неправа. То, что думают другие люди, очень важно для женской репутации. Но попытайтесь понять ее. Если она смеется  над  фривольной  шуткой,  то  это означает, что она не поняла подтекста. Подтекст и двойная игра очень часто не понятны Стрельцу. Основная истина  заключается  в  том,  что  по  своей натуре она доверчивый ребенок. И ее взгляды настолько наивны,  что  делают ее уязвимой по отношению к соблазнителю. Забудьте о ее уме  и  потрясающей логичности. Это не имеет никакого отношения к ее сердцу. Она очень умна  и может постоять за себя в критической ситуации, но  сердце  ее  беззащитно, оно часто разбивается. И еще она немного неуклюжа. Вы можете наблюдать, как она изящно идет по улице, пока не споткнется о бортик тротуара и не начнет неуклюже  хвататься  за  киоск,  чтобы  удержаться  на  ногах,  при   этом перевернув пару ящиков. Но ее дружелюбие  спасает  положение.  Иногда  она может напоминать вам неуклюжего щенка. Типичный Стрелец  обладает  большим  аппетитом.  Он  любит  хорошую  пищу,  вино,  одежду,  путешествия  первым классом. Обычно она транжирит деньги. Деньги ради денег ее не  интересуют.  Подумайте тщательно, прежде чем одолжить ей деньги.
     Женщина-Стрелец может выступать в шоу, т.к. ей нравятся  огни  рампы. Не ждите, что ради вас она оставит свою карьеру. Никогда не вынуждайте  ее выбирать между вами и публикой. Через некоторое  время  ей  надоест  лесть публики и искусственный свет, и она вернется домой, чтобы  ощутить  что-то настоящее и этим можете стать именно вы. Ей нужен человек, который скажет, что честность - это красота, а обман - безобразие. Если она  бросает  свою карьеру, это не означает, что ей отказывают крылья, они у нее с  рождения. Чемодан будет всегда рядом с ней. Ездите с ней в отпуск или отпускайте ее, доверяйте ей. Она любит вас, а не тех, с  кем  проводит  время.  Из-за  ее несколько безразличного отношения к любви и робости перед браком вы можете подумать, что ей не хватает чувствительности.  Вы  ошибаетесь,  она  может рыдать, когда  смотрит  печальные  фильмы,  читает  стихи,  возможно,  она сохранила вашу первую записку. Что касается ее таланта, как хозяйки, здесь наберитесь храбрости  и  терпения.  Ее  утомляет  необходимость  постоянно вытирать  пыль,  наводить  порядок,  убирать  постели.  Она   просто   это ненавидит. Но когда она заведет свой дом,  возможно,  она  возьмет  себя  в руки. Хотя она предпочитает,  чтобы  наняли  дом.  работницу.  Если  такой возможности нет, она приложит усилия, чтобы в доме был порядок. Ее мать  с трудом поверит в это. Гордость заставляет Стрельца делать необходимые вещи по дому. Во-первых, ее должны окружать красота и  чистота.  И  потом,  она понимает, что если она этого не сделает, никто не сделает это за нее. О ее кулинарии тоже трудно что-либо сказать. Если она готовит всю неделю,  вряд ли вы можете ожидать, что на  уик-енд  вам  будет  подан  роскошный  обед. Придется вам идти в ресторан. Большинство женщин-Стрельцов  не  испытывают большого желания готовить.
     Ее собственное плохое настроение может быть ужасным,  но  к  счастью, оно  бывает  редко.  Когда  она  по-настоящему  обижена,  она   становится саркастичной, но может забыть о том, что  сказала  прежде,  чем  закончила предложение. И она не понимает, почему  вы  обиделись  при  этом.  Она  не уживется  с  меланхоликом.  Она  физически  не   переносит   мрачности   и пессимизма. Дети, возможно, будут обожать ее. Она будет  хорошо  принимать гостей, никто не может развлекать так грандиозно, как она, даже Львица. Ее дружелюбие дает людям ощущение, что их встречают с удовольствием,  к  тому же она может легко устранить конфликты. Пока вы претендуете  на  ее  душу, позволяйте ей чувствовать себя  свободной,  вы  получите  от  нее  тройной доход: верность, доверие, любовь. Все эти три вещи  для  нее  неразделимы. Поскольку отдавая свою любовь, она отдает и свою  дружбу.  Женщина-Стрелец просто невероятная  идеалистка.  И  вот  секрет,  который  она,  возможно, никогда не открывала вам, она влюбилась в вас, когда  была  еще  маленькой девочкой и загадала желание на падающую звезду, чтобы у нее  в  жизни  был человек, обладающий честным сердцем. Когда вы наконец появились, она сразу вас узнала.

     СКОРПИОН
 
     Укус Скорпиона обычно смертелен. Скорпион умеет очень хорошо контролировать  свой  характер,  но  есть приметы, по  которым  можно  распознать  этих  людей.  Их  глаза  излучают гипнотизм, взгляд этих людей проникает глубоко в вас. Вообще  Скорпион  - это выражение ЭГО. Они прекрасно знают себе цену и ничто  не  изменит  его собственного мнения о себе. Оскорбления от них отскакивают, а  комплименты могут не  вызвать  на  их  лицах  никаких  эмоций  или  каких-либо  других изменений. Они не хотят слышать о своих пороках или недостатках от  других - они все знают о себе сами. Их улыбка искренняя, реакция тела  сведена  к минимуму, т.к. их искусство заключается в том,  чтобы  проникать  в  вашу душу, оставаясь при этом не узнанными.  Будьте  настороже  со  Скорпионом, т.к. внешне они могут производить  впечатления  мягких  и  наивных  людей.
    Многие из них  знают,  что  их  глаза  выражают  их  натуру,  поэтому  они стараются носить темные очки. Никогда не спрашивайте их мнения или совета, т.к. в ответ вы услышите голую правду, и это вам может не понравиться.  Они никогда не льстят и если говорят вам  приятное,  цените  это,  потому  что наверняка это сказано искренне. Но не верьте, что Скорпион думает только о себе - он может вам помочь и  словом  и  делом,  они  привлекают  к  себе  как  правило,  или  верных поклонников, либо завистливых и злобных  врагов.  Но  даже  враги  уважают Скорпиона и хорошо о нем отзываются. Есть что-то приятное  в  этих  людях. Типичный Скорпион редко чего-либо боится.  Это  обычно  храбрые  и  бесстрашные люди. Это удивительно верные друзья. Ради друга  могут  на  многое  пойти. Никогда не забудут доброту, оказанную ему, или подарок, но  соответственно никогда  не  забудет  обиду  или  рану,  нанесенную  кем-то.   Они   могут планировать свою месть или поразить своим жалом немедленно, но чаще  всего все-таки планируют.
     Здоровье Скорпиона может пошатнуться от меланхолии или тяжелой  работы.  Но этот знак обладает способностью восстанавливать свое  здоровье  по  своему желанию, если таковое будет. Обычно они редко болеют, но  заболевают,  как правило, серьезно, им нужен длительный отдых и внимательное отношение, они знают всегда о своей болезни больше, чем доктора и медсестры,  которые  их лечат.  Они   склонны   к   болезням   горла,   спины,   сердца,   системы кровообращения, ног. Очень  часты  у  них  травмы  в  спорте.  Им  следует избегать огня, взрывов, радиации.
     Это героическая личность, они очень привязаны к семье, любят защищать слабых и детей. Среди них можно назвать либо святых, либо  грешников.  Они яростно проявляют собственнический инстинкт  к  тому,  что  считают  своей собственностью. Скорпион может делать практически все, чего действительно хочет добиться. Магическая и таинственная сила Плутона превращает его желания  в действительность.  Скорпион  знает  секреты  жизни  и  смерти  и  у  него  есть способность  побеждать  и  то  и  другое,  если  захочет.  Но   астрология предупреждает его, что он не должен знать больше, чем он знает.
     Ему почти все  удается  без  особых  усилий.  Это  скорее  напоминает везение, чем проявление его собственной воли. Одна из самых странных вещей в астрологии - это то, что в семье кто-то  умирает  либо  за  год  до  его рождения, либо год спустя после его рождения. А когда умирает  Скорпион,  то  в его семье кто-то рождается либо за год до его смерти, либо год спустя. Это случается, по крайней мере, в 95 процентах. Это  объясняет  то,  что  символ Плутона - птица Феникс, возрождающаяся из пепла, и Скорпион олицетворяет  собой возрождение. Скорпионья сталь раскалена  и  закалена  в  печи,  потом  она становится холодной и достаточно сильной,  чтобы  управлять  его  душевным огнем.

   СКОРПИОН-ЖЕНЩИНА
 
     Она обладает глубокой таинственной красотой. Она притягательна, горда и абсолютно уверена в себе. В тайне она сожалеет о том,  что  не  родилась мужчиной. Но она уверена, что она - выражение  истинной  женственности.  У нее достаточно очарования и она очень соблазнительна. Но я не говорю,  что она  выглядит  как  мужчина.  Просто  она  предпочла  бы   быть   мужчиной подсознательно, чтобы иметь больше возможностей, чем очарования. Но в этом она не признается даже себе. Женщина-Скорпион смотрит свысока  на  тех  женщин, которым подходит роль нежной женщины и матери. Но она умеет контролировать свое желание доминировать, отлично выступая в роли женственного  создания. И делает это с большим  изяществом,  чем  знаки,  в  которых  (Овен,  Лев, Стрелец) также присутствует мужская сторона. Иногда мужчину может  удивить перемена в ее поведении. Она умеет подавать свою натуру в нужный момент  и привлечь  мужчину  тонкими  духами,  экзотическими  взглядами  и   другими ухищрениями. Она прекрасно знает, что не надо зажигать самой  себе  спичку для сигареты или пускать дым вам в лицо.  Она  будет  продвигаться  к  вам медленно, соблазнительно, молча, обволакивая вас  своим  очарованием.  Эта женщина выглядит хорошо и в джинсах и в кроссовках. Вам не стоит ждать  от нее, что она будет слепо обожать вас. Она прекрасно понимает, что у вас на уме. Вы можете что-то романтическое шептать на ушко другой женщине, а  Скорпион просто посмотрит на вас своим пронизывающим взглядом и  сразу  поймет  все ваши истинные намерения. Эта женщина -  настоящий  рентгеновский  аппарат. Поэтому вам не стоит играть с ней. Если у вас нет серьезных намерений,  вы тратите ее время и тем самым оскорбляете ее. А  я  бы  не  советовала  вам этого. Я могу сказать, что это настоящая  роковая  женщина  может  прятать свою натуру за очаровательной улыбкой, хорошими манерами,  тихим  голосом, казаться  ангелом.  Но  вам  нужно  быть   настороже.   Она   может   быть доминирующей, саркастичной, а затем раскалиться  до  100  град.,  а  может ненавидеть вас очень сильно, но  также  сильно  может  и  любить.  У  этой женщины есть дар, заставляющий мурашки бегать по коже. Она  обладает  чуть ли не черной магией и  так  ловко  пользуется  этим,  что  иногда  кажется настоящей ведьмой. Из-за ее мистического чувства  она  очень  часто  может распознать своего будующего партнера с первого  взгляда.  Естественно,  вы почувствуете ее влияние на себе. У вас при этом может  быть  две  реакции: либо вы будете безраздельно охвачены ее очарованием, либо у  вас  появится желание убежать. Подождите немного - она  может  многому  вас  научить.  В любом случае вы должны  считать  себя  польщенным  из-за  проявленного  ею интереса к вам. Она не признает слабостей в мужчине. Ей  нужен  мужчина  с амбицией и смелостью. Он должен доминировать над  ней,  но  при  этом  она должна иметь возможность сохранять свою индивидуальность. Он  должен  быть сильным, мужественным  и  выглядеть  лучше,  чем  другие,  обладать  очень развитым интеллектом больше, чем простым знанием  философских  трудов.  Вы будете думать, что  вы  выше  других,  потому  что  она  обратила  на  вас внимание, ваши ставки сильно поднимутся.  Сблизившись  с  ней,  вы  будете чувствовать себя уникальным и необычным человеком. Наверняка, ее любовь не сравнится с вашими предыдущими увлечениями. Вы  будете  ее  самым  главным увлечением и интересом в жизни. Она будет стараться ублажать вас  со  всей своей страстной напористостью. Видимо, слово  «страстное»  уже  привлекало ваше внимание. Большинство мужчин уже слышали возбуждающие слухи о страсти этих женщин. Это правда, внутри она сгорает от страсти,  которая  держится под контролем. При этом она проявляет холодное отношение к незнакомцам,  а ее  внешнее  спокойствие  напоминает  черный  бархат.  Но  мужчина   слово «страсть» относят только к любви. Для этой женщины  такое  определение  не подходит. Страсть присутствует во всех ее делах и поступках.  Она  никогда не бывает просто заинтересованной. Невозможно представить ее  равнодушной. Она редко любит или не любит что-то, она  либо  полностью  отрицает,  либо обожает или игнорирует. При этом она остается спокойной на поверхности.  У нее достаточно много добродетелей, но могут  быть  также  сильные  пороки. Поэтому вам лучше  думать  о  ее  добродетелях,  поскольку  ее  привлекают исследования всяких темных сторон. Так как у нее нет никаких  страхов,  ее исследования могут завести слишком далеко. Но типичная женщина-Скорпион всегда остается сильной и чистой. Она может многое испытать в жизни  и  обогатить свои знания и опыт. Но каким-то образом подозрения и слухи не прилипают  к ней, она остается выше других женщин. Она  может  хранить  чужие  секреты, хотя на ее собственной душе  можно  повесить  табличку «Посторонним  вход воспрещен».  Она  любит  слушать  секреты,  но  сама   не   будет   никому исповедоваться. Не пытайтесь узнать ее секреты - у нее  есть  часть  души, которой не стоит касаться и которая принадлежит только ей. Это не  значит, что она неискренняя или  лживая,  напротив!  Но  есть  вещи,  которые  она никогда никому не скажет. Она очень верна тем, кого она считает сильным  и заслуживающим внимания,  уважения.  Но  слабых  она  не  удостаивает  даже взглядом. Достоинство, которое она сохраняет во  взаимоотношениях,  иногда делает ее снобисткой и несколько отчужденной. В какой-то степени так оно и есть. Она придерживается своей кастовой системы, которая выражена сильнее, чем у других женщин.  Все  Скорпионы  очень  избирательно  относятся  к  дружбе. Стоящего друга она сохранит на всю жизнь, но заморозит  свои  отношения  с мелкими и неинтересными людьми. Она обладает большой целеустремленностью и выдержкой.  Это  помогает  ей  преодолевать  многие  искушения,  например, склонность к алкоголю, наркотикам, депрессиям. Ей необходимо быть законной женой, чтобы доставить мужчине любовь и привязанность. Если обстоятельства не позволяют вам пожениться, она будет любить вас,  невзирая  на  то,  что скажут соседи. И часто эти отношения бывают лучше, честнее, чем в браке. У нее собственные законы. Несмотря на  свою  сильную  индивидуальность, она позволяет мужчине быть хозяином и помогает ему в  достижении  целей.  Ваше будущее будет важным для нее, она  может  пожертвовать  ради  этого  своей карьерой. Она может драться с вами наедине, но  яростно  защищать  вас  на людях. Ваше счастье для нее на первом месте. Она будет терпеливо  помогать вам во всем, не будет ныть и жаловаться. Она любит  свой  дом,  где  царит чистота, вкус и комфорт. Еда подается вовремя, все в полном  порядке.  Для женщины-Скорпиона генеральная уборка весной - все равно, что отпуск.  Она  любит вычищать углы, но постарайтесь, чтобы  при  этом  она  не  нашла  записок, пахнущих духами.  Она  очень  подозрительна,  даже  когда  нет  оснований. Поэтому будьте осторожны. Вам не стоит подозревать  ее,  хотя  у  вас  для этого будет много случаев. И вам захочется задать  ей  некоторые  вопросы. Лучше проглотите их. Ваши вопросы не получат ответов. Вы скажите, что  это не справедливо, но она такова. Живите с ней или уходите от нее,  возможно, вы останетесь с ней, т.к. покинуть ее практически невозможно. Она будет в вашем сердце всю жизнь. Лучше приспособиться к ее натуре. Никто не  уходит от женщины-Скорпиона. Вы этого не знали? Тогда пусть вас научат кое-чему те,  кто ушел от нее.  Ей  часто  не  хватает  умения  держать  язык  за  зубами  и сдерживать резкий тон во время анализа чего-либо и кого-либо. Что касается бюджета,  ее  поведение  непредсказуемо.  Она  может  копить  деньги,   то становится транжиркой. Но точно одно - деньги доставляют ей  удовольствие. Ее волнует престиж, поэтому она не любит недостатка в деньгах.  Она  любит власть. Помните, что она слишком горда,  чтобы  жить  в  таком  окружении, которое ее не устраивает, но ради вас она может пойти и на это,  если  это поможет  вашей  карьере.  Она  либо   попытается   улучшить   материальное положение, либо сделает вид, что бедность доставляет ей  удовольствие,  но внутри себя она будет глубоко несчастлива. Она может  быть  собственницей, но никому не позволит считать себя собственностью кого-то. Одна  из  важных плохих ее черт - нежелание принять чью-либо  точку  зрения,  кроме  своей, когда ее нервы взвинчены. В разгар ссоры с  ней  нужно  помнить,  что  она всегда стремится быть победительницей. Последнее слово должно остаться  за ней. Если вы солжете ей хотя бы один раз - она солжет вам дважды. Если  вы не поцеловали ее на ночь после ссоры - она не будет целовать вас месяц. Ее чувство  справедливости  также  сильно,  как  и   чувство   мстительности. Большинство людей об этом забывают. Она будет помнить все хорошее, что  вы ей сделали и в ответ на вашу доброту будет отвечать вдвойне.
     С детьми в ее выражении любви может не хватать нежности.  Она  научит их мужеству, но может слепо отнестись к их недостаткам. Иногда женщина-Скорпион может утопить вас в своих страстях, но при настоящем  шторме  ее  разум  и стальная воля будут спасительными. Возможно, она немного опасна, но  очень притягательна. Когда вы выпьете свой кофе, попросите ее  погадать  вам  на кофейной гуще. Она может, если захочет. Вы хотите сказать,  что  не  знали этого? Но я же говорила, что в ней есть нечто, что принадлежит только ей.»
 
 


  Письмо матери

    Я пишу эти строки о тебе, мама, а тебя уже нет…

    Я к слабой матери моей,
    Главу склонив, ласкался,
    И глас ее в душе моей
    Любовью чистой отозвался,
    Она промолвила: «Андрей!
    Андрей, мой сын, я умираю…
    Но я любовь души моей
    И память наших светлых дней
    Тебе пред смертью завещаю!»
    И я слезами залился,
    И, глядя в талые глаза,
    Склонился к ней и рассказал,
    Как я любил, как я мечтал.
    Ее за все благодарил,
    И говорил, и слезы лил…
    Она лишь только улыбалась,
    Мне отвечая, волновалась,
    И тёплой, ласковой рукой
    Мне волосы трепала над главой…

   
    Она, как дитя, ничего не понимала, что с нею происходит, и смотрела жалобными, плачущими глазами, как будто спрашивала: что со мной случилось? И просила о помощи, но я ничем не мог помочь ей, и от этого мое сердце разрывалось на части, а слезы туманом застилали глаза… Я вспомнил благоухание теплых южных ночей, когда мы с нею вдвоем гуляли по темным аллеям, взявшись за руки, волны плавно плескали о высокий скалистый берег, вдалеке рдеющей полосой садилось Солнце, дул свежий морской ветер, и звезды, ясные звезды, сияли нам с небес… Моя мама! Моя любимая мама! Где ты сейчас? Ты отдала мне всю свою жизнь, я единственный был твоим смыслом!  Ты так меня любила, как ни одна мать на свете! О боже, почему, почему бог забрал тебя так рано, когда ты была еще в самом рассвете сил? Почему? Ведь ты была так молода и так красива?.. Мама! Моя любимая мама! Ты была для меня Солнцем любви, остальные любящие меня сердца рядом с тобой были всего лишь слабо-сияющими звездами! И вот Солнце любви погасло…  мир для меня погрузился во тьму… Но тут же рядом со мной появилось Солнышко, Инна, моя любимая Инна, которую я боготворил, она не дала мне пасть духом, я был самым счастливым человеком рядом с ней  и с ее дочкой, столь же очаровательной маленькой Инночкой, бог подарил мне сразу два чуда! но и с ними мне пришлось расстаться… Как призрачно, как зыбко все в этом подлунном мире! Но твоя любовь, мама, останется жить в моем сердце до последнего вздоха, до последнего удара пульса…
    Вспомни, мама, когда умирала наша маленькая кошка Даша, она в последние дни не отходила от моей подушки, и, свернувшись клубочком, только спала и тихо мурлыкала, даже когда умирала, то пела, а я ее обнимал, целовал, постоянно разговаривал с ней, она умирала на моих глазах… Этого нельзя было вынести! Ее парализовало, она сидела, вдруг зажмурилась, ее головку повело, и она упала… Господи, я залился слезами… И ты, мама, помнишь - ты повезла ее усыплять? И плакала, долго плакала… А врач, которая видела уже столько людей, приносивших к ней своих больных животных, глядя на тебя, сказала: «Я никогда не видела, чтобы так любили свою кошку, хотя уже давно работаю ветеринаром!»
    Помнишь, помнишь, мама, как уже после смерти нашей любимой кошки, когда прошло достаточно времени, мы сели за стол в радостном расположении духа, и я в память о кошке подарил тебе маленькую чучелку, игрушечную, пушистую киску… Ты залилась слезами… и воскликнула: «Зачем?! Зачем?!» Но потом трепетно берегла ее…
    Мама, мама, ты подарила мне самое главное на свете: чувство красоты и чувство любви! У тебя была душа наивной девочки, ты всю свою жизнь оставалась такой: с возвышенными и чистыми понятиями о жизни и любила меня, как любящая Венера своего маленького ангела, Амура; от того-то у нас всегда в доме повсюду висели маленькие ангелы… Правда, на стене была картина Рафаэля «Мадонна с младенцем», а напротив – твоя большая фотография юности, где ты с умилением и любовью склонилась над новорожденным. Причем, родившись, я не плакал, а улыбнулся миру. Затем я спрашивал тебя, почему на фото я плачу на твоих руках? (Вот так Ангел родился: то ли Сатана, то ли Святой!.. истина – человек)*.
    Мама, мама, как ты любила меня! Едва мне исполнилось три года, ты потащила меня на юг с мыслью: «Как, мой ангел никогда не увидит моря?» Да, твоей страстью всегда были море, самолеты и лошади!.. А вспомни, как мы ездили в Пушкин, Павловск, Петергоф, играли в снежки, валялись в снегу и были счастливы! Мама, моя любимая мама! Но тебя уже нет…
    Сейчас я вспоминаю: в ночь перед самими твоими похоронами, мне снился сон: ты предстала передо мной и, улыбнувшись, преобразилась моей любимой, о которой я даже и мечтать не смел, столь возвышенной она была для меня. Я не поверил, когда она позвонила мне вечером. На поминках она сидела рядом со мной во главе стола, вдохновленная, произнесла речь и осушила полный бокал водки, - дерзкая и смелая! На нее смотрели как на женщину легкого поведения. Но она была искренней и говорила от души. Я видел ее солнечной богиней, согревшей меня своим теплом. Она очень хотела быть Валерией, глубокой, чувственной итальянкой (этот образ был близок тебе, мама), но по существу была Эвтибидой, златовласой, блестящей гетерой, непомерно тщеславной и страстно любящей деньги. Но именно эта женщина поддержала меня в самую трудную минуту, именно ей я посвятил свои лучшие стихи, она сделала меня самым счастливым человеком на свете. Имею ли я право презирать ее?..      
    После крематория, уныния, того мерзкого соприкосновения со смертью, когда чувствуешь всю безысходность жизни, когда, погруженный во мрак, умираешь от горя, рядом со мной была звезда, та женщина, о которой я грезил во сне; удивительный контраст - трагедии и счастья, смерти и жизни, это рок, в этом вся моя жизнь!
    Я помню темную ночь, искристый снег, смех любимой женщины, пьянящий аромат ее дорогих мехов и ясное звездное небо прямо над нами; на фоне трагической смерти у меня голова кружилась от счастья, это была какая-то дьявольская агония… Я был счастлив, любимая женщина спасла меня от смертельной тоски. Я знаю, мама, это ты послала ее мне в утешение, чтобы скрасить мое горе…
    После твоей смерти, мама, я нашел твои любовные письма, проникнутые тонкой поэзией чувств, и дневник со стихами. Я читал его – и слезы туманом застилали мои глаза. Я переворачивал страницы, на которых были зарисовки, сделанные карандашом, вклеенные вырезки из журналов: море, лошади, красивые женщины, влюбленные пары. Вот мальчик прижал к себе умиленно щенка и ласкает его, дети на берегу реки ловят рыбу; молодые влюбленные в бедном челноке, посреди утреннего тумана на снастях, она тихо покоится на его мужественной груди. Вот целуются птицы, а здесь васильки, ромашки, корабли, добрые звери, или обнаженные, зрелые женщины в различных ракурсах. Я читал стихи – и вспоминал тебя, мама, целовал твои дорогие строки... красивый, сильно наклоненный, подчерк… Затем я нашел целую гору добрых открыток, всюду здесь улыбающиеся кошечки, собачки, птички, цыплята, ангелы – ты всегда собирала их и показывала мне, говоря, что в жизни всегда нужно уметь разыскать радость!..   
    А знаешь, я сейчас вспомнил о деревне, о моей Родине: с каждым годом, вдали от лесов, кустов, рек и озер, которые так дороги мне, я чувствую, что не смогу туда вернуться, ибо воспоминания задушат меня; там осталась моя жизнь, где-то вдали, где-то в призрачном тумане: я боюсь, что вернусь туда, а там уже ничего и никого нет, то есть все по-прежнему: шумящие дубравы, лес, озеро, но меня там нет и нет моей жизни, все осталось там, позади, понимаешь, мама, там царит запустение, и ликующий шум, смех и радость уже не наполняют тот уголок!.. Это невыносимо! Прощай! Прощай навсегда! Но я буду помнить, буду хранить в памяти каждую секунду нашей с тобой жизни! Мама…

        Примечание. Отец заметил: «Ты не плакал, когда умерла твоя мать… никто твоих слез не видел…» На что я ответил: «Если я не плакал на людях, то это не значит, что я не плакал наедине…»

        *«Мухаммад сказал, что Сатана касается всех грудных детей и они кричат. Абу Хурайра: «Я слышал высказывание Апостола Аллаха: «Нет ни одного рожденного среди потомства Адама, которого бы не коснулся Сатана. Потому ребенок кричит громко во время рождения, что его касается Сатана, за исключением Марии и ее ребенка».

    Примечание. Мать так любила меня, что хотела, чтобы я был единственным ребенком, чтобы любить меня одного, чтобы все доставалось только мне, с тем заложив в меня некоторый эгоизм, так что мне сейчас даже стыдно перед нерожденным моим братом или сестричкой. Но что делать, наверху, при борьбе за власть зачастую убивают уже рожденных братьев и сестер в угоду принципу единовластия. Может, из-за этого отчасти я и страдаю от одиночества?.. P. S. «Единственный ребенок обычно замыкается в себе, растет одиноким и потом всю жизнь стремится к одиночеству (Ясунари Кавабата)».
 
    Примечание. Отец иногда обижался, что я, мол, не проявляю к нему должного почтения, но он для меня был самым родным и близким человеком, и это было искренне. Мачеха даже сетовала, что он мне-де и за отца, и за мать. И он действительно любил меня, я это чувствовал даже в самых малейших проявлениях внимания… В своем искусстве врачевания он говорил, что для многих являлся «последней надеждой», и это было правдой...

   Примечание. Мама ходила в школу в виде Серпа и Молота – с высоты птичьего полета, да и я не далеко ушел от этих мест, так, что меня назвали местным.

    Примечание. Как-то я упоминал, чтобы меня похоронили в Псковской области, но ныне думаю, что могу лежать рядом и с матерью. Пушкин же лежит с матерью в Псковской области. А так, в принципе, уже после смерти все равно, наверное…

    Примечание. В Анапе витает дух моей Мамы и моего детства… с Анапой у меня связано много дорогих детских воспоминаний. А поскольку мамы больше нет, отчасти и из-за Анапы и Ее Солнца, я боюсь, мне невозможно вернуться когда-нибудь туда…



             ***
    Упал горшочек на могиле,
    Завяли бедные цветы;
    Над урной гробовою милой
    Склонился ангел сиротливый,
    Печалясь слёзами любви…



 Царица Савская

    Ненастье; ветер ночью бредит;
    В пустыне жутко; скачет конь.
    Песок в глаза и уши лезет,
    Все занося, вертя кругом.
    Ветрило с шумом завывает.
    И сквозь вертеп, на миг, порой,
    Восточный месяц молодой
    Средь бездны тёмной лишь сияет…

    Отлогий склон, вдали темно,
    Как будто тучей занесло.
    Цепляясь в гриву, замирая,
    Македа жмется вся к коню,
    Глаза и ноздри закрывая,
    Боится. Прямо на скаку,
    Змеей ужаленный стервец
    Несется словно бы в бреду.
    Царевна мыслит: «Все, конец,
    Близка уж смерть, я пропаду!..»
    И взмылясь, конь с холма скользит,
    Ощерив пасть, и, будто сноп,
    Валится на бок и храпит,
    И пена хлещет через рот…
    Македа прыгает с него…
    Ее нога тут за седло
    Могла неловко зацепиться,
    Но избежала… Все ж проститься
    Готова с жизнью навсегда
    Девчонка в страхе уж была…

    Метут пески, ни зги не видно;
    Но, чу! в долине слышен звук,
    Как будто Смерти стало стыдно,
    Коней уж близок топот-стук…

    Сидела дива… возле ней
    Валялся лоскут матерьяла;
    Заботясь ласково о ней,
    Ей лик смуглянка утирала,
    А рядом дети вкруг резвились;
    Взирая с жадным интересом,
    У самых ног ее садились,
    Делясь друг с другом своим местом.

    Не зная, как вести себя,
    Что рассказать им, кто она,
    Македа зрит вокруг стыдливо,
    Рукой проводит молчаливо…
    С главы ее падет платок,
    И словно струи, тёмный ток,   
    На плечи пряди упадают,
    И перед утренней зарей,
    На лбу, увенчанным луной,
    Блестящий обруч оголяют…
    И люди в страхе обомлели,
    Что изваяния, немели,
    Пленившись явленной красой.
    И всадники с враных коней,
    Спешась, колени преклонили;
    Пред дивой царственною сей
    В смиреньи взгляды опустили…

    У Агобоса, мудрого царя,
    Была прекрасная жена;
    Ее добыл он на охоте, -
    Как всем тогда он говорил,
    Он – воин, женщина ж в Природе
    Добычей служит перед ним:
    Лишь только лук поднял, как та
    Газелью беглой обратилась;
    Пуглива, трепетна, мила,
    Глаза открыв, пред ним смутилась…
    Но счастье их так кратко длилось.
    Прошла счастливая пора,
    Царю она дочь принесла.
    Но это был последний день, 
    Мелькнула смерти страшно тень:
    Царица в родах умерла.
    Но дочери ее глаза
    В наследство скромное достались,
    Что шелк небесный поутру,
    В лучах они преображались,
    Были сини, как тень озер…
    Но все ж неведомо в миру
    Свершился страшный приговор.

    И как бы ни было, отец
    Возвел костер – всему венец,
    И не скупясь на погребенье,
    Ценою в целое селенье,
    Купил он ладана, засим,
    Чтоб дух жены почтить святым.
    Но день и ночь он проклинал,
    Да затворившись, все рыдал…
    Македу ж вовсе невзлюбил,
    И с глаз ее скорей долой
    В покои бабки удалил
    На воспитанье. Рока злой
    Бывает страшен приговор,
    Явился кто, того не зная,
    В мир принеся посланье ада...
    И тяжкий путь ей предрешен:
    Судьбы десница роковая
    Ее карала; не смешен
    Такой удел неправомерный,
    Не проходящий, не бесследный,
    Всю жизнь преследующий дочь,
    Со смертью что явилась в ночь;
    Но есть ли в том ее вина,
    Что мать при родах умерла?..
   
    О вы, потомки, в вашей власти
    Вершить над прошлым приговор
    Умом и мудростью. Иль страстью
    Ваш отуманен будет взор?
    Чему научитесь у дедов,
    Что сердце юное возьмет,
    Каких отведаете медов,
    Что душу к прошлому взовёт?
    Природа скажет в вашей славе,
    Что ей всего важнее знать,
    Все – в вашей силе, в вашем праве
    Познать, изведать, испытать
    И свой изречь здесь приговор…
    Хвала то будет иль укор?..
    Пусть будет поиск новых граней,
    Иных пределов и границ
    Основы будующих зданий,
    Полет свободных, юных птиц.
    И, может, счастливый удел
    Изведать будет вам дано,
    Но, может, пропасти предел
    Познать придется заодно.

    Македа – дочь всея пустыни,
    Ее рожденное дитя,
    Родник не знаемый доныне,
    Царицей ночи расцвела;
    Взошла под небом, что росток,
    Красивый, сильный, молодой,
    Как из-под тяжких плит – цветок,
    С головкой темно-золотой.
 
    А время шло, дитя Македа
    С своею бабушкой жила;
    Обычно, сев, после обеда
    С ней занималась много та.   
    Македе бабушка казалась
    Волшебницей… ей покорялись
    Безумный зверь и человек,
    Да слуги стлались без конца…
    Но уж Македе десять лет:
    Она впервые из дворца
    Явилась на прогулку в свет:
    С носилок шторку отвернула,
    Головку мило повернула
    Да все смотрела на прохожих,
    Так на нее и не похожих,
    Всем с восхищеньем любовалась,
    Хотя, таясь, от всех скрывалась… 

    Но вечер скор; в дворца покоях
    Бабуля предков песни пела,
    На свет слетались мошки в роях,
    С вниманьем слушала Македа… 

              1

    Звезды ясные в пустыне,
    Месяц светит между ними,
    Златорогий с вышины
    Льет сиянье до земли…
    Словно сказы-небылицы
    Из неведомых времен,
    Когда правили царицы
    В славной Сабе, помнил он:
    Обуздать коня могли,
    Луком, саблею владели,
    Честь и верность берегли,
    Никогда не знали лени,
    К дальним вражеским брегам
    Дух воинственный питали,
    Лунным верные богам,
    Земли их повоевали.

    Для Македы песни си
    Были новы и мудры.
    Широко открыв глаза,
    Обхватив свои колени,
    У раскрытого окна,
    Точно сказочная пери,
    Все девчонка примечала
    И в душе уже мечтала,
    Что когда-то и она
    Взоры к славе устремит
    И, конечно, уж сама
    Всех предшественниц затмит.
    И в душе она желала
    Походить на тех цариц,
    В сердце зернышко упало:
    Равной стать средь лунных жриц!

    Дух тщеславие силен,
    В нем провиденье Природы,
    Но лишь сильным подобает он,
    Для тщедушных непригоден.

    Вот прошло еще два года - 
    И бабуля у порога…
    Ее внучка у пастели
    Столько выплакала слез,
    В горе дни ее летели,
    И она уже всерьез
    За бабулю опасалась,
    Но трудилась и старалась…
    Подойдет без тени лени;
    Нежно, ласково, любя,
    В силу жизни свято веря,
    Локон уберет со лба,
    И слезами обливаясь,
    В щеки талые целует,
    Горю страстно предаваясь,
    Ее гладит и балует…
    Ведь бабуля здесь, на свете,
    Ей была дороже всех,
    Но промчались годы эти
    Милых, радужных утех,
    Когда внучку та учила,
    Ей рассказывала все,
    Дни и ночи проводила
    Вместе с ней; но уж давно
    То промчалось золотое
    Время юности надежд,
    То игриво-озорное:
    Счастье детства, радость, смех…

    Что с бабулей вместе слилось,
    Что посеяно – взошло,
    Что с душой соединилось,
    То в Македе обрело
    С новой жизненною силой
    Блеск, красу и устремленье,
    Что Природа заложила,
    Дало всходам возвышенье.

    Но настал момент кончины,
    Свет покрыла ночи тьма,
    Загасив огонь лучины…
    Все, Македа уж одна.

    В жизни нашей все проходит,
    Оглянуться не успеешь,
    Как родных ряды редеют.
    Сердце скорбью успокоишь;
    Но в Природе обновленье,
    Все в ней жаждет пробужденья,
    И иная череда,
    Так глядишь, и подросла.

    Но ничто не изменилось;
    С юной девушкою сей,
    Видно, счастье распростилось,
    Обратившись горем к ней:
    Как приходит только царь,
    Мудрый Агобс, государь,
    Так Македу из светлицы
    Уводили вниз, в темницу;
    Ведь ее родной отец
    (Горем треснутый венец)
    Даже видеть не хотел,
    Уготовлен ей удел
    Был бесславный, на чужбине,
    Далеко от всех, в пустыне;
    Ведь в душе боялся он,
    Что Македа свой закон
    Установит, став царицей,
    И мужьям придется гордым
    Перед троном непокорным
    В отдаленье потесниться.

    В то мгновенье, как пора
    Ей настала навсегда
    Свою родину оставить
    Да в безвестность путь направить,    
    Сердце юное смутилось,
    Кровью праведной облилось,
    И противно ей так стало,
    Даже то, что ждет опала,
    Не страшило уж ее,
    Было все ж обидно то,
    Что ее родной отец
    Не хотел о ней и знать,
    Хоть и грозный был венец,
    Но хотя б ее обнять,
    Как родную свою дочь,
    Проявив на миг любовь,
    Он бы мог... Но почему
    Так отверг ее одну?..
    Чувства все в ней взволновало,
    И она уж духом пала,
    В персях гневом негодуя,
    Узы кровные взыскуя,
    В тронный зал она вбежала,
    Между длинных колоннад
    Прямо, дале… на парад,
    Чтоб выразить все то,
    Что в душе ее кипело,
    Все обиды и все зло,
    Сколько лет она терпела.
   
    В том часу, угодно воле,
    Царь послов к себе встречал,
    Вел беседы; с ними боле
    Все о мире толковал
    Да с державой золоченой,
    Властью царской облаченный,
    Гордо в зале восседал…
    И она, таясь, с опаской
    Вкруг себя на всех глядела,
    Без притворства, с нежной лаской,
    Так, что всех склонить сумела.
    Стража даже испугалась,
    Перед нею растерялась…

    Здесь купец стоял близ свиты,
    Важен видом, знаменитый,
    Быстро он смекнул все в раз
    И решительно тотчас
    К ней на помощь поспешил
    Да принцессой объявил,
    Восхвалив ее глаза – 
    Прям в присутствии отца,
    Да и низко перед ней
    В пояс кланялся скорей…

    Царь на троне аж присел,
    Локти вжал и побледнел;
    Но с того уже он дня
    Дочь Македу от себя
    Никуда не отпускал,
    Хоть того он и желал… 
    К дочке милой он своей
    Стал привязываться вскоре
    Все сильнее и сильней
    И уже не знал, как боле
    Без нее на свете жить:
    Словно парус в темном море
    Не видать, и не любить
    Того берега родного,
    Что отчизною зовется,
    Столь для сердца дорогого,
    Коли бросить вдруг придется…

    В голубом сиянье глаз
    Видел ныне он не раз,
    Что в душе его таилось
    И порою, по ночам,
    Только в грезах томных снилось,
    Унося душой к богам…
      
    Но недолго… вновь кончина
    Приближенных омрачила:
    Славной Сабы Агобс-царь
    Жизнь на одр, как на алтарь,
    Положил, - свершился рок,
    Кой мудрец ему предрек.

    Как свеча, сгорая, тает,
    Так он в пару дней угас,
    Дух в болезни покидает,
    И неведом путь для нас:
    Парки вьют веретено,
    Мы ж питаем сожаленья,
    Но нам знать и не дано
    Тайной силы провиденье,
    Может быть, и решено
    Было свыше суждено,
    Чтоб Македа ныне стала
    Миру славною красой;
    Кость игральная упала –   
    Быть царицей ей младой.
   
    Не минует рок и нас.
    Выпал жребий в третий раз
    Ей сыграть печально роль:
    К погребальному костру,
    Не скрывая скорбь и боль
    По погибшему отцу,
    Шла она в оцепененье,
    Без сознанья, в отрешеньи,
    Факел ал рукой скорей
    К прутьям смутно поднесла, -
    Дурно, тошно стало ей, -
    И, залившись, отошла…    

               2
 
    Ветр раздувал огни кострища,
    Еще дымилось пепелище,
    А каждый думал про себя:
    «Кому ж достанется престол,
    Наследье Агобса-царя,
    Его величественный трон?..»
    Настала смутная пора,
    Власть без наследника осталась,
    Но то недолго, подвязалось,
    Амра привел свои войска,
    Он воин был, гроза племен,
    На том и кончилась борьба,
    Ему достался царский трон.

    Но как порой в перипетиях
    Питаем слабость мы одну,
    Нам верный друг бог винопитий:
    Амра пристрастен был к вину.
    Он повелел рабам своим
    Поближе скарб свой перенесть
    К богатым винным кладовым,
    Чтоб легче мог похмелье несть.

    Македа ж много претерпела
    Да вместе с тем и повзрослела.
    Раз пред собой смирила льва,
    Рукой погладив, уложила,
    И тем прославилась. Молва
    О ней в округе уж твердила.

    Однажды ночью сребролукой,
    Когда красою над округой
    Пустынный месяц просиял
    И тьму во граде разогнал,
    Открылась дверь, пред нею грозно
    С дружиной пьяных молодцов
    Стоял Амра, рукою вольно
    Желал алкать ее сосцов…
    И, словно сойка от испуга,
    Македа смотрит на него,
    В глазах тревога, страх и мука,
    Но встав на цыпочках, его
    Она рукою волос коснулась
    И сладким голосом на ухо
    Ему шепнула… Колыхнулось
    В его душе невольно чувство;
    И под влияньем женских чар,
    В которых было столь искусства
    И колдовства – природы дар…
    Он очарован ею был,
    Что все на свете позабыл…
             
                ---      

    Волшебны дивные чертоги.
    Оружье блещет на стенах;
    Вокруг задумчивые боги
    При тускло светящих огнях – 
    Вдоль стен горящие лампады;
    Пустынных арок длинный строй;
    Дворца роскошные громады;
    Рабынь полночный разговор   
    Из залы эхом раздается,
    Когда из них кто засмеется…
    Очей царевны меркнет полог,
    Она спокойна и смирна,
    Могучий муж, силен и ловок,
    Ее клонит… она лоза…
    Спокойно очи прикрывая,
    Себя на волю отдает;
    Наутро томное зерцало
    Красу ее в себя примет...
   
    Им ночь волшебной колыбелью
    Во мраке смирно послужила,
    Завесой, сладостною тенью,
    Прильнув, как будто бы молила,
    Держа лампадою Луну,
    До той поры, пока уж Эос,
    Раскинув светлую фату,
    Взошла, на свет являя полис,
    Скрывая севера звезду.
    И только утро лишь скользнуло
    В покои к диве, в тот же миг
    Царя стыдливо тень мелькнула,
    Сокрылся он… Покой затих;
    И тем же утром весть была:
    Супругой стать она должна.

    Всю ночь проплакав на пастели,
    На брак Македа согласилась.
    У алтаря во славу пели,
    И церемония свершилась.
    Под белым, с напуском, хитоном
    Царицу было не узнать:
    Равна Египта фараонам,
    Ей красота ее под стать.
   
    Воспомнив жизнь свою, былое,
    Македа мирно удалилась;
    Сказав Амре, что ждет в покоях,
    Коня седлав, в путь устремилась…
    Но той же ночью у себя,
    У потухавшего огня,
    Поникнув в чашу головой,
    Амра нашел навек покой.
    И Солнце мрачно, чёрным грибом,
    Заутра траур над Марибом.

    Но время шло… С купцом Македа,
    Что ей помог, опять сошлась.
    Однажды он после обеда,
    Когда царица увлеклась,
    Ей рассказал про Соломона,
    Поведал вести, что привез,
    Но не домолвил еще слова,
    А та глядит уже всерьез,
    И вспыхнув, вдруг ее глаза
    По-детски скоро засветились, 
    Не в силах скрыть ее ума,
    В волненье чувств преобразились…
    Мавра желанье угадал
    В царице, уж родной ему,
    Он много ей порассказал -
    Про повелителя, страну;
    И приглашенье передал,
    Ее-де ждут… Она ж ему
    В рукав волнительно вцепилась;
    Но в миг с собою совладав,
    Пред ним тотчас же устыдилась,
    Порыв сердечный волей сжав.
 
    За горизонтом гаснул день,
    Звезда блеснула, ночи тень
    Над Сабой мирно пролегла,
    Но все ж Македа не спала;
    В ее сознанье мысль вселилась,
    Что луч наутро, заронилась:
    Ей снится мудрый Соломон,
    Его порядок и закон;
    Она уж грезит им во сне,
    Как тот-де ждет ее к себе…

    Послушны воле провиденья
    В ее сознании слились
    Натуры силы, размышленья,
    Ума стремленья родились.
    Она замыслила, что скоро
    Сама Израиль посетит,
    Царя ей мудрость будет нова,
    Но все ж она его затмит.

                ---
      
    На небе майском ночно ходит,
    Юна и томно холодна,
    Себе приюта не находит
    Алмака, Савская Луна…
    Врата открылись… Караван
    В пески на север уходил
    До близлежащих дивных стран.
    Купец виденья уносил,
    В душе лаская стройный стан,
    Главу задумчиво клонил,
    Невольно все предав векам…   

                ---   

    Вблизи рабов своих покорных,
    Средь роскоши, в златом наряде,
    В покоях царственных, затворных,
    Встречал купца царь при параде.
    Купец прошел, усевшись рядом.
    Обмерив всех надменным взглядом,
    Повел нескоро речь свою,
    Про что узнал в чужом краю.   
    Царю все в красках описал,
    В конце про Сабу передал
    И о царице несравненной,
    Ни перед кем непреклоненной,
    Желавшей мудрость обрести,
    Чтоб славно свой народ пасти.
    И вдруг серьезно, полон лести,
    Как передают дурные вести,
    Сказал, что правая ее нога
    Не то, чтобы стопа,
    Ослиное копыто…

    Два юноши между собой переглянулись,
    Замедлив опахала, улыбнулись;
    Рабыни вдруг, попрятав лики,
    Над сим невольно рассмеялись.
    Царь поглядел… они притихли
    И закраснели, и замялись…
    Но сам от смеха не сдержался
    Да пуще всех над сим смеялся…
   
    Прошло три месяца, пора,
    К отъезду все уже готово.
    Браслеты, злато, жемчуга,
    Приправы, сладости, обновы…
    Луна висела над песками;
    Тянулся мирно караван;
    Царица слушала; глазами
    Следя за лошадью… Тюрбан
    Светлел, что купол в темноте, 
    Где Марк качался на коне…
    Лилась неспешная беседа,
    Пустыня внемлет женский смех:
    С весельем слушает Македа,
    С вином пригубит полный мех…
    И вдруг, взглянув из-подо лба,
    Купец спросил: «Что у седла
    Так звонко бряцает в мешочке,
    Каменья, золото ль, цепочки?..»
    И так лукаво улыбнувшись,
    Прищурил хитрые глаза…
    В сторонку мило отвернувшись,
    Македа искренне рекла:
    «А там бабулины браслеты,
    И коль кого решусь пленить
    Красою царственной своею,
    Они мне могут послужить!
    Да то уж исстари пошло – 
    От бабки внучке перешло…»

    О что же ей Израиль готовит,
    Какой торжественный прием?
    Она в душе Алмаку молит
    О Соломоне. Лишь о нем
    Ее мечты и грезы полны;
    Но ветер спит, пески спокойны…
    Вершится таинство в пустыне,
    Верблюды сели, между ними
    Македы други у шатра;
    Ночь молчалива, ночь тиха.
    Царица зрит в предвечны дали,
    Где звезды холодно мерцали…
    Так полководец перед боем
    Свой взор к пределам устремит
    За перевалы, где уж строем
    Смертельный враг ему грозит.
    В душе победу предвкушая,
    О славе и добыче мнит,
    Векам грядущим предвещая
    Чреду событий; но забыт.
    Иль может после повезет,
    И слава все переживет.
    Однако полон он надежды,
    В душе смиряет дух мятежный,
    Перед собой с надеждой зрит,
    Что Солнце лишь за горизонтом
    Поднимет свой огромный лик,
    Войска поднимет ратным фронтом,
    И меч победа окропит…
   
    Заутро небо посветлело;
    Прозрачный месяц над главой,
    Вдали румяно заалело…
    Македа вздрогнула, рукой
    Убрала локон и взглянула
    В пустыню: прямо перед ней
    Как будто Солнце всколыхнуло
    Мираж плывущих кораблей…
    У горизонта алый диск
    В туманном мареве вставал,
    Являя бога красный лик,
    Что свет над миром проливал…
 
    И день еще один в пути   
    Они неспешно провели.   

    Уж Солнца шар вдали сокрылся,
    И месяц ясный, молодой
    На небе тёмном засветился
    Своей волшебною красой.
   
    И ночь еще одну в пути   
    Они кочуя провели.   
      
    Их долог путь был, но у врат:
    Пред ними белый, дивный град,
    Что станет всех святей святынь,
    Луна Израиля – Иерусалим… 

    Пройдя врата, они во граде
    Прошли как будто на параде.
    Стоит Македа при дворе
    Меж колоннад, краса в венце.
    Рабыни скромно, молчаливо
    Ее в покои проводили,
    Глаза покорно и стыдливо
    Пред нею долу опустили…
    И вот в покоях очутившись
    Средь плотных завес у окна,
    Куда едва-едва пробившись
    Луч Солнца, пурпур осветя,
    На ложе к ней теплом пролился
    И, мягко тонкий шёлк златя,
    Пред ней как будто устыдился,
    Ее усталую любя…
    Взглянув вокруг, в уединеньи
    Македа возмутила вновь
    Души живые впечатленья,
    Что обрела, пока альков
    Не скрыл ее от дерзких глаз,
    Как Солнце любящий алмаз.

    Пустынь бескрайние просторы,
    Танцует ветер по пескам:
    Как будто волны в красном море;
    В барханах тонет караван.
    Где шар за землю закатился,
    Где синь прозрачна и чиста,
    Где воздух от песка струился,
    Взошла туманная Луна…
    Гарем, розарий… вот ступени,
    Здесь ложе грез, отрада лени,
    Невольниц юных хоровод
    Кружится близ прохладных вод,
    И в райской куще, меж ветвей,
    Поет им дивный соловей…

    Блаженством жизнь повсюду дышит;
    Меж облаков светит Луна;
    Сердец влюбленных голос слышит
    Невольный стражник у окна;
    Косматой никнув головой,
    Храпит и дремлет часовой…

    И вот в чертог, огнями полный,
    Македа входит, страх таит,
    Надеждой женской взгляд влюбленный,
    Тревогой сердца говорит.
    Стары предания; но ныне,
    В ночной прохлады тихий час,
    Как облака, проходят мимо
    Виденья, наполняя нас...
    Ведь было все от нас далеко,
    И сомневаться в том грешно,
    Что зрило также чье-то око,
    Что нам теперь узреть дано.

    Настало утро, Солнце всходит,
    К царю царица гордо входит…      
      
    Чтобы проверить Соломона
    Македа приготовила загадки,
    Узнать пророческое слово,
    Но для начала хоть отгадки.
    И надо ж было так случиться
    Царь первую исправно отгадал.
    Велев просторно облачиться,
    Ряд дев и юношей предстал…   
    И Соломон здесь справен был:
    Мужчин от женщин отличил.
    Велел кувшины он с водою
    Принесть в дворцовые покои...
    Девицы лодочкой ладони
    Сложили в скромном омовенье, - 
    Точь-в-точь, как парусом на море, -
    Умылись все без увлеченья;
    Мужчины ж начали плескаться,
    Небрежно, вольно умываться…

    Затем Македа Соломона
    Спросила внове мудрость слова:
    А чтоб колодец означал,
    Что был на дерево похож, 
    Не воду в глубине держал,
    Да все ж и с деревом не схож?..
    На что заметил Соломон,
    Великой мудрости закон,
    Что хоть Царица и красна,
    Но все же краски естества
    Ее пред всеми раскрывают
    И красоту на свет являют;
    Но брови у служанок так тонки,
    Что кистью знать подведены.   
    И здесь опять же Соломон
    Был жизнью явно умудрен.

    Ну и последнюю загадку
    Совсем легко он отгадал,
    Природный дар ему отгадку,
    Пример из жизни подсказал:
    Теперь искусственный цветок
    От розы явной отличить
    Помог ему пчелы роток
    В стремленье розу опылить.

    Замысловатость он Македы
    Умом недюжим превзошел;
    Но время близилось к обеду,
    Час встречи близкой подошел.
    Приняв прохладны омовенья,
    В наряды красно облачась,
    Умерив сердца пыл и рвенье,
    Со златом любо обручась,
    Подвив рубиновые бусы
    Себе в темнеющих власах,
    С волненьем грации и музы
    Македа выйти собралась…
    Как вдруг вбежал к ней Марк в светлицу
    И в чем-то стал себя винить,
    Просить прощения царицу…
    Но знатный пир уж должен быть.

    Открылась дверь… Царь во главе
    Во всей блистательной красе...    
    Македа смотрит удивленно:
    Пред нею ряд гостей сидит
    И с ожиданьем, устремленно
    Под ноги к ней застыв глядит…
    И только лишь за дверь ступила,   
    Подол внезапно подняла, -
    Под нею плавно рыбка плыла,   
    Кругом нее была вода...

    За шутку мило извиняясь,
    Царь пригласил ее к столу.
    Бледна, по кругу озираясь,
    Подняв роскошную полу,
    Она прошла, за стол уселась;
    Но что-то больше не хотелось
    С царем беседовать уж ей,
    Хоть и хотел среди друзей
    Ее он видеть; но она
    Была ему теперь чужда.
       
    Музыка звучно заиграла,
    Прелестных стая танцовщиц:
    Фигур как пламя, ясных лиц,
    Пред ними дивная предстала…
       
    Но почему-то каждый раз,
    Когда Македа пить хотела,
    Сияньем ясных синих глаз
    Она вокруг себя глядела,
    То слуги словно сговорились,
    Куда-то разом расходились,
    Пред ней же терпкое вино
    Стояло рядом, как назло…
    Да и в речах уж Соломона
    Звучали сладкие слова,
    Неуловимая истома,
    Желанье страсти, ворожба…   
    Как будто демон в страсти млеет;
    Македа смотрит и бледнеет
    И прямо Соломну говорит,
    (Вопрос в очах Ее горит):
    «Не уж-то в царские покои
    Меня желаешь ты завлечь?..»
    Царь Соломон осекся снова
    И говорил коварно речь,
    Что силой ей не овладеет,
    Но коль случится, и посмеет
    Она что-либо из дворца украсть,
    То право власти он имеет…
    Она должна ему принадлежать.

    Македа дале не стерпела
    И чтоб его совсем пресечь
    Открыто вопрошает, смело,
    Полна ее недоуменья речь:
    «Да как возможно же такое?
    Что мог позволить ты себе?   
    Воровка ль я, иль что иное,
    Не стыдно слов таких тебе?»
    Пред всеми гордо поклонилась
    Да с тем в покои удалилась…
    Легла на ложе вся в смятенье,
    Но утомленная средь дня
    Тревогой, шумом и волненьем,
    Заснула крепким сном, дитя.
    Но долго, коротко ль спала…
    Проснулась ночью, пить хотела,
    Вокруг себя все оглядела,
    Вдруг видит: на столе кувшин
    Белеет призрачно один.
    Без задней мысли подошла,
    Глоток лишь только отпила…
    Как двери настежь, всюду люд,
    С собою факелы несут,
    И в двери царь, смеясь, заходит
    Да речи ей любовно молвит…

    И здесь иссини, словно небо,
    Пред ним глаза свои Македа
    С поклоном долу опустила
    Да «мудрость» всю царю простила…

    Наутро всем в Иерусалиме
    Об их помолвке объявили.
    Но ближе к вечеру гонцы,
    Македы войны, молодцы,
    О смутах в Сабе возвестили.
    Царица стала собираться;
    И не смотря на уговоры,
    Царя вопросы и укоры,
    С ним объясняться и прощаться.
    Но только за город, из врат,   
    Как командир в купца наряд
    Пред нею славно облачился,
    Своих приспешников дарил
    Да восвояси отпустил.      
    Такой вот казус приключился.

    Македа у себя купца ждала,
    Браслеты старые достала.
    И тот, отринув дверь шатра,
    Взошел… и дале здесь молчала
    История нам та…
    Но после на призывы Соломона,
    Как думал он-де про себя,
    Ему на воспитанье сына
    Прислать в Иерусалим. Она,
    Царя не смея оскорбить,
    Поскольку мог тот уличить,
    Что сын его уж так хорош
    Да больно на купца похож,
    За то того известь, казнить…
   
    На том и кончим наш рассказ
    Без увеличений и прикрас.
    А вам решать теперь верней,
    Кто был кого из них мудрей!


   


    Притча. «Божья коровка». Раз зимним днем (что удивительно!) на стекле окна старик увидел ползущую букашку. И подумал, зачем ему в доме разные (вредные) букашки-таракашки, да к тому же темные… и придавил ее. А затем глядь: а это – красивая «божья коровка», посланница… Раздосадовался старик, что убил божью тварь (как говорят: «божья коровка лети на небо, там твои детки…»), да делать уж нечего, не воротишь. Мораль сей басни такова: не следует спешить с окончательным решением, быть может, вы ослеплены и заблуждаетесь на чей-то счет.



    Нордическая легенда о Зигвольфе, темном рыцаре (вдохновлено путешествием в Германию)
 
    Знаю я, что писать много и поверхностно – неблагодарный труд – но если писать немного и так глубоко, как протекают подземные ручьи Стикса, тогда писательство – пар над притаившимся вулканом, где клокочет и кипит огненная лава, но еще таится... Массы же довольствуются дымом, жадно глотают его и полагают, что они приобщаются к чему-то высшему своего времени. Не знают они, что такое время, и как безжалостно оно, втекая в вечность… Ограниченные, они способны понять только огненную лаву, когда их последний крик скрывается под раскаленной толщей. Об ураганах и оползнях узнают они под покровом снега; такова участь леса при лесном пожаре, такова цена жизни при великих свершениях! Да, человек становится слишком мал, когда Смерть становится прожорливой. И так я говорю о местах, где открывается Ничто, где зарождается оно над горами в смятении грозовой ночи, поглощая целые города. Я готов себе представить ту гору далеко в будущем, над коей зародится ничто, грозящее гибелью человечеству… и это будет подобно взрыву и остыванию Солнца…
 
     Вы, наверное, знаете прекрасную легенду о Лоэнгрине, вот ее начало: «Высоко в горах стоит замок Монсальват. Нет у него сторожевых башен и толстых стен, как у земных замков. Всегда гостеприимно опущен подъёмный мост. Настежь распахнуты ворота. Каждый путник там желанный гость. Но не часто раздаются шаги на мосту Монсальвата. Тёмные мысли мешают человеку увидеть волшебный замок. Злые дела не дают к нему подняться. Перед замком на высоком столбе висит колокол. Если творится несправедливость, если кто-то нуждается в помощи, сам собой, без руки звонаря, начинает колокол звонить. Тогда один из рыцарей Монсальвата снаряжается в путь. Если спасёт он прекрасную девушку и они полюбят друг друга, может остаться с ней рыцарь Монсальвата, и будут они счастливы до конца своих дней. Но та, которую он спас, должна дать клятву, что никогда не спросит о его имени. Она должна довериться ему без тени сомнения и страха. Если же она нарушит клятву и спросит: «Кто ты?» — тогда рыцарь должен вернуться в свой далёкий замок…»
 
 
     Подобно этой легенде я расскажу вам иную. Исток сей истории берет в начале тех давних времен, когда Люцифер со своим воинством пал на Землю, ибо познал человек зло и смерть. Тяжким бременем легла необходимость борьбы на человека. Оказалось, высокую плату необходимо платить Тьме за Жизнь. Боли, мук, страданий и смерти требовал Дьявол* взамен за все радости земного бытия, и чем чувствительнее, развитее, сложнее существо, те большая и плата. Но желание жить было столь велико и необходимо, что, ведя беспрерывную борьбу, приходится платить и по сей день…
   
     *дьявол - древний как мир, находясь в его основании в качестве ничто, небытия, отрицания
 
     Высоко в горах стоит темный замок, под названием Вельтсбург (крепость мира), непреступны его стены, высится он, уходя за облака над мрачной расселиной. На самой высокой башне висит серебряный колокол, и когда он звонит, то это означает, что земные страдания переполнили чашу допустимого зла, чашу терпения, тогда опускается мост между небом и землей, темный рыцарь нисходит с небес, дабы возвестить о великой погибели, Плачь и Скорбь сопровождают его, и из чаши Христа начинает литься кровь… Рыцари темнеют вместе с нею. Мир из великого полдня переходит в великую полночь и, лишь пройдя очистительное пламя, светлеет навстречу новому полдню жизни.
     Но мир еще можно спасти, если темного воина полюбит добрая девушка так, что забудет ради него себя и тем обратит его сердце к свету. Но мало кто мог полюбить, ибо много ненависти селилось в сердцах людей во время смуты. Зачастую ни одна не находила в себе смелости и сил, чтобы окунуться в бездну, пренебрегнув собственным благополучием. За то страдал мир, ибо не находилось в нем достаточно любви, ненависть же его обращалась против него самого. 
     Перед сошествием, темные рыцари круглого стола собирались в замке по вечерам, в центре коего красовалась звезда Люцифера – пентакл Венеры. Вокруг залы мрачным пламенем потрескивали факелы. Темные силы вливались в души воинов вместе с очистительным огнем. Пламя смешивалось со Смертью – странницей Ночи – и темнело; несущими смерть называли души сих воинов, ибо дыхание небытия овладевало ими. В отсветах огня тускло мерцали щиты и мечи, висящие вдоль стен, воины скрепляли сердца клятвой верности.    
      Вот и сейчас мир оказался перед лицом бездны, тень крыла Смерти покрыла его. Наверху в башне Вельтсбурга последняя песчинка упала на дно часов вечности. Перевернулись они, обратив рожденье вспять. Пробил час роковой, где взвешено было человечество на весах ненависти и любви, добра и зла. Серебряный колокол на вершине замка звучно пробил три раза… Дзинь! Дзинь! Дзинь… и вековой прах слетел с него…
    Рожденный под знаком Венеры, вдохновленный самим Дьяволом, снизошел печальный гений смерти, посланник темный ада, служитель верный Сатаны! Холодные ветры мистерий вырывались из ущелий… И там, где темная подземная река Стикс выходит на свет, вытекая меж горных ущелий, черный лебедь вез рыцаря, с появлением коего воцарялась великая Ночь. Когда воин выплывал, мгла, меняясь, исчезала над темной водой…
      Пробужденный, словно от долгого сна, сошел воин на землю, огляделся, поднял темные очи навстречу огромной Луне. Сова пролетела меж ветвей. Справа и слева громоздились высокие горы, окунулся он в Стикс многотемный и вышел из воды, словно заново рожденный и почти непобедимый! Это был Дух, который обрел плоть… Зигвольф, что означало «волк, алчущий победы»!..
    Снизойдя, нашел этот мир Зигвольф лежащим во зле, слишком враждебным и корыстным, слишком приземленным, ждущим очистительной бури. Не кровь ли Христа искупала ранее зло его?.. Но чаша была переполнена ныне. И опять в этом мире не нашлось ни одного доброго сердца, способного полюбить темного война, который погиб в одиночестве. Из ущелья на зыбких водах обращенного вспять Стикса появился черный лебедь, печально за ним скользила ладья. Тело Зигвольфа было положено в нее, томные взоры людей провожали его в последний путь… И безутешен был один – Сатана, стоящий на вершине самой высокой горы средь сверкающих молний. Грозно Он воздел руки к небу… и из мрачных глубин души Его сошел на Землю Торнадо*, вихрь ненависти, готовый поглотить собою все человечество, пробуждая призраков смерти, легионы всадников ада, рождающихся в человеческих душах. Случилось великое Горе. Мрак овладел Землей, дабы очистилась она от скверны и всего напускного, дабы глубже познала себя и явилась на свет обновленной и достойной этого Света, а вместе с Ней и все порожденное Ею… 
 
 
 
 
* Торнадо на Востоке называют шайтаном
 
P. S.
Валгалла http://starboy.name/muzik/ge0.mp4
Красивая песня… http://starboy.name/muzik/ge1.mp4
 


Гот

    Это может показаться немного безумным, но, когда в мою душу буквально проникла и завладела ею атмосфера готических изображений, я вдруг осознал, что где-то в душе являюсь готом. Я предпочитаю черный цвет, красное вино, люблю осень и бродить по кладбищам… Также мне нравятся умные, сдержанные, готические девушки с белой кожей… (только, конечно, я не понимаю и не приемлю всей готской вычурности, вроде колец, сережек и т.п.)

    Луна светит сквозь черные ребра ветвей… Покосившиеся обелиски, кресты торчат в разные стороны, словно ураган прошелся по ним… Царит запустение… И в душе какая-то мрачная теплота!.. Это душевное состояние называется «Гот»!.. (как немецкое «Гут», но здесь гортанное, протяжное: Гот!.. Гот!.. Гот!..)

    Готика – магия смерти, ее траурное очарование. Заметьте, готические соборы – порождение мрачной эпохи средневековья, эпохи приведений, мистики… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Мрачный Гот… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    На кладбище надписи на стелах повсюду – как прощальный привет отживших из потустороннего мира… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Готические стихи - словно эпитафии в траурной рамке… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Где-то здесь по кладбищу гуляет Смерть,
    Мне б не встретиться с Ней… Пропаду!
    Я бы мог заснуть, умереть,
    Руки сложив в темном гробу…
    Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Как будто со скрипом распахнулись врата ада… и вековая пыль взметнулась со ступеней… словно раскрылась книга вечности с пожелтевшими страницами… А вот и могила, в которой лежат волчьи кости… Моросит дождь… Один, весь в черном, я гуляю по кладбищу в предвечерних сумерках… веет какая-то теплая сексуальность от мрачности и тлена…

    Завядшая роза на могильной плите,
    Природа вокруг как будто во сне,
    Мрачно стоят деревья, кресты,
    Холод, туманы ползут на мосты…
    Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Зашел на кладбище, каменные башни и вход, поросший паутиной… Запах тлена и разложения… Прошел в глубь… и попал в склеп… Тлен!.. Тлен!.. Тлен!.. Затхлость обрушавшегося склепа, вокруг какая-то тина, сырость, плесень, в мраморной ванночке стоячая вода и рядом… скульптура: склонившаяся, плачущая девушка в платке… точно надгробие… и далее потрескавшаяся лестница, ведущая в никуда… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Я живу – словно в склепе,
    Безотрадны осенние дни, 
    Маленький Принц на иной планете,
    Зов умерших, меня не зови!..
    Гот!.. Гот!.. Гот!..
   
    На Ней черный тугой корсет и кружева… на белой коже раны от порезов… к коим хочется припадать устами… и целовать… целовать… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Старая от времени и замшелая, полуразрушенная скульптура под портиком… Гот!.. Гот!.. Гот!..
   
    Повсюду черные глазницы разрушенных зданий… царит разруха, разложение, распад и тлен… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Зимнем вечером на одиноком черном дереве каркает ворон… средь занесенной снегом пустыни… Гот!.. Гот!.. Гот!..
   
    Поздняя Осень, в вечерних сумерках сквозь корявые ветви (с коих свисают дождевые капли) и туман виден старый, запущенный замок, в котором давно уже никто не живет… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Я целовал ее мокрые следы, оставленные на кладбище… Угнетающее безразличье, пустота, отчаяние, безысходность… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Черные узоры, как черное женское кружевное белье, или узоры чугунных решеток… Зонт и перчатки… чёрный и красный бархат…  и белая кожа… Осенняя ночь в Замке… Окна наглухо зашторены… вокруг царит какая-то готическая пышность и мягкость… Канделябры… Словно находишься в гостях у графа Дракулы… за ужином… Можно ли так жить вечно?!.  Гот!.. Гот!.. Гот!..

    Осень, вечер, сад, запустелый колодец, обрушившийся сруб, студеная и затхлая вода, в которой плавают пожухлые листья… бульк - бултыхнулась старая жаба… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    
            ***
    Кладбище усыпано
    Палыми листьями…
    Мертвыми душами.


    «Старая добрая Англия» – страна замков и приведений… Венгрия и Чехия тоже… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    P. S. В последнее время я стал замечать, что порой люди вокруг меня совершают много ненужных, резких движений, создают много неуместного шума, крика - как в обезьяннике… Гот!.. Гот!.. Гот!..

    P. S. 


            ***
    Памятник обсыпан осенними листьями…


            ***
    Демон прикорнул у креста…


            ***
    Неизвестность, увлекающая в ночь… на заброшенном кладбище…


            ***
    Повелительница колдовского котла… И почему женщины имеют надо мной такую Власть?!.


            ***
    Ведьма водопада


            ***
    Что такое женская красота? Это плавность линий, текучесть, гармоничная соразмеренность, мягкость, - женщина, как вода…


    Готические и др. картинки:
    http://starboy.name/html/got1.html
    http://starboy.name/html/got2.html
    http://starboy.name/html/got3.html
    http://starboy.name/html/got4.html
    http://starboy.name/html/x1.html
    http://starboy.name/html/x2.html
    http://starboy.name/html/x3.html
    http://starboy.name/html/x4.html
    http://starboy.name/html/x5.html
    http://starboy.name/html/x6.html
    http://starboy.name/html/x7.html
    http://starboy.name/html/x8.html
    http://starboy.name/html/x9.html
    http://starboy.name/html/x10.html
    http://starboy.name/html/x11.html